Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Шубин Александр Владленович - Страница 38

Из беседы Махно и Иосифа выяснилось, что Махно считает необходимым прибытие в район анархистов, получивших известность в качестве сильных пропагандистов. Махно стремился к тому, чтобы противопоставить анархистскую мысль большевистской и шовинистической агитации. Когда Иосиф упрекнул Махно в том, что на контролируемой им территории сохраняется антисемитизм части населения, комбриг ответил: «А чего же ваши Волины сидят где-то там и не едут сюда работать? Я предоставлю все возможности вести пропаганду и средства — технические приспособления… Сам же я — человек боевой, и занят прежде всего фронтом. Мне некогда заниматься пропагандой»{244}.

Но Махно чутко следил, чтобы пропагандисты анархии «держались в рамках», не мешая его политике союза с большевиками. Прибывшая в район М. Никифорова, выступила на съезде с докладом о репрессиях большевиков. Нет, Маруся не говорила об ужасах красного террора — удары по «буржуазным классам» ее устраивали. Она была возмущена осуждением ее на шесть месяцев условного наказания. Понятно, что эта речь вызвала у собравшихся возмущение скорее самой Никифоровой, чем большевиками. «Махно в таких случаях любил поддерживать крестьян, — вспоминал Чубенко — а потому заявил съезду, что если Никифорову судили коммунисты, то значит она заслужила этого. “Наше дело воевать и бить белых, а не разбирать, кто прав, а кто виноват”»{245}. На митинге 1 мая Махно столкнул с трибуны М. Никифорову, обвинявшую большевиков в предательстве революции.

Идеологию движения определяли представления Махно и Аршинова. Махно называет свои взгляды анархо-коммунизмом «бакунинско-кропоткинского толка»{246}. Махно почти не читал работ Бакунина и Кропоткина и не видел различий между их концепциями. Он формировал свои взгляды почти самостоятельно, принимая лишь то, что, с его точки зрения, соответствовало действительности.

Позднее Махно предлагал следующее государственно-общественное устройство: «Такой строй я мыслил только в форме вольного советского строя, при котором вся страна покрывается местными совершенно свободными и самостоятельными социально-общественными самоуправлениями тружеников»{247}.

В конце 1918 г. к Махно пришла делегация рабочих-железнодорожников. Рабочие, по воспоминаниям Чубенко, «стали спрашивать, как им быть в отношении организации власти. Махно ответил, что нужно организовать совет, который должен быть не зависим ни от кого, то есть свободный совет, независимый ни от каких партий. Тогда они обратились к нему, чтобы он дал им денег, так как у них нет совершенно денег, а деньги им нужны для выплаты рабочим, которые три недели не получают жалованья. Махно, не говоря ни слова, велел дать двадцать тысяч денег, что и было сделано»{248}.

Этот эпизод показывает, что Махно, выступая за переустройство общества на безгосударственных началах, не отказывался от предоставления социальной помощи, то есть по сути — осуществления задач социального государства. Руководство армии выполняло роль государственных органов. Махно понимал, что «свободные советы» не могут быть независимыми друг от друга. Они своей волей должны создать небольшую надстройку для решения совместных дел (например, оборона от внешних врагов или организация экономической статистики). Эту социально-политическую систему «безгосударственного» (т. е. конфедеративного) общества создаст съезд советов.

Но где гарантия, что новые органы координации не замкнутся на себе, не превратятся в новый источник угнетения? «Наша трудовая община будет иметь всю полноту власти у самой себя и свою волю, свои хозяйственные и иные планы и соображения, будет проводить через свои органы, которые она сама создает, но которые не наделяет никакой властью, а только лишь определенными поручениями»{249}, — писали Махно и Аршинов в мае 1919 г. С их точки зрения власть должна быть децентрализована и в территориальном, и в отраслевом отношениях. Объединения трудящихся (и не только сельские, но и городские) могут создавать органы с четкой задачей. Эти органы не имеют права присваивать себе дополнительные полномочия и объединяться в единую систему исполнительной власти. Связь между ними осуществляется через всесильное самоуправление трудящихся — съезды советов.

8 февраля 1919 г. в своем воззвании Махно выдвигал такую задачу: «Строительство истинного Советского строя, при котором Советы, избранные трудящимися, являлись бы слугами народа, выполнителями тех законов, тех порядков, которые напишут сами трудящиеся на всеукраинском трудовом съезде…»{250} Таким образом, Махно предполагал созыв своего рода учредительного собрания, а возможно и регулярно созываемого представительного органа, который даст советам аналог конституции (основных «порядков»), а возможно и будет принимать законы, в рамках которых может действовать местное самоуправление.

В построениях Махно бросается в глаза нарочитое нежелание регламентировать черты будущего общества. Не в пример многим социальным утопистам прошлого, Махно считает, что общины-советы сами создадут конкретные формы своего существования. Но принципы будущего общества, за которое он выступает, определены достаточно четко.

Выступая за коммунизм, идеологи Махновского движения понимали его совсем не так, как коммунисты-большевики. Но осознание всей глубины этих различий наступит позднее, по итогам трагического опыта попыток союза с красными. Уже в эмиграции Аршинов пытался проникнуть в психологию коммунистов, в логику, которая движет их действиями: «Период разрушения, преодоления сил капиталистического режима закончился, начался период коммунистического строительства, возведение пролетарского здания. Поэтому революция может идти теперь только через органы государства. Продолжение же прежнего состояния страны, когда рабочие продолжают командовать с улицы, с фабрик и заводов, а крестьяне совсем не видят новой власти, пытаясь наладить свою жизнь независимо от нее, носит в себе опасные последствия, может дезорганизовать государственную роль партии»{251}. С точки зрения Аршинова за партийным эгоизмом коммунистов маячит классовый эгоизм «новой буржуазии». А отсюда вывод: чтобы революция развивалась не сверху вниз, а снизу вверх, чтобы трудящиеся сами, без опеки сверху создавали новые формы жизни, чуждые эксплуатации, необходима принципиально беспартийная система. Это, конечно, не значит, что партии следует запретить (махновский район был многопартийным). «Беспартийная» система предполагает, что партии и общественные движения имеют одинаковые возможности влиять на советы, но ни одна организация не может захватить власть в масштабах страны.

Критика партийности звучит и в размышлениях Махно: «Революционные партии при всех своих потугах, подчас колоссальных и достойных уважения, не могут вместить в рамки своих партийных доктрин ширь и глубину жизни трудящихся»{252}.

Махновское движение стало нечастым в истории случаем соединения анархисткой теории и практики массовых движений. Это придает ему не только локальное, но и мировое значение. Как пишет В. Чоп, «Махно своей идеологией превратил Украинскую безгосударственность в силу, облагородил ее европейской социальной теорией и повел через ад гражданской войны в боях за крестьянское счастье»{253}. В. Чоп рассуждает о шансах движения на успех, но его доброжелательная к Махно позиция вызывает гнев у В. Солдатенко, для которого является «загадкой, как можно склоняться… к определенным историческим оправданиям таких явлений, как махновщина…» Директор Института национальной памяти Украины одергивает своего соотечественника: «успех в принципе был невозможен»{254}.