Горбун - Феваль Поль Анри - Страница 4

Второй выглядел намного скромнее. Его одеяние походило на костюм разорившегося клерка. Длинная темная свитка, чем-то похожая на ризу священника, закрывала почти до колен серые штаны, которые от долгого употребления лоснились и блестели на изгибах, грозя в ближайшем времени прохудиться. Голову его покрывала плотно натянутая на уши шерстяная шапочка; ноги, не смотря на изнуряющую жару, утопали в подбитых мехом полусапожках. В отличие от Кокардаса, имевшего черную густую курчавую, как у негра, непричесанную шевелюру, у напарника были редкие белесые волосы, – только несколько тощих взмокших от пота прядей прилепились к его вискам. Даже с естественной растительностью на лице у оседлавшего осла путника по сравнению с Кокардасом дела обстояли хуже. Вместо густых завивающихся кверху темных усов, украшавших мастера шпаги, под длинным носом спутника на верхней губе подрагивали лишь несколько одиноких соломенного цвета волосинок. Он исполнял роль помощника во время уроков, преподаваемых его темноволосым напарником, учителем фехтования и, не смотря на скромные, почти застенчивые манеры, сам недурно владел шпагой, которая, сейчас одетая в ножны, телепалась на ребрах у осла. Этого человека звали Амабль Паспуаль. Его родиной было местечко Вильдье в Нижней Нормандии, известное в округе Конде сюр Нуаро своими удивительными винами. Приятели называли его брат Паспуаль то ли за внешность, напоминавшую клирика, то ли за то, что до того, как пристегнуть к поясу шпагу, он был слугой у цирюльника, у которого недурно справлялся с обязанностями провизора. Он был очень некрасив, но, не смотря на это, всякий раз, когда на дороге встречалась цветастая бумазейная юбка прохожей крестьянки, в его чуть припухших глазах зажигались чувственные огоньки. Кокардас Младший напротив, мог по праву сойти за вполне смазливого прохиндея.

Итак, они устало тащились верхом под южным беспощадным солнцем. Каждый камушек или ложбинка на дороге содрогали клячу Кокардаса и через каждые 20–30 шагов осел Паспуаля капризничал.

– Экая диковинка, дружочек мой, – произнес Кокардас с мощным гасконским акцентом. – Вот уж два часа, как мы видим этот хренов замок, и мне чудится, что он вместе с драной горой, на которой стоит, отступает так же быстро, как мы к нему приближаемся.

– Терпение, терпение, мэтр; – прогнусавил в ответ Паспуаль с классическим нормандским прононсом, будто его мучил насморк, – боюсь, что, не смотря на нашу неторопливость, мы все равно прибудем на место слишком рано для дела, на которое нас сюда пригласили.

– Пресвятая сила! Брат Паспуаль; – тяжело вздохнул Кокардас. – Если бы мы умели с толком использовать наши таланты и мастерство, мы могли бы выбирать клиентов, а не бросаться на первый зов.

– Ох, как ты прав, дружище Кокардас, – ответил нормандец. – Но страсти и дурные наклонности нас губят.

– Азартные игры, в лоб им рапиру, вино…

– И женщины! – Прибавил Паспуаль, воздев глаза к небу.

Они двигались вдоль берега Кларабиды посередине Лурронской долины. Один из холмов Лё Ашаза, служа просторным пьедесталом, живописно вздымал к небу громоздкие конструкции замка Келюсов, со стороны реки не имевшего каменной ограды. Эта импозантная постройка, начало которой уходит в античную эпоху, привлекла бы внимание любого мало – мальски сведущего ценителя архитектурных памятников. Замок Келюс венчал горную цепь, некогда возникшую в результате землетрясения, воспоминания о котором уже давно стерлись из человеческой памяти. Под мхами и кустарниками, укрывавшими просторный цоколь, кое-где можно было разглядеть древние языческие строения. Их некогда соорудили руки римских солдат. Но сегодня от них остались лишь руины. А возвышающиеся каменной кладки стены представляли ломбардский стиль десятого – двенадцатого веков. Две главных башни, стоявших по сторонам жилого помещения с юго – востока и с северо – востока, имели прямоугольную форму и выглядели скорее приземистыми, чем высокими. Двустворчатые маленькие установленные над бойницами окна располагались над округлыми лишенными декоративной лепнины пилястрами. Единственный признак роскоши состоял в мозаичной кладке, перемежавшей кирпичи с тесаным камнем, причудливым поясом между первым и вторым этажами окаймлявшим все здание. В округе установилось мнение, что замок более старый, чем фамилия Келюсов.

Слева и справа от прямоугольных ломбардских башен пересекались две искусственных траншеи. Это были окончания рвов в которых некогда были возведены перемычки для того, чтобы удерживать здесь воду. Сразу за северным рвом находился крайний домик утопающий в буковой роще деревушки Таррид. В ее центре возвышался шпиль возведенный в начале тринадцатого века кирхи в стрельчато – готической манере. Замок Келюс вместе с деревней Таррид представляли своего рода чудо старинного зодчества пиренейских долин.

Однако Кокардас Младший и брат Паспуаль отнюдь не являлись ценителями эстетических достоинств архитектурных сооружений. Они продолжали свой путь, и взгляды, бросаемые ими на угрюмую цитадель, были нацелены лишь на то, чтобы определить оставшееся расстояние. Если бы ехать по прямой, по трассе, так сказать, птичьего полета, то они смогли бы его преодолеть за каких-то полчаса. Но пробраться можно было, лишь огибая лё Ашаз. И из-за этого дорога еще должна была отнять не менее часа.

Кокардас был веселым малым, когда в его кошельке водились деньги. На наивном лице брата Паспуаля обычно тоже играла добродушная улыбка. Но сегодня оба спутника были явно не в духе, и тому имелись весомые причины: предательская пустота в желудках, кошельках и карманах, плюс к тому перспектива неизвестного, скорее всего, опасного дела. Конечно, будь у них за душой хотя бы несколько монет, а в дорожных сумках пара кусков хлеба и бутыль вина, они могли бы отказаться. Но, к сожалению развлечения и удовольствия, которым в последнее время предавались приятели, истощили запасы, и потому теперь им выбирать не приходилось.

– Пресвятая сила! – Воскликнул Кокардас, – чтоб мне провалиться, если я когда-нибудь еще прикоснусь к картам, или к бокалу.

– А я навсегда отказываюсь от любовных утех, – прибавил неумеренно падкий на женский пол Паспуаль, и оба предались добропорядочным размышлениям о том, как наладить разумный благопристойный экономически выдержанный быт.

– Я куплю полный экипаж, – с воодушевлением произнес Кокардас, – и сделаюсь бойцом в команде нашего Маленького Парижанина.

– И я буду солдатом или даже слугой при особе первой шпаги Франции, – пообещал Паспуаль, и они заговорили почти одновременно.

– Мы опять увидим его, и он снова назовет меня «мой старина Кокардас!»

– И будет по – прежнему подтрунивать над братом Паспуалем.

– Эх, тысяча чертей! Как же мы с тобой, дружок, низко опустились для мастеров шпаги нашего класса, – погрязли в позорном разгуле и пьянстве. Но, знаешь ли, я уповаю на то, что встреча с Маленьким Парижанином сделает нас лучше.

Паспуаль грустно покачал головой:

– Я не уверен, захочет ли он нас узнать, – заключил он, печально глядя на свое потасканное облачение.

– Значит, ты его плохо знаешь, мой милый, – отозвался Кокардас. – Более благородного сердца, чем у этого парня, я не знаю.

– Какой точный глаз! – Прибавил Паспуаль, – и какая скорость.

– Какая мощная хватка, и какой сильный удар!

– Помнишь его внезапную подсечку, когда он делает шаг назад?

– А его тройной удар с выпадом вперед, тот самый, что описал в своем учебнике фехтования Делеспин.

– Словом, душа – человек!

– Именно душа. А как ему всегда везет в картах. Да и выпить он не промах.

– А женщины от него просто без ума.

При каждой реплике они замедляли шаг своих верховых и обменивались рукопожатием собеседников, хорошо понимавших друг друга. Их чувства были сильны и искренни.

– Клянусь небесами! – сказал Кокардас, – мы согласились бы исполнять роль его домашней прислуги, если бы он этого захотел. Верно говорю?

– И мы сделаем из него знаменитого синьора, если, конечно, деньги Пейроля тому не помешают.