Подземка - Мураками Харуки - Страница 45

На родине я тридцать лет был наездником. Первый раз сел на лошадь в четырнадцать. Затем шесть с половиной лет учился. Обычно учеба в этой школе длится пять лет, но наставник сказал мне: у тебя хорошие результаты, ты молодой, перспективный, оставайся еще некоторое время и занимайся всерьез. Вот так я прошел продленный курс обучения. И это лишь пошло мне на пользу. Я получил прекрасную профессиональную подготовку.

В то время таких превосходных школ больше не было нигде. Нас поселили в какой-то конюшне, вначале заставляли выполнять грязную работу, убирать навоз, прибираться в конюшне… делать то, делать сё… не давали нам продыху, пока мы не падали с ног. Но постепенно начали подпускать к лошадям. В нашей конюшне было несколько выдающихся наездников, у которых мы набирались ума-опыта. Денег ученикам никаких не платят. Работаешь за так. Ну и за харчи. Жизнь — тяжелая, денег нет. Лишь выдают самое необходимое для жизни. Рубашек всего две. Сейчас такого нет, но раньше говорили: если хочешь стать наездником, должен начать жизнь с ее самого дна.

Почему вы захотели стать наездником?

Недалеко от нашего дома был ипподром. Мы часто бегали туда играть. Мне понравилось, я влюбился в профессию жокея. В Ирландии скачки очень популярны. Количество ипподромов из расчета на душу населения в стране больше, чем где-либо еще в мире. Ирландия — страна маленькая, но ипподромов в ней очень много.

Еще учеником я выиграл несколько важных скачек, а когда исполнилось двадцать, стал профессиональным жокеем. Хорошо помню свою первую победу. В 1949 году мне было семнадцать. То были скачки лошадей-трехлеток по средам. Вообще-то смешная история.

Среди четырех учеников нашей конюшни я был самым младшим и самым мелким по ранжиру. Меня ни во что не ставили и относились ко мне с пренебрежением. Поэтому даже представить себе не мог, что меня выставят на ту скачку. Состязания были важные. Но в тот день, в среду, с утра я, как всегда, убирал навоз. Вдруг ко мне подходит тренер и, не дав мне слова сказать, говорит: эй, сегодня будешь участвовать в скачках, так что готовься. Меня словно окатили ушатом холодной воды. Я ошалело открыл рот. Слов нет. «По… почему я?» — спрашиваю наконец. — «Потому что — делай, что говорят», — прикрикнул он. Они же ничего не объясняют. Только приказывают. У меня поджилки затряслись. Другие ученики поблизости обалдели. Сбились в угол и давай судачить: почему именно этот шкет?

Но я в той скачке победил. Этот шкет взял и оставил всех с носом. Хоп! Как в сказке. Я этого не забуду до самой смерти. Давно это было, но я отчетливо помню, будто случилось вчера. Прямо чудо какое-то!

Слушая ваш рассказ, начинаешь понимать, что вы обладали талантом. Что самое важное в этом деле?

Способность поддерживать контакт с лошадью. Это самый главный талант любого наездника. В большинстве случаев — талант прирожденный. Объяснить на словах, что нужно делать, очень трудно.

Я не устаю повторять молодым японским жокеям: как можно чаще обращайтесь к лошади. Хотя на самом деле таких людей немного. Особенно в японских наездниках видна тенденция агрессии к животному. Как правило, они стараются подействовать на лошадь силой. Мне нравятся ученики местной школы, они прекрасные ученики. Но нельзя отрицать все равно — такая тенденция есть.

Конечно, лошадь можно заставить скакать силой. Чтобы избежать жестокого обращения, животное может выложиться полностью. Например, когда спасается от огня, спасается изо всех сил от чего-нибудь негативного.

Но я считаю, что, наоборот, — от лошади больше толку, если ее уговаривать, брать справедливостью. Стать приятелем лошади, ее другом, объединять силы для общего дела. Слиться с ней в единую команду. Думаю, это самое главное.

Конечно, среди лошадей попадаются вредные и строптивые, с испорченным характером. Но в большинстве случаев они становятся такими после зверского обращения, издевательств ездоков. Изначально лошадей со скверным характером практически не бывает. Поэтому, если потратить на лошадь достаточно времени, она станет другом.

Я вот что скажу: в любой скачке, у любой лошади есть «точка надлома». В этой точке лошадь понимает, что больше не может. Нечто вроде ментального кризиса. И жокей это понимает. В такие минуты лошадь ржет (Майкл воспроизводит лошадиный язык, и звучит это примерно так: «вагаф! » Или «а-а-ауф! »).

В скачке мы можем отчетливо различить этот голос лошади на фоне крика зрителей. В такие минуты лошадь нужно поддержать. Я разговариваю. Да, на ходу, на финишной прямой я громко и от всего сердца обращаюсь к лошади. И мой голос ей непременно слышен. Однозначно слышен.

Это средство лучше плети. Ударишь плетью — она будет автоматически инстинктивно скакать до финиша. Но я обращаюсь к лошади: ну, давай, скачи! Хорошо! Давай, давай вместе, а? Такая поддержка для лошади очень важна. Во время скачки такой момент хоть раз, но происходит. Важно его ухватить. У меня получается.

У меня это получалось с молодости. Даже не так — я был молод, и это вышло само собой. У молодых есть некая сила. Говоришь что-нибудь лошади, и она тебе отвечает. Я чувствую эту силу. Она называется «приводной силой».

Я стал профессиональным наездником. Жизнь профессионала — сплошное путешествие. Постоянно на колесах. Таким был мой стиль жизни. В самые напряженные годы приходилось выдерживать по 250 скачек в год. Вечно напряженная и в каком-то смысле — полная стрессов жизнь. Человеку трудно все время оставаться на плаву. Случаются победы, нередки и поражения. Преследуют опасности.

Тяжелых травм у меня не было. Мне повезло, но шрамами я покрыт с головы до ног. Почти все кости переломаны. Плечи, поясница, ребра… Но, к счастью, тяжелых травм не было.

Из всех гонок ярче всего воспоминания от одной — в столице США Вашингтоне. Я тогда ездил на очень сильной лошади. Тогдашний президент Америки — тоже ирландец, мой однофамилец. У меня был шанс встретиться с ним, но я из скромности отказался. В Белый дом пригласили двести наездников, и только я один остался в гостинице. А осенью того года его убили. Очень жаль.

Закончил я выступать в 1979 году. Стал менеджером тренировочного центра в графстве Килдэр. Тренировал около полутора тысяч лошадей. Помимо того, дважды в неделю частным образом преподавал в школе верховой езды «RACE»[65], объяснял молодым наездникам правила нашего дела. Передавал им жокейский опыт. Там я встретился с несколькими представителями Японской центральной ассоциации верховой езды. Они искали иностранного наставника и обратились ко мне с предложением приехать в Японию.

Я был занят работой, в Ирландии жила моя семья, поэтому я как-то отшутился. Но они не унимались, говорили: тогда приезжайте хотя бы посмотреть. Так я поехал в Японию. Провезли меня по историческим местам, свозили в Киото, побывали мы на ипподроме. Меня все это сильно заинтересовало. Красивая страна, приветливые люди. Спустя две недели я вернулся в Ирландию, но уже тогда по уши влюбился в Японию. Люблю и сейчас. По уши.

Вернувшись в Ирландию, я заявил, что решил ехать в Японию. Все так и попадали (смеется).

За последние четыре года уровень японских наездников заметно повысился. Когда я только приехал, их манера езды, признаться, была очень старомодной. Однако в последнее время молодые наездники стали ездить с фантазией. Это прекрасно! И техника тоже выросла. Но я тут ни при чем. Хвастаться здесь нечем. Конечно, кое-чему я их научил, но в целом заслуга — в их персональном таланте. Несколько моих выпускников тоже можно назвать прекрасными мастерами.

Но даже при этом им есть над чем работать. Как я уже говорил, быть коммуникативнее. Жить душа в душу с лошадью. Это не техника. Никакая не техника. Но это — самое прекрасное в отношениях с животным.