Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 42

Как я и планировал, стали проверять аптекарей и врачей-иностранцев. Но для начала я проверил аптеку, которая уже существовала в Кремле. Да уж, сразу было видно, что хранением лекарств и исходных материалов занимался не особый профессионал, моя нигде не учившаяся бабка-знахарка оторвала бы руки всем, кто здесь сидел. Травы хранились неправильно, вентиляции не было. Сроки годности настоек, растворов и порошков никто нигде не писал. И вообще, лично я побоялся бы пить всю ту гадость, которая тут хранилась. Отвечал за эту аптеку голландец Арент Классен, который работал в ней уже около десяти лет. Встретил он меня уважительно, как и полагается встречать начальника, но в глубине его глаз я ясно видел презрение опытного аптечного фармацевта к молодому боярину, который ничего не понимает в этом деле. По-русски он говорил неплохо, по крайней мере, разговаривали мы с ним без переводчика. Но когда пошли по помещениям аптеки и я стал спрашивать его обо всех препаратах, которые здесь хранились, и указывать на недостатки, свой лоск он явно потерял. А когда я начал скидывать с полок все его неизвестно когда сделанные лекарства, которыми он потчевал двор и царя, голландца, по-моему, чуть кондратий не посетил. Он вцепился в одну из банок, где лежал высохший корень, и стал орать, что это самая настоящая мандрагора и стоит она чуть ли не половину всего, что здесь находится. На это я спросил:

– Уважаемый господин Арент, а с какой целью вы держите в аптеке такое ядовитое вещество, может, вы хотели его использовать с целью отравления?

Вот сейчас бедному голландцу совсем поплохело, он уже, наверно, видел себя на месте своего коллеги, поджаренного на вертеле, которому еще недавно готовил свои снадобья.

Арент начал лепетать непослушным языком, что делал из мандрагоры обезболивающее по заказу лекаря Бомелиуса, потому что вытяжка из корня хорошо снимала болевой синдром у Иоанна Васильевича.

«Ага, – подумал я. – Боли-то снимала, а потом он не соображал ничего пару дней».

Затем мы прошли в лабораторию, где Арент готовил лекарства. Вот здесь я уже начал завидовать, все-таки я был человеком двадцатого века и к тому же никогда не работал провизором, поэтому так оборудовать рабочее место не мог. А здесь находилась настоящая лаборатория с маленьким перегонным кубом, ступками для перетирания трав и других веществ. Все блестело и сияло. Я с восторгом разглядывал перегонный куб, реторты, а Классен, поняв мое состояние, разошелся и теперь, видя во мне понимающего человека, с удовольствием объяснял, что и для какой цели у него служит.

А потом мы с ним и с дьяком, который шел за мной с бумагой и чернильницей, стали выписывать все случаи нарушения хранения и приготовления препаратов.

Меня в данном случае волновала не возможность отравления лекарством, потому что сам аптекарь в присутствии врача и дьяка пробовал свое творение, потом это делал дьяк, затем сам врач, и лишь потом лекарство шло к царю или любому члену царской фамилии. Больше меня беспокоило то, что при неправильном хранении и приготовлении лекарственный эффект равен нулю, разве только эффект плацебо сыграет какую-либо роль.

Не увидев в данном случае преступного небрежения, обнаружив просто незнание и к тому же оценив качества Арента как провизора, я не стал делать особых выводов из увиденного. Но составил список всего, что нужно было исправить. В течение недели должны были быть написаны правила хранения и учета всех препаратов, чтобы в любой момент аптекарь и его помощники могли ответить, сколько, где и как долго хранится у них такое-то вещество. Мои подчиненные уже должны были разработать порядок охраны и пломбирования аптеки, чтобы никакой злоумышленник не мог подменить препарат. Все вышеописанные документы нужно было представить мне для визирования, и после правки я намеревался показать их Иоанну Васильевичу.

Осматривал я аптеку около полутора часов, а с документами провозились почти до вечера, но расстались мы с Арентом вполне довольные друг другом. А когда он узнал, что я могу поставить в его аптеку стеклянные колбы и реторты, не боящиеся нагрева, он обрадовался еще больше. А мое мнение об иностранных специалистах слегка улучшилось.

Аптек, оказывается, в Москве практически и не было. На другой день я приехал в последнюю аптеку английского провизора Джона Гордона. Он работал в основном для десяти-двенадцати врачей-иностранцев, которые были в то время в Москве. Все наши монастырские лекари и народные умельцы обходились своими запасами.

У Гордона, как и у Арента, был большой беспорядок в учете и хранении лекарственных средств, а вот в приготовлении препаратов он оказался так же искусен, как и его голландский коллега. И я понял, что мне придется приложить немало усилий, чтобы у нас появились такие же специалисты.

А вот иностранные врачи не на шутку испугались предстоящего экзамена и проверки документов. Трое лекарей исчезли, как только прошел слух о предстоящих событиях, видимо, у них не было вообще никаких дипломов.

Остальные, уже зная, что без разрешения Аптекарского приказа им запрещена практика, безропотно приехали ко мне. Так что когда я утром в назначенный день прибыл в приказ, меня ожидали три человека. Все документы у них были в порядке, они действительно закончили медицинские факультеты. Не знаю, какой проверки они ожидали, но, когда я открывал шторы, закрывавшие висевшие на стене анатомические рисунки, глаза у них изумленно расширялись.

Почти все они для своего времени прилично знали анатомию человека. Но вот когда речь заходила о функции органов, мне, конечно, очень трудно было удержаться от смеха. Но в мою задачу сейчас входило не учить их, а понять, не навредит ли еще больше такой врач своему пациенту.

Во второй половине дня приехал Луиджи Траппа, показавший на экзамене примерно такие же знания, что и все остальные. Он ни словом не напомнил мне о печальном эпизоде, когда его за подглядывание выгнали палками с моего подворья. В итоге я решил, что лучше такие лекари, чем никакие, и разрешил практику всем, кроме двух совсем тупых врачей, которые, похоже, все время учебы провели в таверне. А уж как они получали свои дипломы, понятия не имею.

На следующий день я рассказал государю о предварительных результатах проверки, и он тут же приказал стоявшему рядом с ним дьяку объявить в розыск скрывшихся самозванцев и судить их как полагается.

А вот моя фраза про мандрагору заставила его встревожиться, и я чуть было не потерял своего первого аптекаря, который мне пришелся по нраву. У меня совсем вылетело из головы, что мандрагору в Средние века считали не просто растением. Я еле убедил государя, что аптекарь выполнял распоряжения лекаря и что вытяжка из мандрагоры в небольшой дозе действительно может облегчить боль, но туманит сознание.

Но Иоанн Васильевич выглядел так, будто он еще раз с удовольствием поджарил бы Бомелиуса на сковородке.

Зато разговор на тему лекарской школы на этом фоне получился очень неплохим. Мне разрешили увеличить число учеников до пятидесяти человек, в том числе подготовить десяток аптекарей. Кто станет им преподавать, мне теперь было известно. Никуда не денутся, если хотят и дальше работать в Москве, будут учить не только своих помощников, но и моих студентов. У меня, кстати, во время раздумий на тему выписки лекарственных средств появилась мысль, что, если вместо латыни для выписки лекарств использовать современный русский язык, для этого времени он будет все равно что иностранный, зато для провизоров и докторов на Руси он сделается своим языком, который никто, кроме них, не поймет. Только этим решением опять наделаю себе работы – нужно будет аккуратно переписать названия всех известных лекарственных препаратов растительного, животного и минерального происхождения на будущем русском языке.

Но вот когда я осторожно коснулся в разговоре темы изучения лекарями трупов хотя бы казненных преступников, чтобы школяры могли тренироваться на них, то царь, перекрестившись, сказал: