Дэнс, дэнс, дэнс - Мураками Харуки - Страница 40

— Зверь машина, да? Это мне студия дает, когда нужно. Вместе с шофером. Чтобы я, значит, в аварию не попал и не рулил, когда пьяный. Так безопаснее. И для студии, и для меня. Всем хорошо, все счастливы.

— И не говори… — только и сказал я.

— Сам-то я на такой в жизни бы ездить не стал. Я люблю, чтоб машина поменьше была.

– “Порш”? — спросил я.

– “Мазерати”, — ответил он.

— Ну! Я-то люблю, чтоб еще поменьше… — сказал я.

– “Сивик”? — спросил он.

– “Субару”, — ответил я.

— Ах, “субару”! — сразу закивал он. — Как же, ездил когда-то. Первая в жизни машина. В смысле — из тех, что я за свои деньги купил, не казенная. После первого фильма получил гонорар — и купил подержанную “субару”. Ужасно ее любил! На съемки только на ней и ездил. А в следующем фильме мне уже дали роль покрупнее. Ну, и предупредили сразу. Дескать, хочешь пробиться в большие звезды — даже и не думай разъезжать на какой-то “субару”… Пришлось заменить на другую. Таков мир! А машина хорошая была. Практичная, дешевая… “Субару” я уважаю.

— Вот и я тоже, — сказал я.

— А знаешь, почему у меня самого “мазерати”?

— Почему?

— Потому что нужно на расходы больше списывать! — произнес он таинственным тоном, словно выдавал чьи-то грязные секреты. — Менеджер все время талдычит: расходуй как можно больше! А то не хватает для списания. Вот и приходится дорогие машины покупать. Купил подороже — больше на расходы списал. Общая квота расходов повышается. Все счастливы.

Черт-те что, подумал я. Хоть кто-нибудь в этом мире может думать о чем-то, кроме списания расходов?

— Сейчас от голода сдохну! — сказал Готанда и покачал головой. — И спасет меня только толстенный стэйк. Как ты насчет стэйка?

Я ответил, что полагаюсь на него, и он сказал шоферу, куда ехать. Шофер молча кивнул, и машина тронулась с места. Готанда, широко улыбаясь, смотрел на меня.

— Личный вопрос! — сказал он. — Сам себе ужин готовишь — стало быть, холостяк?

— Ага, — кивнул я. — Женился, развелся…

— Слушай, вот и я так же! — воскликнул он. — Женился, потом развелся… Пособие выплачиваешь?

— Нет.

— Что, ни иены?

Я покачал головой:

— Она все равно не возьмет.

— Счастливчик! — сказал он с чувством. И рассмеялся: — А я, поверишь, тоже ничего не выплачиваю — но из-за чертова развода сижу на полной мели. Слыхал, небось, как я разводился?

— Кое-что… краем уха, — ответил я.

Он не стал продолжать.

Насколько я помнил, лет пять назад он женился на популярной киноактрисе, а через два с лишним года развелся. Их развод тогда со смаком обсасывали скандальные еженедельники. Какие из них писали правду, какие нет — понять было трудно. Но, в общем, у всех выходило, будто семья той актрисы была с Готандой, что называется, на ножах. Стандартная ситуация, повторяется сплошь и рядом. Лихая семейка жены-знаменитости взяла муженька за горло и стремилась полностью подчинить своей воле — как дома, так и на людях. Он же был воспитан скромно, светской жизни чурался и предпочитал, чтобы хоть в личной жизни его оставили в покое. Понятное дело — о “семейном счастье” здесь и речи быть не могло.

— Забавно выходит, а? Когда-то нас с тобой объединяли опыты по разрезанию лягушек. А через столько лет встречаемся снова — и у нас одинаковый опыт несостоявшейся семейной жизни! Прямо мистика, тебе не кажется? — сказал Готанда, смеясь. И кончиком пальца коснулся левого века. — Кстати, а ты почему развелся?

— У меня все до ужаса просто. Однажды она ушла, и все.

— Вот так, вдруг?

— Ага. Ничего не сказала. Взяла и ушла ни с того ни с сего. Я и не догадывался ни о чем. Прихожу как-то с работы — а ее дома нет. Ну, думаю, пошла по магазинам, скоро вернется. Сварил себе ужин, поел. Спать лег. Утром проснулся — ее все нет. И через неделю нет, и через месяц. А потом по почте документы на развод пришли.

С полминуты Готанда молча размышлял над моими словами, потом вздохнул:

— Ты, конечно, можешь обидеться, но… сдается мне, по сравнению со мной ты просто счастливчик.

— Почему? — спросил я.

— От меня никто не уходил. Наоборот — это меня раздели догола и вышвырнули за дверь. В буквальном смысле слова…

Готанда замолчал и, прищурившись, уставился сквозь лобовое стекло автомобиля куда-то далеко-далеко.

— Грязная история, — продолжал он. — Они все спланировали, от начала и до конца. Каждую мелочь продумали. Настоящие жулики. Столько документов перекроили от моего имени! Да так ловко — я до последнего дня ни о чем не догадывался. Свои финансы я поручал ее же адвокату. Доверял жене полностью. Когда она говорила, мол, так нужно для декларации доходов — все ей в руки отдавал: банковскую печать, акции, векселя, сберкнижки… Я вообще не силен во всей этой бухгалтерии. Если есть кому ее поручить — всегда поручаю, лишь бы самому не возиться. Но моя благоверная спелась со своими предками: спохватился — да поздно. Оставили без штанов — это еще слабо сказано. Обглодали до самых костей. И выпнули за ворота, как собаку, которая отслужила свое и больше не нужна… В общем, научили дурака уму-разуму! — И он снова жизнерадостно рассмеялся. — Так что пришла пора и мне повзрослеть…

— Ну, все-таки тебе уже тридцать четыре! К таким годам все взрослеют. Как бы кто ни брыкался…

— Тут ты прав. Верно говоришь. Очень верно… Все-таки удивительно устроен человек! Вырастает как-то моментально: раз — и взрослый. Раньше я думал, люди взрослеют год от года, постепенно так… — Готанда пристально посмотрел на меня. — А оказалось — нет. Человек взрослеет мгновенно.

Стэйк-хаус, в который привез меня Готанда, оказался весьма респектабельным ресторанчиком в тихом закоулке на задворках Роппонги. Стоило нашему “мерседесу” остановиться у входа, как из дверей сразу выскочили для поклона метрдотель и парнишка-швейцар. Готанда велел шоферу вернуться за нами через час — и “мерседес” растворился в вечерних сумерках медленно и бесшумно, как мудрая рыбина в океанской пучине.

Нас провели к столику у стены, чуть поодаль от остальных посетителей. Публика в заведении была разодета по самой последней моде — но именно на этом фоне Готанда в своих потертых вельветовых брюках и кроссовках смотрелся особо элегантным пижоном. Уж не знаю, почему. Куда б ни являлся этот человек, что бы ни надевал — он неизменно приковывал к себе внимание окружающих. Практически из-за каждого столика на нас то и дело бросали взгляды — короткие, не дольше пары секунд. Они явно могли бы длиться и дольше, но дольше не позволяли приличия — и уже через пару секунд эти взгляды утыкались обратно в тарелки. Как все-таки сложно устроен мир…

Усевшись за столик, мы первым делом заказали по скотчу с водой.

— За бывших жен! — изрек Готанда. Мы подняли бокалы и, не чокаясь, выпили.

— Странное дело, — сказал он. — А я ведь до сих пор ее люблю… Даже после всего, что она со мной сделала — все равно люблю. Никак забыть не могу. И других женщин полюбить как-то не получается.

Не сводя глаз с огромного, благородной огранки куска льда в хрустальном бокале, я молча кивнул.

— А ты как?

— В смысле — что о жене своей думаю?

— Ну да.

— Сам не пойму, — признался я. — Я не хотел, чтобы она уходила. А она все равно ушла. Кто виноват — не знаю. Но так или иначе, это уже свершилось. Стало реальностью. Я долго привыкал к этой реальности, старался не думать ни о какой другой. Так что даже не знаю…

— Хм, — сказал Готанда. — Может, тебе больно об этом говорить?

— Вовсе нет, — покачал я головой. — Реальность есть реальность. Было бы глупо от нее отворачиваться. И боль здесь ни при чем. Просто мне непонятно, что я чувствую на самом деле.

Он щелкнул в воздухе пальцами.

— Вот! Именно так! “Непонятно, что чувствуешь на самом деле”… Болтаешься, как в невесомости. И даже боли не ощущаешь…

Подошел официант, мы заказали по стэйку. И ему, и мне — с кровью. А также по салату. И по второму виски с водой.