Жозеф Бальзамо. Том 2 - Дюма Александр - Страница 87

— Да хоть через две минуты, ежели вам угодно!

— Нет, мне сперва нужно кое-что сделать, и на это потребуется два часа.

— И через две минуты, и через два часа я в вашем распоряжении.

— Отлично. Получите пятьдесят луидоров.

Девушка отсчитала полсотни луидоров и подала через решетку г-ну де Босиру, который, не пересчитывая, ссыпал их в карман камзола.

— Через полтора часа будьте здесь с каретой, — приказала она.

— Но… — начал было г-н де Босир.

— Ах, так вы не желаете? Прекрасно, мы с вами ни о чем не договаривались, и возвратите мне пятьдесят луидоров.

— Нет, дорогая Николь, я не отказываюсь, я только опасаюсь за будущее.

— Чье?

— Ваше.

— Мое?

— Пятьдесят луидоров кончатся, а они ведь когда-нибудь кончатся, и вы станете сетовать, сожалеть о Трианоне…

— Ах, до чего же вы заботливы, дорогой господин де Босир! Полно, полно, не бойтесь, я не из тех женщин, которых делают несчастными, так что можете не терзаться угрызениями совести. А кроме того, когда эти пятьдесят луидоров кончатся, тогда и посмотрим.

И Николь позвенела второй полусотней луидоров, оставшейся в кошельке.

Глаза г-на де Босира загорелись фосфорическим огнем.

— Ради вас, — воскликнул он, — я готов броситься в огонь!

— Ну, ну. Этого, господин Босир, я от вас не требую. Значит, договорились: через полтора часа карета, через два часа мы бежим.

— Договорились! — вскричал г-н де Босир, схватил Николь за руку, притянул к решетке и влепил ей поцелуй.

— Тихо, тихо, — успокоила его Николь. — Вы что, с ума сошли?

— Нет, я влюблен.

Николь хмыкнула.

— Сердце мое, вы не верите мне?

— Верю, верю, только возьмите хороших лошадей.

— Разумеется!

Но через секунду г-н де Босир вернулся, исполненный недоумения.

— Эй! Эй! — позвал он.

— В чем дело? — спросила Николь, которая была уже довольно далеко от ограды и потому говорила, приложив ко рту ладони, сложенные рупором.

— А через решетку вы сумеете перелезть? — осведомился Босир.

— Экий болван! — пробормотала Николь, стоявшая не более чем в десяти шагах от Жильбера, после чего крикнула: — У меня есть ключ.

Босир восторженно ахнул и ушел, на сей раз окончательно, Николь же, опустив голову, помчалась к своей госпоже.

Жильбер, оставшись в одиночестве, принялся разрешать четыре следующих вопроса:

Почему Николь бежит с Босиром, которого она не любит?

Откуда у Николь такая куча денег?

Откуда у Николь ключ от ворот?

Почему Николь возвращается к Андреа, хотя могла бы бежать прямо сейчас?

Ответ на вопрос, откуда у Николь такая куча денег, Жильбер нашел. Но на остальные отыскать не мог.

Отсутствие разгадки до такой степени обострило его природную любознательность или, если угодно, благоприобретенную подозрительность, что Жильбер решил провести ночь, как бы холодна она ни была, под деревьями в росе, чтобы увидеть развязку сцены, завязку которой он только что наблюдал.

Андреа проводила отца до ограды Большого Трианона. В задумчивости она одиноко возвращалась домой, как вдруг Николь сломя голову выбежала из аллеи, ведущей к той самой решетке, возле которой горничная минуту назад сговаривалась с г-ном де Босиром.

Увидев госпожу, Николь остановилась. Андреа подозвала ее. Николь поднялась по лестнице и последовала за м-ль де Таверне в комнату.

Было уже около половины девятого. Ночь наступила гораздо раньше, чем обычно, и была куда темней, потому что огромная черная туча, бегущая с севера на юг, затянула небо; далеко за Версалем, куда еще мог досягнуть взор, было видно, как ее мрачный покров, нависший над высокими деревьями, медленно наползает на звезды, которые еще совсем недавно сверкали на лазурном небосводе.

Несильный удушливый ветер пробегал над землей, дыша жаром на жаждущие цветы, которые клонили головки, как бы моля небо сжалиться и одарить их дождем или хотя бы росой.

Погода, сулящая грозу, ничуть не заставила Андреа ускорить шаг; напротив, исполненная грусти девушка в глубокой задумчивости поднималась по лестнице, словно с сожалением ставя ногу на каждую ступеньку и задерживаясь у каждого окна, чтобы взглянуть на небо, которое так соответствовало ее настроению; она старалась оттянуть возвращение к себе.

Николь же торопилась, кипела от досады, боясь, как бы какая-нибудь прихоть госпожи не задержала ее дольше назначенного времени, и вполголоса бормотала ругательства, какими слуги весьма щедро осыпают хозяев, ежели те имеют наглость удовлетворять свои капризы, входящие в противоречие с капризами челяди.

Наконец Андреа толкнула дверь своей комнаты и скорей упала, чем села в кресло, после чего попросила Николь приотворить окошко, выходящее во двор.

Николь исполнила приказание.

Затем, приняв обеспокоенный вид, который притворщица так ловко умела напускать на себя, она сказала:

— Боюсь, мадемуазель, вам нынче не здоровится. Глаза у вас красные, припухшие и чересчур блестят. По-моему, вам сейчас очень бы надо отдохнуть.

— Вот как? — не слушая, спросила ее Андреа.

И она лениво вытянула ноги на ковре.

Николь восприняла эту позу как приказ раздеть хозяйку и принялась развязывать ленты и вытаскивать цветы из ее прически, весьма сложного сооружения, на разборку которого даже опытной горничной требовалось не менее четверти часа.

Покуда она трудилась, Андреа не промолвила ни слова. Николь, предоставленная, так сказать, сама себе, делала эту работу весьма топорно и вовсю дергала Андреа за волосы, но та, погруженная в свои мысли, даже ни разу не вскрикнула.

Вечерний туалет кончался. Андреа отдала распоряжения на завтра. Утром нужно будет сходить в Версаль и взять несколько книг, которые Филипп распорядился доставить для сестры, а кроме того, сказать настройщику, чтобы он пришел в Трианон и настроил клавесин.

Николь безмятежно ответила, что если ее ночью не будут беспокоить, то она встанет ранним утром и, когда барышня проснется, все поручения будут исполнены.

— И еще завтра я напишу Филиппу, — сама себе сказала Андреа. — Это меня немножко успокоит.

— Ну уж относить-то это письмо буду не я, — пробормотала себе под нос Николь.

С этими словами Николь, которая была еще не до конца испорченным существом, с грустью подумала, что она впервые расстанется со своей прекрасной хозяйкой, рядом с которой пробудились ее ум и сердце. Для Николь с Андреа было связано столько собственных воспоминаний, что покинуть госпожу было для нее все равно, что разорвать цепь, соединяющую нынешний день с первыми днями детства.

И пока обе девушки, такие разные по происхождению и характеру, были поглощены своими мыслями, столь же несхожими и, можно даже сказать, совершенно противоположными, время шло, и вот часики Андреа, которые спешили в сравнении с часами Трианона, пробили девять.

Босир, должно быть, уже пришел на место, так что у Николь оставалось до свидания с любовником не больше получаса. Она поспешно закончила раздевание госпожи и при этом несколько раз не смогла удержаться от вздоха, на что Андреа не обратила внимания. Затем она облачила Андреа в длинный ночной пеньюар, а так как та продолжала недвижно стоять, потерянно глядя в потолок, Николь вытащила из-за корсажа флакончик, полученный от Ришелье, бросила в стакан с водой два куска сахара, а затем без колебаний, подчиняясь всесильной воле, уже укрепившейся в этом юном сердце, капнула две капли эликсира в питье, которое тотчас же помутнело и приобрело легкий опаловый оттенок, но через некоторое время снова стало прозрачным.

— Мадемуазель, — доложила Николь, — питье готово, платья сложены, ночник зажжен. Мне завтра придется вставать спозаранку, так что можно мне сейчас лечь спать?

— Да, — рассеянно ответила Андреа.

Николь сделала реверанс, в последний раз вздохнула, что опять же осталось незамеченным, и открыла стеклянную дверь, выходившую в крохотную переднюю. Однако вместо того, чтобы пойти к себе в каморку, смежную, как известно, с коридором и выходившую в переднюю комнаты Андреа, она бесшумно выскользнула в коридор, оставив приоткрытой входную дверь, так что указания Ришелье оказались полностью выполненными. Опасаясь привлечь внимание соседей, она на цыпочках спустилась лестнице, ведущей в сад, спрыгнула с крыльца и со всех ног помчалась к ограде, где ее ждал г-н де Босир.