Зимний крокус (СИ) - Лазарева Лёна - Страница 1

Айдесс Йэгге Дах Фёрэ, кеорфюрст и наследник трона Северного Предела

Безмолвие прозрачного выстуженного воздуха… Огромные сосны-великаны, нахлобучившие на свои верхушки пушистые снеговые шапки… Синий лед, вспыхивающий холодным огнем в ответ на поцелуи низкого и столь редкого солнца…

Звениль в Северном Пределе устрашающе красив и невыносимо прекрасен. И холоден, конечно.

Йэг никогда не любил звениль. Правда, белий и лютий он тоже не любил. Зимой, как он считал, можно восхищаться исключительно на расстоянии. Дядя презрительно называл его «южным детенышем», с завидным постоянством отказывая в гордом имени Сына Снегов. Ну и пусть его, упрямый старый хрен все равно когда-нибудь сдастся. А если и нет…

Йэг вздохнул. Если «хрен» не сдастся, будет трудно. Имена – не пустой звук все-таки, и не все можно сделать без оглядки на них. Ведь будь он все-таки Сын Снегов, то мог бы вообще не обращаться к чужаку, а сделать все самостоятельно. Укротить, уговорить Ледяную Монашку… Чтобы земля приняла людей, чтобы не отказала, чтобы… не убивала. Если бы он и в самом деле был Сыном Снегов, он бы сам возглавил разработку прииска и сделал бы всё что надо… Если дядя не назовет его как надо до самой смерти своей, то потом придется подтверждать свое Право. Кровь – такая штука… одной лишь крови недостаточно. Придется помучиться… померзнуть.

Вдох. Ветер пахнет чужими реками, чужими лесами… и отцветающими хризантемами. Скоро зима. Здесь, в Гезонге, зимы мягче, не такие суровые, как дома. Йэг хотел бы провести ее тут. Когда еще доведется? Но нет, нужно возвращаться. Нужно ехать в Белое Безмолвие и выбирать строевой лес – как раз его Имена там сгодятся куда лучше, чем чьи бы то ни было. Даже дядя туда старается не соваться, в свое время он так и не сумел подтвердить Право на Имя Брата Сосен… А Йэг туда с четырнадцати лет мотается. Именно поэтому после его пятнадцатого дня рождения в Северном Пределе резко повысилось качество обшивки и рангоута судов. В основном, боевых, конечно, но и остальным иногда перепадали досочки от Молчаливых… На экспорт такой лес не шел никогда, Молчаливые сосны делились древесиной исключительно с северянами. Впрочем, Гезонгу они и не нужны особенно – разве что он вдруг захочет испробовать на зуб северные крепости и бросить свои корабли в мясорубку войны.

Йэг машинально погладил гладко отполированную деревянную «монетку», подаренную ему в Белом Безмолвии, когда он появился там впервые. Талисман всегда был холодным, даже если долго держать его в руке.

И сейчас тоже. Холодный, гладкий, легкий, он напоминал, успокаивал, сдерживал… Особенно, кстати, помог в тот день, когда Владыка Шеннерти сказал Йэгу про мони Заргель. И он, кёорфюрст Айдесс Йэгге Дах Фёрэ, принужден был слушать и молчать. Проглотить все это… всю эту несправедливость, а потом улыбаться и оставаться спокойным… «Монетка» помогла перенести удар, а убить герцога сразу же не дало простое соображение – устранением соперника девушку не завоюешь. И все. Чувства на цепь и под замок. В самую дальнюю и глубокую темницу, какая только сыскалась в его душе. Сокрушительный проигрыш. Убийственный. Йэг тогда дал волю своему Ветру, всего на пару секунд, и стало полегче. Правда, пришлось менять стекла, но это такая ерунда по сравнению с разбитым сердцем.

Как больно было потом видеться с этой красавицей снова, как ни в чем не бывало танцевать с ней и прикасаться рукой к ее тонким пальцам… слышать ее мягкий голос, становившийся неуловимо нежным при одном лишь произнесении имени Элиана Алвиантеля. Больно, даже немножко страшно – вдруг он не справится? Вдруг сорвутся с поводка его горе и страсть, зависть и ярость? В таком-то сочетании… да от Герешенча воронка одна осталась бы! Ураган, смерч… смерть. Нет, он должен был справиться – и справился. Не зря его учили владеть собой. Жестоко учили, долго, без жалости… а иначе с магом-стихийником и нельзя.

Итак, женщина его отвергла. Он впервые в жизни готов был сделать ей предложение – а ведь не только бы сердце свое предложил, не просто женой бы ему она была, а ведь и фюрстэйе могла бы стать (легко бы, наверное, доказала в положенное время, что способна не только рожать наследников, но и править) – впервые понял, что именно эту женщину хотел бы видеть рядом с собой до самой смерти… И… и ничего. Впрочем, он несправедлив. Она его не отвергала. Как она могла отвергнуть его, если он ей так ничего и не предложил? Это герцог… Владыка Шеннерти сказал ему, что она… что ее сердце занято. И он, глупый, глупый кёорфюрст, поверил. Не спросил ее сам, не попытал счастья…

А чего ж было не поверить, когда ветер холодно и безжалостно сказал ему, что герцог Элиан не лжет ни на вот столечко? Когда одно лишь дыхание юной красавицы, этой очаровательной и сдержанной девы, этого Южного Цветка яснее ясного подтвердило ему, что она и впрямь любит другого? Дыхание – это тоже ветер… в какой-то степени… Йэг и поверил. Люди лгут, но ветры… ветры никогда не обманывали его.

И кстати, называть случившееся несправедливостью с его стороны просто таки вопиюще… несправедливо. Да, так. Ибо – разве же он заслужил такую женщину? Ничем, ничем…

Да и, когда в деле замешана любовь, справедливости всякой тут точно не место.

Йэг понял, что по тысячному разу гоняет внутри себя одни и те же мысли, и вздохнул. не получается у него чувства на цепь посадить. На замок запереть – да. Снаружи глянешь – и не поймешь, что сердце Посланника заходится от боли всякий раз, как он вспоминает возлюбленную свою. Внешне - какой был отмороженный ледышка, такой и остался. А вот изнутри… изнутри все паршиво получается. Не держат цепи, соскальзывают…

Наверное, пора в море. Взойти, как раньше, на «Тень полуночи», и пусть все идет к черту… А там… там будет он, «Тень», море и ветры. Свобода, бескрайняя, редкая, в последнее время почти недоступная… и иллюзорная насквозь, когда даешь себе труд задуматься поглубже. Даже там, наедине с кораблем и стихиями, он – на привязи. Был бы он Золотым герцогом, может, ощущал бы себя иначе. Но он – кёорфюрст, наследный принц… будь он проклят…

Какая уж тут может быть свобода…

Зато, по крайней мере, он может сам выбирать себе женщину. Он знал, в Гезонге короли не имеют такой возможности. Так же как и в Пайжаре. А он вот может. И выбрал, черт бы его побрал с его выбором! Ее свадьба назначена на конец зимы. Его даже пригласили. Они вдвоем и пригласили. А ему только и остается, что поздравить, подарить подарок и… порадоваться за нее. Вот это самое забавное и есть. Он ведь и впрямь рад за Варьену Заргель. И эта радость ничуть не мешает ему мучиться всеми остальными, не столь достойными чувствами. А, ладно…

По крайней мере, с концессией он все решил. Дядя будет недоволен, но это его право. Взвалил все на наследника, пусть пеняет на себя. Во всяком случае, менять его решение и вмешиваться он не станет. При всей своей взбалмошности он – очень рассудительный человек, его Дядя. Человек, которого он уже давно привык именовать отцом. Фюрст-мой-отец звучит привычно и уверенно…

Холлэ Линдергрэд из герцогства Линдари. Некоторое время спустя

Я стояла у окна и невидящими глазами смотрела в небо.

Какое оно светлое и радостное!

Осенний день был разноцветным и ярким. Пахло ветром, опавшими листьями… и счастьем. Детским, нерассуждающим счастьем, оставшимся в прошлом.

Сколько прошло? Десять лет? Одиннадцать?

Иногда мне кажется, что минул всего год… а вот сейчас почудилось, что та беззаботная пора ушла в небытие давным-давно. Да и была ли?

Тогда мы все были молодые… до смеха, до безобразия молодые и счастливые… и безоблачные, как вот это небо сейчас. Ни проблем, ни обязательств, ни тревог… нет, были, конечно, обязательства, а как же! Выполнить работу, сделать лучше всех… отличиться перед сверстниками, ягод собрать больше всех… вкуснее всех закоптить рыбу… И тревоги были детскими – хотя уже тогда меня занимало, а где же стоит он? Видит ли? В толпе сверстников, разноголосой, шумной, смеющейся – непременно надо было отыскать взглядом – его. Ни в коем случае не посмотреть, не дать понять, что смотрю, что жду… любого знака внимания, хотя бы взгляда.