Зимний крокус (СИ) - Лазарева Лёна - Страница 2

Айдесс Йэгге Дах Фёрэ.

Его имя – как заклинание. Я не произносила его вслух, как будто, прозвучав, оно могло разбудить неведомые прежде силы. И эти силы нас разлучат…

Не позволят видеться даже вот так, в компании сверстников, на празднике Леса или на приеме во дворце… Не очень-то и много, и всегда в чьем-то присутствии, но если не будет этих встреч, то… к чему же стремиться? Чего ждать? Жизнь потеряет смысл. Тот тайный смысл, о котором никто не знает, ведь никто не догадывается, как дорог мне самый звук его имени, как я люблю непослушную прядь серебристо-платиновых волос, веселые серые глаза…

Это болезнь моя, горькое моё счастье! Просыпаться и думать, сколько же придется ждать новой встречи? Засыпать – и думать о нем, вспоминать… только вот во сне почему же ты не приходишь? Почти никогда… А если и приходишь – то ещё более далекий, чем наяву, совсем чужой и холодный.

Как вздрагиваю я при звуке твоего голоса – молясь лишь о том, чтобы это было незаметно окружающим.

Ранняя осень с ее щедрыми дарами – была для меня всегда лучшим временем года, потому что молодежь Северного предела помогала взрослым, дворяне – арендаторам, рыбакам и охотникам: суровый климат диктовал свои условия. Нельзя было пренебрегать возможностью сделать запасы на зиму, наловить и закоптить рыбу, насолить грибов и наварить варенья, закоптить дичь… Сословная спесь, должно быть, не позволила бы гезонгским дворянам наравне с крестьянами трудиться дотемна, собирая ягоды, обрабатывая грибы или ловя рыбу. Но здесь это было немыслимо. Наоборот, девушки и юноши из самых знатных семей соревновались, кто быстрее и лучше сделает эти простые и нужные для всех дела…

И я тоже старалась. Очень. Конечно, у юношей были другие обязанности, но порою, например, когда погода не благоприятствовала рыбной ловле, случалось, что и они выходили в лес. Кроме того, охота… но тут уж, конечно же, каждый охотился в одиночку.

А лучше всего были вечера – дым коптилен и костры, запах трав и жареной рыбы, и руки по локоть в чешуе, и… стройная фигура Айдесса где-то рядом. Я про себя звала его Айдесс, не Йэгге – потому что Айдесс было как вздох, как шепот ветра в камышах. Это имя можно было иногда, очень редко, произнести вслух. Когда рядом не было никого…

Как же я любила эти вечера и эту пору – конец месяца зарий, начало осени, а потом ветриль с его заморозками и утренним инеем на траве!

Сбор урожая, праздник Леса и совместный труд каждый день… Маленькие победы - а потом, вечерами, песни и разговоры у костра…

А потом это кончилось. Совсем. И теперь только стало мне ясно, как же была я счастлива в ту пору, какой полной жизнью жила, и каждое мгновенье той осенней поры казалось драгоценным. Как однажды, улучив момент, я бросила букетик цветов в ту лодку, на которой Айдесс должен был утром выйти в море... К сожалению, он был там не один – но всё равно, я до сих пор думаю иногда: догадался ли он, что букет предназначался именно ему?

О том, КТО принес букет, он и не мог знать. Только вот сейчас подумалось: а может быть, зря я так боялась открыться, даже намекнуть?

Почему была такой ледяной, такой вежливой и насмешливой, и никогда не позволяла себе тех воркующих ноток в голосе и тех взглядов, которыми привлекали парней девушки рядом со мной?!

Будь проклято моё безупречное поведение… Что принесло оно? Как же жалею я о несбывшемся… Если бы можно было всё вернуть! А ведь Айдесс, я видела однажды, не был монахом и гордецом… однажды вечером он вошел в палатку девушки, которую я с тех пор и ненавижу. Если уж говорить правду… Та, веселая, уже давно вышла замуж, но сам вид и имя ее противны мне с тех пор…

Ну и что же, что моя семья только немногим ниже кеорфюрста? Кому стало лучше из-за того, что никто тогда не дождался ласки от Холлэ Линдергрэд, не дождался ничего, кроме звенящих льдинок смеха? Поздно. Всё поздно.

Одна моя подруга подружилась там, на празднике Леса, со своим будущим мужем – и уже три года как замужем. А мне остаются только балы и приемы. И я считаю дни до них – а потом приезжаю домой разочарованная и опустошенная. Мне двадцать четыре – а сейчас я чувствую себя уже немолодой женщиной. И счастье осталось в прошлом – когда я ещё ездила вместе с другими подростками на работы в месяце зарий.

Как же больно сейчас слышать запахи приближающейся осени! Ведь пахнет совсем как тогда. Небо и листья, и ягоды, как капли крови на белоснежном мху… всё такое же. Только вот никто не ждет меня у костра, и Айдесс далеко. Кончилась та пора. Кажется, руку бы отдала, чтобы всё вернуть… Вдруг, будь я посмелее, он обратил бы на меня внимание? Понял бы, что никто никогда не сможет любить его так?

Не узнать. Не вернуть…

Горло сдавило, и как же глазам стало горячо… Нет! Я не буду плакать!

Пока мы живы – остается надежда… Кто-то сказал эту старую фразу, - конечно, она касалась чего-то другого. Войны или выздоровления от болезни… Но, кажется, я предпочла бы болезнь.

…Сейчас я в подробностях вспоминала последний прием во дворце – Айдесс Йэгге приехал ненадолго, на День рождения дяди, из Гезонга. Приехал и уехал. И я вспоминала, как он выглядел – кажется, кеорфюрст стал ещё красивее, вот только смотреть на него было больно… сначала мне казалось, что это привычная боль - недостижимое желание прикоснуться, взглянуть в глаза… провести рукой по волосам… Детская любовь не проходила и болела, как незаживающая рана. Но потом я поняла: что-то не так с самим Айдессом.

Веселые и шальные глаза потухли и стали, казалось, ещё больше. А может быть, это виделось потому, что они были обведены кругами, как будто Фёрэ не спал несколько ночей или долго болел… Я пыталась наблюдать за ним, когда это было возможно – но Айдесс неизменно улыбался и говорил то, что от него ждали… комплименты и участливые слова, и деловые советы… и был так же далек, как всегда.

Хотя нет! Один-единственный раз, когда праздник уже подходил к концу, я увидела, что он стоит у окна - вот так же, как и я сама сейчас. Такой усталый…. Почему же мне подумалось так? Его поза была непринужденной, движения легкими, но – взгляд. Он был усталым и горьким. Или это моё не в меру развитое воображение? Конечно же, Айдесс устал… он и приехал-то, говорят, всего лишь вчера…

И я всё-таки набралась смелости и тихо окликнула:

- Айдесс… Чистого неба тебе…

Фёрэ обернулся, и я поразилась ещё одному, совершенно неуместному, сравнению. Глаза были больными. И… какими-то понимающими, что ли. Этот отблеск чужого страдания, постоянного и почти привычного, я уже видела – на дальнем хуторе, откуда родом была нянюшка, жила старая горбатая знахарка Рёдль. Старушка с детства была сгорблена и мучилась болями в спине. Так вот, ее глаза смотрели похоже…

Нет. Не может быть. Хватит глупостей! Мне чудится… А вот жалость такой, как Айдесс, может и не простить! Даже если он и вправду не совсем здоров. Боги, как бы я счастлива была поухаживать… ведь я многому научилась у старой травницы…

- Спасибо, Олэ, - улыбнулся кеорфюрст. – Рад тебя видеть.

Он мог меня видеть и раньше – как наследница древнего рода, я присутствовала на балу с самого начала, - но говорить об этом было бы ещё большей глупостью. Потому что и вправду к Айдессу в начале вечера было не подобраться. Впрочем… я и не пыталась…

- Какой день хороший, - сказала я искренне – любой день, когда я могла видеть Фёрэ, был драгоценен. А тот день ещё и лучился солнцем, радовал красками, обещал урожай… хорошим был тот день, да. Хотя получилось, что я имела в виду день рождения… Но, признаться, верноподданнические чувства тогда совсем не пришли мне в голову!

- Хороший, конечно, - глаза его чуть потеплели. – Он же поднял тебе настроение – значит, имеет право называться хорошим. Хочешь потанцевать?

- Хочу! – вырвалось у меня, но я тут же безжалостно себя одернула:

- Ты и так устал, должно быть, от этих танцев… Хочешь, просто постоим на балконе?

Ну зачем я… такой шанс был прикоснуться, ощутить его руки на плечах, его дыхание рядом! Дура я, наверное… но мне вдруг показалось, что приглашение – это была дань вежливости и хорошему, дружескому отношению ко мне. Ну как же, третья (или, как считает мой дед, вторая) по значимости семья в северном Пределе, отчего уважение не выказать?