Возрождение - Паттерсон Джеймс - Страница 25

— Считай, Макс, что я с того света вернулся. И готов двигаться дальше. Вот тебе и весь сказ.

Мало мне того, что еще час назад в голове у меня ничему места не было — она до отказа забита подробностями проведенного с Диланом на дереве вечера, так теперь еще перед глазами встала картинка, как мы с Клыком целовались.

Все эти воспоминания кружатся в моем воспаленном мозгу, как головастики в мутном пруду, в глазах начинает рябить, и сказать, кто где, совершенно невозможно.

И о котором из двух красавчиков я мечтаю?

48

Клык и Дилан стоят друг против друга. Оба молчат и оба скрестили на груди руки. Дилан слегка выставил вперед ногу, перенес на нее вес и рассеянно потер висок. Глядя на него, не скажешь, что перед ним бывший-или-по-большей-части-бывший-но-точно-сказать-трудно бойфренд девчонки, в которую он без памяти влюблен. Или что-то вроде того.

— Ты о чем-то со мной поговорить хотел? — спрашивает в конце концов Дилан, проклиная беспокойство, которое сам у себя в голосе слышит, и завидуя непроницаемому виду Клыка. А у того в лице, и правда, ни один мускул не дрогнет.

— Хотел, — тихо откликнулся Клык. Но в этом единственном слове столько враждебности, что Дилану не по себе.

За время отлучки черты Клыка заострились. Прибавьте к этому подживающие синяки, шрамы да раздраженный оскал — картинка получится вполне зловещая.

Правда, это совсем не значит, что Дилан в случае чего не может ему накостылять хорошенько. Еще как сможет. Но сейчас лучше все же обойтись без драки.

— Ну..? — выдавил наконец из себя Дилан после очередной минуты неловкого молчания. — Хотел говорить — говори.

— Ходят слухи, — Клык прищурился, — ты ночь у Макс в комнате провел.

«Так вот он, оказывается, о чем, — думает Дилан. — Выходит, не напрасно Макс зовет Надж трещоткой-заткни-фонтан. Она все видит, все слышит и треплется об этом направо и налево кому ни попадя».

— Ну спал. И что с того? — Дилан напустил на себя безразличный вид. Даже ногти поковырял.

— И? — Клык подался вперед. — Не кажется ли тебе, что это уже слишком?

— Слишком или нет, это мое дело, — запальчиво начал Дилан, но тут же умерил пыл. Что бы между ним и Клыком ни происходило, морду он ему бить не собирается. Тем более дома и на глазах у всей стаи. Тем более после того, как Макс на него наконец другими глазами смотреть стала. — Мне так больше нравится. И вообще, это ничего не значит. Между нами ничего такого не происходит.

Он еще рта закрыть не успел, а уже пожалел о сказанном.

— Ничего такого, говоришь, не происходит? — Клык смерил его презрительным взглядом. — А что такое между вами может произойти? Тоже мне Казанова нашелся. У Макс, между прочим, принципы есть. Она на таких, как ты, и смотреть не станет.

Дилан покраснел от унижения. Он уже готов изложить этому психу подробности про то, какие именно у Макс принципы и как они проявились в действии всего несколько часов назад в доме, который он для нее построил. Готов в красках описать каждую деталь их недавнего свидания — ее рот, мягкий и упругий под его губами, ее нежную кожу и мягкие перья, словно специально созданные для его прикосновения. Но в ту же секунду он представил себе, что будет с Макс, если он все это сейчас выложит. Увидел ее обиженное лицо, ее померкший осуждающий взгляд. Представил — и тут же заткнулся.

— Слушай! Ты, может, думаешь, что ты ее от кого-то защищаешь? — наседает Клык. — Так ты не беспокойся. С ней стая. Она в безопасности. Не нужно ей, чтобы ты у ее койки на цепи сторожевым псом сидел. Лишнее это. Теперь я вернулся. И стая снова вся в сборе. — Он запнулся на мгновение. Дилан точно знает, о ком Клык сейчас подумал, — о белокурой крохе с белыми, как снег, крыльями. — Я сказал, Макс в твоих услугах больше не нуждается. Понял?

Теперь настала очередь Дилана смерить Клыка с головы до ног:

— Что ты несешь? Значит, ты считаешь, как только ты здесь появился, так сразу тишь, гладь да Божья благодать настала. Кому ты лапшу на уши вешаешь? Себе? К твоему сведению, едва ты порог переступил, все только хуже стало.

— Что ты имеешь в виду? Уж твоим-то мечтам точно конец настал. Хуже от моего возвращения только тебе. А больше никому.

Дилан пропустил его слова мимо ушей.

— Хочешь сказать, что ты сюда ради Макс заявился? Так? — перешел он в наступление. Клык кивнул и прислонился к косяку. — Должен тебя огорчить. Твое появление — риск и опасность для Макс и для всей стаи. — Дилан опустился на кровать и упер локти в колени.

В комнате воцарилось долгое молчание. Наконец Клык процедил:

— Еще что скажешь?

Дилан сурово на него смотрит:

— Ты сам-то не видишь, белохалатники по всему свету за ТОБОЙ гоняются.

Клык переступил с ноги на ногу и снова подпер плечом дверь:

— Чего это «за мной»? Они за всеми нами гоняются. Всю жизнь гонялись.

Клык едва заметно нахмурился.

— Ты слепой, что ли?! Или тупой? Им, кроме тебя, никто не нужен! Ни Макс, ни стая. — Дилан даже сам не заметил, что кричит. — Ты! Слышишь, ты один. Им твоя ДНК понадобилась.

— Врешь!

— Не вру.

— Моя ДНК? — Клык попытался рассмеяться, но смех у него получился какой-то искусственный. — Что особенного в моей ДНК? Она давно устарела. Я нулевое поколение.

— Не нулевое, а пятьдесят четвертое, — уточняет Дилан. — Уверяю тебя, они нашли нечто, от чего теперь все белохалатники на ушах стоять будут, пока тебя не изловят.

— Так я тебе и поверил. — Клык с оттяжкой плюнул на пол. Но в глазах у него Дилан увидел промелькнувшую неуверенность и даже страх. — Что такого они во мне могли обнаружить, чего я сам про себя уже сто лет не знаю.

Дилан вздохнул:

— Этого я тебе сказать не могу.

Клык в один прыжок перемахнул через всю комнату и вплотную приблизился к Дилану. Кулаки сжаты, вены на шее вздулись.

— Значит, не можешь сказать? Почему бы это? Потому что наврал с три короба? Или потому что это они тебя сюда подослали? Лучше скажи: ты на чьей стороне?

— Я на той стороне, на которой Макс в безопасности. Это раз. Ничего я не наврал — это два. Но сказать я тебе ничего не могу, если только…

— Только что?

— Если только ты не поклянешься немедленно отсюда свалить подальше, раз и навсегда.

Глаза в глаза, синие против черных, ночь и день, они стоят друг против друга.

— Вот этого я тебе обещать не могу, — процедил Клык сквозь зубы.

Дилан сцепил челюсти:

— Ну тогда не обессудь. У меня теперь руки развязаны. Ты своим присутствием ее подставляешь. Ты всю стаю подставляешь. Тебе на всех с высокого дерева наплевать.

— Мой Голос сказал мне, что я должен быть рядом с Макс. — Голос у Клыка не дрогнул. — И я больше никогда ее не оставлю.

49

— Лапы прочь, воришка, — рыкнула я, отпихнув руки Газмана от моего куска пирога. — Ты и так уже половину торта один съел. Хватит с тебя.

— Лапы прочь? — надулся Тотал и уставился в свою тарелку. — Ты что, хочешь сказать, что у нормальных людей руки, а у воров — лапы? Так, что ли?

— Тотал, расслабься. — Я и забыла, что он тут сидит. — Это просто так, к слову пришлось.

— Тоже мне, к слову, — ворчит он.

— А тебе сказано, — я поворачиваюсь к Газзи, — отвали. От. Моего. Пирога.

— Жадина. Все вы жадины. Со мной ни Дилан, ни Иг не поделятся, Надж тоже не допросишься.

— И какой ты из этого сделаешь вывод? — спрашиваю я, вопросительно поднимая бровь.

Газзи бессмысленно водит пальцем по столу:

— Что всем им надо ммм… научиться делиться.

— Неверно. Вывод простой: если ты уже половину пирога один стрескал, значит, нечего приставать к тем, кто и первого куска не доел. Понял?

Вот и скажите теперь, что мне материнские инстинкты чужды.

Газман хотел было возразить, но замер на полуслове, потому что в эту минуту в кухню вошел Клык. Вернее, не вошел, а просочился черной тенью.