Поединок. Выпуск 9 - Акимов Владимир Владимирович - Страница 13

«Степа… Степушка… Где ж ты? Лишь бы сообразил… Не влетел, как кур в о?щип…»

Романцев небрежно бросил штык, примерно в метре от себя — так, чтобы при случае нагнуться и метнуть снизу, прямо со снега. На все не больше секунды. Но где он сейчас, этот случай? Где та секунда?

Степа ходко шагал по тропке, старался для облегчения ступать в след недавно прошедших. Те, по всему, тоже старались след в след, но это у них не очень выходило: то один, то другой, а то и двое сразу вываливались вбок. Увязали небось по пояс, а то и глубже. Стало быть, тяжело несли, вот груз и заносил. Так и есть — груза было много: передохнуть встали — весь снег кругом изрыт, видать, как вещи держали, так из рук и выпустили, набили ладони до боли. Пассажиры, наверное, а может, летчики с бортпроводницей. Одни следы маленькие, это Степа сразу заметил. Но отмечал все это Степа почти бездумно, по привычке, его отец учил следы читать. Отец был бригадир на большом заводе, в Тобольске, но охоту любил с самого своего деревенского детства: «В лесу, в поле все подмечай, сынок, это только так кажется, что ни к чему, а глядишь — понадобится, будешь локти кусать, что проморгал».

И когда сын ошибался и путал поначалу след волчонка с лисьим, отец крепко давал ему по затылку.

— Да на кой мне?! — взвизгивал Степка и с обиды тер кулаком глаза. — Я, может, на охоту и ходить не буду! Я в хоккей хочу!

— Ремесло, сынок, — отец добродушно привлекал его к себе, — оно не коромысло — плеч не оттянет…

Он скоро увидит отца. Первенство бы только выиграть…

Самолетный двигатель, что работал все это время на малых оборотах, зататакал басовито, глуша слова. Самолет стоял за углом склада, и летчики никак не могли видеть того, что происходит за бетонной стеной.

— Я шмотки буду к самолету таскать, — Андрей почти кричал в лицо Черному. — А вы уж тут… Черт… — он посмотрел на разваленные штыком тюки. — Так их к самолету не потащишь… Я Ленку пришлю!

Черный покачал головой:

— Мы сами.

Андрей кивнул, подхватил два рюкзака и, тяжело ступая, пошел вдоль длинной стены склада за угол, к самолету.

— Солдат! — перекрывая гулкий стрекот, крикнул Черный Романцеву. — В синем рюкзаке, в боковом кармане, шпагат с иголкой!

— Это уж хрена-та! — Романцев с ненавистью смотрел в черный глазок ствола, быстро поднимавшийся на уровень его лба.

— Считаю до трех. — Черный вжался небритой щекой в лакированное дерево приклада. — Раз!.. Два!..

— Постой! — поднял руку Смолин. — Я зашью.

— Люблю покладистых, — ощерился Белый. — Давай. Отпустим скоро.

Участь солдат была решена для Черного и Белого в тот момент, когда им удалось завладеть оружием. Они лишь переглянулись коротко. Тут и сове было ясно, что ни при каком раскладе отпускать солдат было нельзя. Тем более таких настырных. К тому же было понятно, что солдаты издалека, никто их не хватится, по крайней мере, несколько суток. Ни в части, ни в аэропорту: не получилось с самолетом, значит, ушли. А когда хватятся и начнут искать, доберутся сюда, так пурга сто раз все заровняет. Потом, от мелкашкиной пули какая кровь? И выстрел слабенький, да еще, на удачу, двигатель грохочет. Черта с два кто услышит, а летчики тем более. Значит, солдат — в снег. По минуте на каждого — закидать. Чин чинарем. Можно было бы положить их с ходу. Но у Черного и Белого был свой план, разработанный давным-давно, в котором, конечно, не учитывалось неожиданное появление солдат и их умерщвление, но зато учитывалось многое другое. Они никогда не ходили «на мокрушку», не собирались и в этот раз. Но солдат не станет — это уж как в банке. Перемигнулись, давая понять, что понимают друг друга. Двигатель смолк.

Смолин вдел нитку в кривую цыганскую иглу и принялся зашивать тюк. Романцев понял его намерение — зашивая, сержант приближался к тому бандиту, который только что целил ему, Романцеву, в лоб.

Значит, на его долю — второй, белесый.

Романцев начал постукивать сапогом о сапог. Затем принялся подпрыгивать, размахивать руками. Главное, чтобы этот гад привык, что он все время в движении, расслабился. Тогда — миг! К штыку! И — снизу! Он знал, что с трех метров не промахнется даже замерзшей рукой.

— Холодно? — спросил Белый.

— Ага, — простодушно, как только мог, ответил Романцев.

— Скоро не будет, — сплюнул. — Кончай скакать!

Степа ворохнул плечом, устраивая автоматы поудобнее, подсунул правую под ремни, чтобы оружие не мешало при быстром шаге… И тут только понял: что-то не то!.. Где ж его товарищей-то следы? Как же так! Как же это он сразу внимания не обратил? А еще старослужащий — так бы сержант Смолин сказал…

Но почему они не пошли этой тропкой, по которой все ходят, а какой-то другой? И какой?.. Та-ак… Эти-то, четверо, тут шли… Четверо… Четверо… Что ж ему в том, что их четверо?.. И вдруг будто осветилось, так отчетливо: перемешанный с заледенелой кровью снег, медвежонок с закушенной варежкой, следы… Точно, там были маленькие, женские. Ведь он сам сказал тогда Романцеву: четверо, мол… Стоп!

Стало быть, его ребята рассекли этих браконьеров чертовых… И пошли другой дорогой… Зачем? Щас узнаем, только бы дорогу ту сыскать!.. Слева, сразу за кустом, — чисто поле — ой-ой-ёй, уже задымилось поземкой, а горизонта почти совсем не видать! По полю только дурной полезет… Значит, правее шли, скорее всего, по ту сторону кустов, там вроде ложбинка глянется. Может, они ему там какой знак оставили, как ему быть, что делать?

Романцев видел, что Смолину осталось несколько стежков и метра полтора расстояния до Черного. Он отвернулся от Белого, чтоб тот не заметил сухой блеск глаз. Стал незаметно подбираться, шевелить замерзшими пальцами на руках и ногах. «Примерно секунды три-четыре… — подумалось ему. — А там поглядим, гады…»

Из-за угла появился запыхавшийся Андрей, Черный попятился навстречу, не спуская ни глаз, ни ствола со Смолина…

«Так твою дивизию и не так…» — едва вслух не выругался Романцев.

Андрей посмотрел на солдат, на Черного с Белым…

— Какие вопросы? — усмехнулся Черный и — Смолину: — Шей второй! Шевелись, служивый, и — на свободу с чистой совестью!

— Я думал, уже все… — пожал плечами Андрей.

— Сейчас, второй заделает. Две минуты.

— Не в этом смысле.

— А в каком? — валял дурака Черный, но Андрей не замечал этого, слишком уж нервная была обстановка.

— Ты что, не понимаешь, что их отпускать нельзя, — Андрей облизал потрескавшиеся, потемневшие губы. — Мы подняться не успеем — они всех на ноги подымут!

— И что ты предлагаешь? — Черный наслаждался своей игрой — он знал, что Андрей никогда не произнесет «убей» или «стреляй», чтобы в случае чего: не знаю, мол, «Я лично ничего не говорил», «Меня вообще там не было, я вещи в самолет носил», «Откуда мне знать, что там у них с этими солдатами произошло? Хотя, безусловно, ужасно!».

Андрей не знал, что он давно, почти с первого знакомства, как на ладони у Черного и Белого, и что все их кажущееся слепое подчинение, их подобострастное «капитан», не более, чем игра, такая же, какую вел сейчас Черный. С самого начала он был для них — «фраер».

— Что предлагаешь, капитан? — повторил вопрос Черный.

— Ты что, совсем отупел? — Андрей посмотрел холодно, но Черный заметил, что он сморгнул, а раньше никогда подобного не было.

«Да… капитан, — подумал Черный. — Никогда ты не будешь майором».

— Будь друг, капитан, достань-ка «тозку»…

— Зачем? — удивился Андрей.

— Надо.

Андрей недоуменно пожал плечами, но сбегал к сумке и принес пятизарядный ТОЗ шестнадцатого калибра:

— Для чего?.. Из мелкашки же лучше… И скорей, с погодой опять ерунда!

Правильно Степа угадал — за кустами ложбина, а может, котлован какой строительный недорытый. Следы! Смолина — побольше, Романцева — поменьше, и у него носок поострее, он модник большой. Пар тридцать сапог у прапорщика переберет, пока по душе сыщет. Хотя ребята ступали привычно, след в след, и никто из следа не вываливался, все же Степа сразу определил, кто из них «топтал», то есть головным шел, кому трудней всего доставалось. Сперва сержант, потом Романцев, потом опять сержант…