Собака, которая не хотела быть просто собакой - Моуэт Фарли - Страница 19

Один из мужчин возле меня взглянул на ручные часы и сказал своему товарищу:

– Одиннадцать часов. Конечно, теперь он будет двигаться немного медленнее – задом наперед, – но думаю, что лодка ударится о мост в городе Принс-Альберт к ужину. Ставлю пятьдесят центов, что все так и будет.

Однако пари было бы проиграно, так как папа и «Концепция» не дошли до Принс-Альберта: им посчастливилось сесть на мель примерно в десяти милях от Саскатуна ниже по течению. Вскоре после полуночи они оба прибыли домой на телеге, которую тащили две флегматичные клячи.

Однако задержка в осуществлении планов моего папы была только временной.

– Не беда, – бодро сказал он на следующий день за завтраком. – Подождите, вот пройдет весенний паводок, и тогда мы посмотрим.

Но то, что мы увидели, когда паводок закончился, не вселяло радужных надежд. Водный бассейн Саут-Саскачевана вернулся к норме, а норма представляла собой унылую цепочку илистых отмелей с разбросанными там и сям лужами коричневой жижи, близкими к высыханию. Лишь в нескольких особенно многоводных местах лениво струилось что-то вроде ручейков.

Зрелище это обескуражило бы любого человека, кроме моего папы. Он отказывался признать себя побежденным и разработал планы, которым река просто должна была подчиниться. Таким уж он был человеком, мой папа.

Мне его планы пришлись по сердцу как нельзя больше. Мы заперли дом и переместили наш старый жилой автоприцеп на десяток миль южнее города – к резиденции городского клуба «Саскатун Голф энд Кантри Клаб». Тут, на лесистых берегах реки Саскачеван, мы расположились на летний отдых.

Это было место, где всякий мальчишка мог чудесно провести лето. В русле реки стояло предостаточно луж; в них можно было даже поплавать.

Там нашелся участок нетронутой прерии, где жили койоты и солидные джентльмены загоняли шары для гольфа в норы гоферов. А всего лишь в нескольких милях находилась индейская резервация.

Наконец я стал хозяином своего времени, так как начались летние каникулы, но папе приходилось ежедневно ездить на работу в город. Он легко мог бы добираться туда на своем автомобиле, но он запланировал проделывать этот путь по воде и не желал отказываться от своих намерений из-за несговорчивости природы.

В семь часов утра первого понедельника он и «Концепция» бодро и с полным доверием друг к другу направились в город. Но поздно вечером они возвратились всего лишь в роли пассажиров – один в кабине, другая на крыше автомобиля нашего друга. Папа был очень усталым и упорно молчал о приключениях того дня. Лишь много лет спустя он признался мне, что на самом деле проделал восемь из десяти миль до Саскатуна пешком, а «Концепцию» тянул по мелководью на буксире или переносил через песчаные банки на плече. Еще один каверзный эпизод ему уготовил песчаный бар[24], который, на беду, оказался из зыбучего песка. Но на этом моменте обычно он подробно не останавливался.

В течение нескольких последующих дней он разумно, хотя и неохотно ездил в библиотеку на Эрдли, но затем где-то южнее прошел дождь и уровень воды в реке поднялся на несколько дюймов. Эрдли снова попал в немилость, а «Концепция» оказалась в почете. В последовавшие недели она и папа близко познакомились с множеством песчаных баров, зыбучих песков и с другими тайнами пересохших проток. К изумлению всех наблюдателей, папа начал делать успехи и добирался до своего места службы по воде. Но, по правде говоря, он по-прежнему долго шагал до места, где уже можно было бы грести. Теперь он по крайней мере был избавлен от позорной необходимости тащить каноэ на себе на глазах у толпы, так как довольно глубокая протока в черте города позволила ему с достоинством Гайаваты[25] грести последнюю милю пути до причала у гостиницы Бессборо-отель.

Обычно он не оставлял «Концепцию» до своего возвращения на берегу, а тащил ее с собой до здания библиотеки. Первые дни, когда среди утреннего транспортного потока в центре города появлялась быстро шагающая фигура с грациозно покачивающимся зеленым каноэ на плечах, это вызывало у прохожих различные замечания. Но через пару недель люди перестали пялить на него глаза, и никто, за исключением нескольких сверхконсервативных лошадей, запряженных в фургоны с мороженым, не удостаивал его косым взглядом. Он и «Концепция» вписались в привычный пейзаж города.

Матт часто сопровождал папу и «Концепцию» вниз по течению. Он быстро научился удерживать равновесие и обычно стоял на носу, передними лапами на узком фордеке, застыв эдаким зевом водосточной трубы в виде химеры. С его стороны это было не пустое позирование, так как, очевидно, он взял на себя обязанность предупреждать папу о приближении каноэ к мелководью или к не видимому невооруженным глазом бару. Пользы от такого лоцмана было немного, несмотря на его самые лучшие намерения, ибо пес был сильно близорук. Он не мог также, как это говорится у речников, «читать воду». После истеричного лая, вызванного завихрением потока, которое Матт по ошибке принял за затонувшее бревно, он, бывало, спокойно пялился в пространство, когда «Концепция» вдруг садилась на мель. Обычно от внезапного толчка Матта, как из катапульты, выбрасывало за борт и он врезался мордой в мутную воду. Он не обижался на подобные пакости со стороны реки и возвращался к своим лоцманским обязанностям с еще большим рвением.

По такой реке папе еще более или менее удавалось медленно двигать «Концепцию» веслом, но всякая возможность ходить под парусом исключалась. А поскольку папа жаждал именно хождения под парусом, ему пришлось искать иные воды, и как-то в конце недели он объявил, что мы посетим озеро Маниту – крупное соленое озеро, которое лежит в сотне миль от Саскатуна.

Маниту – один из самых соленых водных бассейнов в мире, а «Концепция» не была сконструирована для того, чтобы плавать в водной среде, ненамного более жидкой, чем черная патока. Маниту было для судна противопоказано. Когда мы спустили «Концепцию» на воду, она только чуть-чуть обмакнула киль и сидела на поверхности озера, как утка на льдине.

Поведение «Концепции» раздосадовало папу, и он принялся навязывать ей свою волю посредством балласта из камней. Потребовалось невероятное количество булыжников, чтобы достичь нормального погружения, а когда папа и я в конце концов сели в каноэ, то обнаружили, что «Концепция» столь же маневренна, как бетонный гроб в желатине. Вода, в которой судно завязло, была настолько густой, что я просто слышал, как кристаллики соли трутся о его гладкие борта. А когда мы подняли парус, ветер оказал на каноэ такое же слабое воздействие, как если бы на его месте были возведенные фондом Карнеги[26] стены публичной библиотеки Саскатуна.

Папа пришел в бешенство от неповоротливости «Концепции» и неразумно начал выбрасывать за борт балласт. Он перевалил через борт с полдюжины крупных булыжников, когда каноэ решило, что с него хватит. Один конец лодки весело выпрыгнул из воды, в то время как другой в нее погрузился; через долю секунды мы ужо плавали на поверхности неподвижного озера, а иод нами корпус, полный камней, медленно тянул нашу «Концепцию» на дно.

Нам не грозила никакая опасность. Без добавочного груза человеческое тело физически не могло утонуть в озере Маниту. Наоборот, мы настолько выступали из воды, что нам стоило большого труда доплыть до близкого берега. А когда мы приступили к подъему «Концепции» – она лежала на глубине около десяти футов, – то необычные свойства Маниту оказались серьезной проблемой. Мы обнаружили, что нырнуть в него невозможно. Это было весьма жуткое испытание: мы не могли заставить себя погрузиться глубже, чем на один фут. В конце концов папе пришлось увеличить свой вес– подобно ныряльщику за жемчугом в южных морях – корзиной, полной камней. Держась за корзину одной рукой, он смог достичь затонувшего судна и закрепить трос за банку. Затем, на мой взгляд, довольно легкомысленно, папа отпустил корзинку – и моментально взвился из глубины, как играющий лосось, на полкорпуса выскочив из воды, и шмякнулся па спину со звучным шлепком, который, должно быть, причинил ему почти такую же острую физическую боль, как поведение «Концепции» – моральную.