Поворотный круг - Комар Борис Афанасьевич - Страница 21

Майор Залета умолк. На улице тяжело громыхал грузовик, с трудом преодолевая ямы и ухабы. Все молчали, вглядываясь в густые сумерки, которые разрезали острые ножи зажженных фар. Но вот грузовик отъехал, темнота покрыла комнату.

— Вот так, друзья, и с людьми, — сказал майор. — Если человек хоть раз познал свободу, он уже не сможет жить в неволе. Лучше смерть, чем прозябать без света, без радости… Нет, не покорится наш народ, никогда не покорится Гитлеру! Вот и по вас вижу — ничего у него не выйдет. Понимаю, сейчас вы, возможно, немного ошеломлены происходящим. Главное, не падать духом и бороться. Ну, там, на фронте, известно, какая борьба. А здесь? Здесь другое дело. Что можно вам посоветовать? Одно скажу: причинять вред оккупантам — тоже борьба. Например, фашисты из кожи вон лезут, стараются убедить всех людей на земле, что войну они уже выиграли, что армия наша разбита. Неправда это! Вы и разоблачайте вражескую пропаганду, сейте зерна уверенности среди наших людей, веру в победу. Может, именно это сейчас самое важное…

Расходились молча. Каждый думал о словах майора.

Когда расставались, Анатолий сказал Борису:

— Хорошо бы нам найти какой-нибудь радиоприемник…

— Если бы их не отбирали в первые дни войны… — с сожалением произнес Борис.

— Надо наших людей расспросить.

— Вряд ли найдем — все сдали. Но расспросить не мешает, — согласился Борис и исчез в темном переулке.

На другой день Володя сидел возле окна и ожидал прихода ребят. Иван, Анатолий и Борис должны были принести для майора необходимые продукты и теплую одежду. Прошел час, но никто не приходил. Это встревожило его.

Он вышел на улицу, посмотрел вдаль, но знакомых фигур не было. Собирался вернуться в хату, как вдруг заметил в конце улицы четырех полицаев. Сердце у него сильно забилось:

«Куда они?.. К кому?..»

Подойдя к Володиному двору, полицаи сняли с плеч карабины.

Увидев Володю, забросали его вопросами:

— Кто здесь живет? Кто в хате? Где мать, где отец?..

Не успел мальчуган произнести слово, как полицаи ворвались в хату, пораскрывали двери, полезли на чердак, перерыли все. Потом вышли во двор, зашли вчетвером в сарай, где стояла коза. Они кого-то искали…

Один полицай, длиннорукий верзила, подошел к копне, взял клюку, которой Володя дергал сено для козы.

«Зачем он ее взял?.. — Внутри у мальчишки все застыло. — Неужели будет втыкать в копну? Клюка острая, как копье, ею насквозь можно проколоть человека!..»

Полицай поднял клюку, замахнулся…

Володя закрыл глаза. Он представил ужасную картину: словно не майора, сидевшего в копне, а его самого сейчас проткнет острая клюка. Мальчуган схватил полицая за руки и истошным голосом заорал:

— Не надо!..

Полицаи сразу догадались. Быстро разобрали сено и вытащили майора, бледного, как полотно.

Володя посмотрел на ворота и увидел входившего во двор Анатолия.

Полицаи тут же схватили Анатолия, отобрали узелок с продуктами, обыскали. Через несколько минут они вели всех троих в комендатуру.

Там уже толпилось много задержанных. Их по одному водили на допрос. Когда возле дверей образовалась сутолока, Володя, улучив момент, незаметно спрятался за стоявшую рядом машину.

Анатолий пришел в отчаяние. Неужели все пропало? Майор не доберется до линии фронта, не перейдет к своим, попадет в лапы фашистов… Суетятся полицаи, берут из толпы по одному, по двое и ведут в комендатуру. Там каждого записывают и допрашивают. Допрашивают просто так, для порядка, ибо судьба всех этих людей предрешена. Не расстреляли бы еще!

Сначала повели на допрос майора, потом Анатолия.

Переводчик щурил уставшие глаза, машинально бросал вопросы:

— Фамилия?.. Имя?.. Комсомолец?..

Вопросов было около десяти. Ответы переводчик говорил по-немецки седому остроносому офицеру, который сидел за столом и записывал их в большую толстую книгу.

Анатолий вдруг опомнился, понял, что и его уже занесли в список и впереди — неизвестность. Начал объяснять, что он, мол, случайно зашел во двор и потому ни в чем не виноват. Неужели даже днем запрещено ходить по улице? Неужели новый порядок запрещает ходить к своим школьным товарищам?..

Переводчик все же поборол усталость, растолковал немцу, что перед ним стоит ученик, но тот отрицательно покачал головой:

— Weg![19]

Анатолия вытолкнули во двор. Здесь уже были майор Залета и человек двадцать задержанных.

День выдался пасмурный, дул порывистый холодный ветер. Часовые курили немецкие сигары, что-то весело рассказывали, не обращая внимания на задержанных. Воспользовавшись этим, майор Залета подошел к насупившемуся парню и тихо сказал:

— Кто-то среди ваших ребят или слишком болтлив, или просто предатель… Имейте это в виду.

— Но кто? Кто? — развел руками Анатолий.

Им не дали поговорить — во двор вышел немецкий офицер, отдал команду. Отворились ворота, всех вывели на улицу, построили по двое и погнали через город.

«Куда нас ведут?» — беспокоился Анатолий.

Рядом шел с обнаженной грудью плечистый юноша в матросском бушлате. Моряк. И откуда он взялся здесь, в сухопутных краях? Анатолий шепотом спросил:

— Не знаете, куда нас ведут?

— Дорога у них одна — в лагерь для военнопленных. Не так далеко — в Хорол. Я там буду второй раз…

На улице люди останавливались, смотрели на колонну, женщины вытирали уголками платков глаза, дети старались передать махорку или подбросить кусок хлеба.

«Ну вот, — думал Анатолий, — теперь и я пленный, как и те, для которых вместе с ребятами раскладывал по дороге яблоки и огурцы, катил с пригорка тыквы… И никто теперь не скажет матери, куда девался, никто не махнет рукой на прощание…»

И ему стало жаль себя… Вот бросят за проволоку, там он и погибнет. Не успел ни разу выстрелить во врага, не сходил в атаку, не завоевал права называться бойцом… Какая бессмыслица! Нет, мириться нельзя. Надо хорошо осмотреться, приглядеться к страже и, как только стемнеет, сразу скрыться в бурьяне…

На перекрестке улиц стояла группа девушек. Вдруг Анатолий увидел черноглазую киевлянку Люсю. Она держала в руке кошелку и пристально смотрела на него. Затем быстро подошла к колонне, но стража заметила.

— Передай матери, я в Хороле, в лагере!.. — крикнул ей Анатолий и сразу почувствовал, как что-то горячо обожгло спину.

Оглянулся. Скуластый полицай заносил нагайку над головой другого пленного.

— Подтянись! Разговаривать запрещено, за нарушение приказа — расстрел!

Сбили строй в кучу, не отходили ни на шаг — боялись потерять хоть одного пленного.

Только к вечеру их пригнали к воротам лагеря. Часовые с голубыми повязками на рукавах принимали прибывших. Впереди всех стоял одутловатый немец и держал в руке банку с краской и малярную кисть. Он внимательно осматривал каждого и ставил клеймо на спине. Анатолий видел, как вытаращил гитлеровец глаза на моряка и, мазанув его краской по спине, крикнул:

— Большевик! Матрос!..

Анатолий пробрался к майору и, взяв его за руку, сказал:

— Здесь и затеряться легко, а с вами мне будет веселее.

Майор горько улыбнулся:

— Да уж всем будет весело, по всему видать!..

Лагерь расположился на кирпичном заводе. Большинство пленных находилось в глубокой огромной яме, откуда раньше брали глину для завода. Остальные — в приземистых островерхих сараях, где сушили кирпич. Вся территория была огорожена высокой стеной из колючей проволоки, через каждые сто метров стояли вышки, на которых с автоматами и пулеметами находились охранники.

Группу, где были Анатолий и майор, загнали в яму.

Вокруг, насколько было видно, лежали или просто сидели на холодной земле люди. В серой вечерней мгле, в густых зловонных испарениях кое-где вспыхивали цигарки.

Майор вывернул карманы, натряс немного махорочной трухи и тоже закурил. Уселись спинами друг к другу, чтоб было теплее, и так молча просидели до утра: не могли уснуть. Кто-то из пленных громко стонал, посылал кому-то проклятья, кто-то во сне подавал команды, кто-то звал мать…