Пятая профессия - Моррелл Дэвид - Страница 28

— Прошу прощения, — сказал Грэм. — Воспоминания, видимо, тебя сильно тревожат. Но выбора у меня не было. Я обязан тебе напомнить о твоем прошлом.

— Обязан? Грэм, да я теперь больше чем рассержен. Я начинаю тебя просто ненавидеть.

— На то есть причина.

— И хорошо бы ей быть по-черт-побери-основательнее!

— Твой отец сдался. Признал свое поражение. Это не самокритично. Без сомнения, он очень хорошо взвесил все “за” и “против”. Но отчаяние превозмогло здравый смысл. В Японии суицид является благороднейшим выходом из безвыходной ситуации. Но в Америке это считается позором. Не хочу показаться неуважительным, но, узнав годы назад о твоем прошлом, я был несколько встревожен тем, что ты, чувствуя собственную ответственность за смерть отца, решил присоединиться к наиболее крутому военному подразделению Соединенных Штатов. К SEALs. И я спросил себя: почему? И пришел к выводу… пожалуйста, прости… что ты стараешься таким образом компенсировать смерть отца, его неспособность вынести поражение.

— Достаточно.

— Нет, не достаточно. Когда я узнал о твоем прошлом, я спросил себя: “А стоит ли подобный кандидат — по всем меркам несомненно достойный — того, чтобы стать защитником?” И пришел к выводу, что твое намерение преуспеть там, где провалился отец, чтобы вымарать из памяти малейшее об этом воспоминание, будет самым побудительным из возможных побудительных мотивов. Потому и принял тебя в ученики. И теперь могу сказать, что еще совсем недавно боялся, что ты покончишь с собой, пойдя по стопам отца и признав уже свое поражение. И заклинаю тебя не впадать в панику. Несколько лет назад ты сказал: “В мире столько боли”. И был совершенно прав. Да. Столько жертв. Людей, нуждающихся в твоей помощи.

— А что случится, если помощь понадобится мне самому?

— Я тебе ее предоставлю. К следующей субботе, надеюсь, твое мировоззрение сильно изменится.

23

Сэвэдж принялся работать над собой с удвоенной энергией, и не потому, что хотел ускользнуть от отчаяния, а чтобы наказать за причину, которой отчаяние было вызвано: провал защиты Камичи. К тому же боль и усталость позволяли компенсировать шок утраты от воспоминаний об отце.

Но в SEALs, а затем и в защитники, я пошел вовсе не потому, что хотел компенсировать его смерть, думал он. Я делал все это, чтобы проверить себя, чтобы мой отец — пусть он и мертв — мог бы мной гордиться. Хотел показать всей этой сволочи, загнавшей отца в угол, что он научил меня стойкости.

А может быть, все это действительно оттого, что я хочу вычеркнуть из памяти проигрыш отца, и Грэм таким образом опять оказывается прав. Прав еще и потому, что, как и отец, я в проигрыше.

Упражнения по накачке пресса. Начать с пяти. Каждый день прибавлять по одному. Гимнастические кольца над кроватью помогли восстановить в руках кое-какую силу и позволили Сэвэджу начать делать отжимания, опять-таки в определенной прогрессии. На костылях он отправлялся гулять вниз по покрытому травой склону к Чесапикскому заливу. Наезды врача прекратились. Сиделка — так как в ней больше не было нужды — оставила Сэвэджа на попечение его телохранителей.

К тому времени наступил июнь, и Грэм каждую субботу превозносил достигнутый Сэвэджем прогресс. Он, правда, продолжал подкалывать и вызывать ярость ученика, но Сэвэдж решил скрывать депрессию и уверять Грэма в том, в чем тот хотел быть уверенным.

Четвертого июля Грэм привез фейерверки. Ночью учитель с учеником досыта отсмеялись, поджигая “бутыльбахи”, “дамапальцы” и “мортироядра”. Из находящихся дальше по склону коттеджей они видели крутящиеся огненные колеса и салют. С оглушительным треском в небе над заливом взорвалась гигантская ракетища и осыпала воду искрами.

Грэм наконец угомонился, хлопнул пробкой свежей бутылки “Дом Периньона” и плюхнулся прямо на газон, наплевав на росу, вымочившую брюки.

— Очень хорошо.

— Что такое? — спросил Сэвэдж. — Значит, эти фейерверки были не просто подарком, а проверкой?

Грэм нахмурился.

— Не понимаю, о чем ты.

— Взрывы салюта звучат так же, как выстрелы из огнестрельного оружия. Ты хотел проверить, насколько крепки мои нервы.

Грэм громко рассмеялся.

— Я хорошо тебя изучил.

— Ты все-таки здорово умеешь находить нестандартные подходы.

— А что за беда, если это и так?

— Никакой. До тех пор, пока мы друг друга понимаем.

— Просто я хотел убедиться.

— Все правильно. Учитель должен постоянно проверять способности ученика. Но ты заодно проверил крепость нашей дружбы.

— Друзья всегда проверяют друг друга на прочность. Просто никогда в этом не признаются.

— Ты можешь не волноваться. Разве телохранители тебе не сообщили, что я начал упражняться в стрельбе?

— Сообщили. Ты делаешь это в близлежащем тире.

— Значит, ты должен быть в курсе того, что я достиг почти той же меткости, что и раньше.

— Почти! Это не то же самое.

— Будет лучше.

— Ты до сих пор тревожишься по поводу того, что убийцы Камичи или люди Хэйли могут прийти по твою душу?

Сэвэдж покачал головой.

— Они могли напасть на меня, пока я оставался беспомощным.

— Если бы отыскали тебя. Может, они до сих пор тебя ищут.

Сэвэдж пожал плечами.

— Тут главное в том, что я поправился настолько, что вполне смогу за себя постоять.

— Это еще нужно проверить. Завтра я вылетаю в Европу. Придется на время прекратить наши еженедельные встречи. И боюсь, что телохранителей твоих ждут более неотложные задания. Например, в Европе, со мной… Так что, как мне ни печально это сообщать — ты теперь остаешься в одиночестве.

— Ничего, справлюсь.

— Придется. — Грэм поднялся с газона и отряхнул брюки. — Надеюсь, одиночество тебя не страшит.

— Усталость исключает одиночество. Кроме того, летом Чесапикский залив столь прекрасен, что человеку не нужно ничего другого. Поэтому я с нетерпением ожидаю наступления лета. И мира в душе.

— Если все начнут вести себя подобным образом, я лишусь работы.

— Мир. Вот о чем стоит поразмышлять.

— Предупреждаю: не слишком напрягай извилины.

24

К середине июля Сэвэдж проходил каждое утро по десять миль. К августу начал бегать. Делал по сто отжиманий и упражнений для пресса. Мускулы обрели прежнюю эластичную твердость. Он плавал в заливе, сражаясь с подводными течениями. Купил весельную лодку и продолжил вытяжку и накачку мышц рук и ног. Ежевечерне улучшал меткость стрельбы.

Оставалось единственное — восполнить знания в боевых искусствах. Дисциплина духа была ничуть не менее важна, чем физическая сила. Начальные занятия закончились обескураживающим разочарованием. Ясность души замутнялась злобой и стыдом. Чувства были разрушительны, мысли приводили в смятение, отвлекали от основной задачи. Сэвэджу было необходимо успокоить дух, составив его из огромного количества разрозненных деталей — как головоломку — и привести в равновесие с телом. Раствориться в нем. Таким образом, ведущим оказывался не интеллект, не ум, но инстинкты. Мыслить в бою — значило погибнуть. Действовать рефлекторно — остаться в живых.

Чтобы вновь обрести твердые, как деревяшки, мозоли на ребрах ладоней, Сэвэдж принялся обстукивать их на бетонных блоках. К третьей неделе сентября он был в полной боевой готовности.

25

Он катался на лодке по заливу, наслаждаясь напряжением, чувствуя запах приближающегося дождя из наползающих серых туч. И тут увидел, что в некотором отдалении от него — ярдах в ста — курсирует моторка и двое мужчин наблюдают за ним.

На следующее утро, делая пробежку по лесу, Сэвэдж засек голубой “понтиак”, припаркованный на том самом месте — на проселочной дороге, где стоял и вчера, а из него глядят двое…

В тот же вечер Сэвэдж, следуя собственному раз и навсегда установленному расписанию, выключил свет в десять тридцать…

А потом выполз из коттеджа.