Хроники Нарнии (сборник) - Льюис Клайв Стейплз - Страница 64

Раб плотно притворил дверь за великим визирем. Тисрок со вздохом опустился на кушетку, юноша встал рядом с ним, Ахошта же повалился на колени и простерся перед повелителем.

Глава 8

Рабадаш разгневанный

— О отец мой, свет очей моих! — угрюмо произнес юноша («Врешь! — подумала Аравис, — Никакой он тебе не свет — вон как ты на него зыркаешь!») — В неизреченной мудрости своей обрек ты сына своего на посмешище и на погибель! Взойди я на рассвете на быстрейшую из галер наших, пустись я немедля в погоню за варварами, я бы наверняка их настиг! Но ты воспретил мне, отец! Сказал, что они, должно быть, ищут новое место для стоянки, — и так целый день был потерян! А теперь… теперь их уже не догнать! Эта лживая девка, эта… — И юноша разразился градом проклятий, воспроизводить которые на бумаге было бы не очень-то прилично.

Вы, верно, уже догадались, что юноша этот был не кто иной, как принц Рабадаш, а «лживой девкой» и прочими неблагозвучными именами наделял он Сьюзен, королеву Нарнии.

— Обуздай свой пыл, сын мой, — ответствовал тисрок, — Расставание с дорогими гостями всегда наносит нам сердечную рану, но разумный человек не станет бередить эту рану гневом.

— Она должна быть моей! — вскричал принц, — Должна, отец! Я умру, если она не вернется! О, эта спесивая, жестокосердная, лживая дочь собаки! Я не могу спать, и самые изысканные яства не привлекают меня, и свет помутился в моих очах из-за ее красоты! Королева варваров должна стать моей!

— Сказано мудрецом, — возгласил визирь, приподняв голову, — что, лишь отпив из источника рассудка, способны мы остудить пожар юношеской любови!

Мгновенно ярость Рабадаша обратилась на великого визиря.

— Пес смердящий! — воскликнул принц, принимаясь пинать Ахошту по обтянутому халатом седалищу. (Скажу по секрету — Аравис ничуть не было жалко своего суженого.) — Да как ты смеешь лезть ко мне со своими поучениями? Чтоб ты подавился своими мудрецами!

Все это время тисрок хранил молчание, погруженный в раздумья. Наконец он соизволил заметить, что происходит, и невозмутимо молвил:

— Сын мой, воздержись от столь неподобающего обращения с нашим достойнейшим и просвещеннейшим визирем. Ибо убеленным сединами, сколь бы ни были они нам отвратительны, всегда должно оказывать почтение — ведь бесценный самоцвет остается сам собой даже в навозной куче. Итак, воздержись от поспешных действий и открой нам свое сердце.

— Сердце мое неизменно открыто для великого тисрока — да живет он вечно! — откликнулся Рабадаш. — Желаю же я, отец мой, дабы повелел ты нашему победоносному воинству вторгнуться в Нарнию и предать ее огню и мечу, а потом присоединить оный трижды проклятый край к твоим необозримым владениям! А их правителя, пресловутого короля Питера, надобно убить, заодно со всеми его родичами, и пощадить только королеву Сьюзен. Она должна стать моею женою — после того как я преподам ей хороший урок.

— Да будет ведомо тебе, сын мой, — сказал тисрок, — что своими речами, сколь бы ни были они пламенны, не подвигнешь ты нас напасть на Нарнию.

— Не будь великий тисрок — да живет он вечно! — моим отцом, — воскликнул Рабадаш, скрежеща зубами, — я бы назвал его трусом!

— Не будь ты нашим сыном, о гневливейший из принцев, — ответствовал тисрок, — обрекли бы мы тебя немедля на долгую и мучительную смерть. («Какой ужас! — подумала Аравис, чувствуя, как кровь стынет у нее в жилах. — И как спокойно он это сказал!»)

— Но почему, отец мой, — спросил принц, уже куда почтительнее, — почему не можем мы вторгнуться в Нарнию без предлога? По мне, так напасть на них — все равно что казнить бездельника-раба или отправить на бойню старую больную лошадь. Страна эта вчетверо меньше самой малой из провинций нашей могучей державы. Тысячи копий вполне достанет, чтобы покорить ее в пять дней. Дай мне эту тысячу — и я уничтожу сей зловонный нарыв, мнящий себя пупом земли!

— Несомненно, они заслуживают кары, — задумчиво проговорил тисрок. — Эти варвары похваляются своею свободой, но свобода их ненавистна богам, ибо скрываются за нею только лень и нежелание повиноваться законам, установленным благими небесами.

— Тогда почему должны мы и далее терпеть эту свободу?

— Да простит меня всемилостивейший принц, — вставил визирь Ахошта, — но осмелюсь я заметить, что вплоть до того лета, в коем ваш несравненный отец, попирающий сапогами своих врагов, взошел на калорменский престол, просторы Нарнии были покрыты снегом и льдом. К тому же правила этой страной весьма могущественная чародейка.

— Вести твои устарели, о велеречивый и скудоумный визирь, — холодно ответил принц. — Чародейка мертва, лед и снег давно растаяли, и Нарния ныне плодородна и многообильна, как никогда прежде.

— Неужели мудрейший из принцев сомневается, что перемену эту вызвали чудовищной силы заклинания, сотворенные теми злодеями и злодейками, кои нынче именуют себя правителями Нарнии?

— Я держусь того мнения, — усмехнулся Рабадаш, — что переменой этой мы обязаны движению светил и прочим естественным причинам.

— Оставим этот спор нашим придворным мудрецам, — вмешался тисрок. — Нам доподлинно известно одно: столь великая перемена, да еще погубившая чародейку, не могла произойти без помощи магии. А уж где, как не в Нарнии, твориться всякому чернокнижию и гнусной ворожбе — ведь населяют ее демоны в зверином обличье, говорящие на языке людей, и жуткие чудища, наполовину люди, наполовину звери. И многажды нам сообщали, что верховному королю этой богопротивной земли — да поразит его Таш-громовержец! — прислуживает наимерзейший и наизлобнейший демон, что является в обличье громадного льва. Вот почему не посылаем мы туда наше победоносное войско, вот почему будем мы и впредь избегать войны с Нарнией.

— Сколь счастлив Калормен, — возгласил визирь, припадая к стопам тисрока, — что правит им государь, осененный милостью небес и равный богам в своей предусмотрительности! И все же, как рек наш несравненнейший тисрок — да живет он вечно! — отказываться от столь лакомого кусочка было бы верхом неразумия. Ибо сказано мудрецом… — Тут Ахошта бросил взгляд на принца Рабадаша и, заметив, как тот шевельнул ногой, счел за лучшее замолчать.

— Наш просвещенный визирь, увы, прав, — согласился тисрок. — Каждую ночь мучают нас дурные сны, каждое утро солнечный свет бежит наших очей — и все потому, что Нарния остается непокоренной.

— Отец мой, — проговорил Рабадаш, — если я докажу, что до Нарнии твоя длань может дотянуться и что ты всегда успеешь ее отдернуть, отвернись от нас удача, позволишь ли ты мне выступить в поход?

— Докажи нам, Рабадаш, — отвечал тисрок, — и мы назовем тебя лучшим из сыновей!

— Выслушай же меня, отец мой! В эту самую ночь, в тот самый миг, как даруешь ты мне свое соизволение, возьму я две сотни всадников и поскачу через пустыню. И все будут думать, что собрал я этот отряд втайне от тебя и вопреки твоей воле. Через две ночи окажемся мы в Арченланде, у стен Анварда — крепости короля Луна. Мы застанем их врасплох — ведь Арченланд в мире с Калорменом, — и Анвард падет, прежде чем успеют они взяться за оружие. Дальше направлю я свой путь по горному ущелью, что ведет в Нарнию, и двинусь напрямик к Кэйр-Паравелу. Верховного короля в замке не будет: когда я покидал Нарнию, он собирался идти с войском на север, чтобы сразиться с великанами. Значит, замковые врата будут распахнуты настежь, и никто не сможет мне помешать. Лестью и посулами, не проливая нарнианской крови без нужды, я захвачу замок и буду ждать, пока не войдет в гавань «Пенящий волны» и не сойдет на берег королева Сьюзен. А едва ступит она на твердую землю, схвачу я ее, посажу впереди себя на коня и помчусь обратно в Анвард!

— Эта женщина будет не одна, сын мой, — возразил тисрок. — С нею король Эдмунд. И в битве любой из вас может расстаться с жизнью.

— Их будет немного — тех, что сойдут с корабля, — сказал Рабадаш. — Я прикажу десяти своим воинам разоружить короля Эдмунда и связать его, и не стану убивать его, пускай даже мне невыносимо того хочется, чтобы не давать повод к войне между Нарнией и Калорменом.