Не плачьте о нас... - Качаев Юрий - Страница 12

— Перестань канючить. Скоро придем, там и достанем твоего Мурзика. Он у мамы в котомке сидит. И помалкивает, не то что ты.

Юра подошел к Жене.

— Слушай, Жека, ты вот что: сворачивай в первый же двор. Мы тебя спрячем. Ведь скоро наши придут.

Женя глянул на мать. Он колебался.

Тогда Бондаревский сказал:

— Анна Осиповна, отпустите Женю с Людкой…

— Зачем? — устало и безразлично спросила мать. — Уж если пропадать, так всем вместе.

— Ты, Юра, дальше не ходи, — сказал вдруг Женя. — Там оцепление…

В конце улицы, по обеим сторонам, выстроились солдаты с автоматами на изготовку. Некоторые из них держали на поводках рослых, откормленных овчарок.

Юра повернулся и пошел назад, до хруста сцепив зубы.

У Кавалерийских казарм, напротив кладбища, стояли десятки грузовиков, крытых зеленым брезентом. Просторный плац был оцеплен жандармами и полицаями.

Подъехала легковая машина. Из нее вышел штурмбаннфюрер Пфайфер с мегафоном в руке.

— Приказываю все вещи оставить здесь. Багаж будет доставлен следом за вами. За его сохранность отвечает командование. При посадке на машины соблюдать очередность и порядок.

И посадка началась.

Набитые до отказа машины одна за другой уходили с площади. К полудню около трех тысяч человек были доставлены в Минеральные Воды.

Ни в чем не повинных людей убивали с часу дня до позднего вечера. Руководил расправой штурмбанфюрер Пфайфер. Одним из самых ретивых его помощников был Колесников: он жаждал заслужить доверие оккупантов.

Падение

Когда Гришан привел в полицию перепуганного насмерть парнишку, Колесников даже не предполагал, что первый же его вопрос, заданный наобум, попадет в точку. Мальчишка не пытался отрицать, что был на Провале. Правда, потом он опомнился и отказался назвать своих дружков-приятелей. Но, судя по всему, орешек этот не из крепких, расколется.

И тогда Винц заткнется со своими попреками. Ему самому пока хвалиться нечем, а "русское" гестапо уже ухватило ниточку и скоро размотает весь клубок.

Не исключено, что и к листовкам этот парень имеет какое-то отношение.

После "акции" в Минводах Колесников сразу же поехал в полицию и велел вызвать арестованного.

— Ну, ты не передумал? Зря… Ладно, пошли.

У подъезда стояла легковая машина марки BMW. Колесников посадил Карпуню на переднее сиденье, а сам сел на место шофера. На улице было совсем темно, и Колесников включил фары.

Ехали молча.

"А что, если броситься на него? — лихорадочно соображал Карпуня. — Нет, ничего не выйдет. Мне с ним не справиться… А может, выпрыгнуть на повороте?"

Словно угадав его мысли, Колесников сказал:

— Не вздумай валять дурака, сразу станешь покойником.

Машина подъехала к гестапо. Колесников, взяв Карпуню за руку, повел его по лестнице куда-то вниз.

В подвале горели тусклые лампочки. Они освещали ряд железных дверей. Внезапно из-за одной двери раздался душераздирающий крик, от которого у Карпу ни волосы встали дыбом.

Еле переставляя ноги, Карпуня вошел в соседнюю дверь, которую Колесников открыл своим ключом.

Камера была ярко освещена. Карпуня поднял глаза и увидел в углу камеры подвешенного за руки обнаженного мужчину. Лицо его было сплошным кровоподтеком, тело исполосовано багровыми полосами. В голове у Карпуни зазвенело, стены камеры качнулись, и он потерял сознание.

Очнулся он в какой-то комнате, на диване. За столом сидел Колесников и при свете лампы с зеленым абажуром что-то писал.

— Очухался? — спросил он. — Тогда садись к столу. Чаю хочешь?

— Хочу, — сказал Карпуня.

Чай был крепкий и сладкий. От него по телу разливалось тепло.

— Ну а теперь к делу. С кем ты был на Провале?

И неожиданно для себя Карпуня назвал Котельникова.

Почему именно эту фамилию, он и сам не знал. Ведь Вальки с ними не было. Были Бондаревский, Шагораш и Димка Корабельников.

— Так, Котельников Валентин. — записал Колесников. — Где живет?

— Улица Красная, пять.

— Вы были вдвоем?

— Да.

— Куда вы дели фотоаппарат?

— Бросили в кусты. И портфель бросили.

— А зачем вам понадобился портфель?

— Думали найти что-нибудь из еды.

— Шоколад, например?

Карпуня кивнул. Ему казалось, что все складывается удачно. Даже если Вальку арестуют, тот ничего не сможет сказать: ребят он не знает. И они останутся на свободе. Вальке, само собой, достанется на орехи, но не убьют же его полицаи. А фотоаппарат и портфель, конечно, не найдут — мало ли кто мог их подобрать.

Карпуня вздохнул свободнее: ловко сумел он провести врага. Но тут Колесников молча положил перед ним листок бумаги с отпечатанным на машинке текстом. В нем было оставлено несколько пропусков. Карпуня пробежал листок глазами:

" Заявление-обязательство

от 6 сентября 1942 года.

Я… — . —. —. —…., проживающий…… даю добровольное обязательство активно помогать германским властям в деле установления нового порядка и сообщать им обо всех известных мне лицах, опасных для нового строя. Мне известно, что за разглашение данного обязательства я буду привлечен к строгой ответственности.

Подпись

Присвоенный псевдоним".

Колесников с интересом наблюдал, как меняется у Карпуни выражение лица. Изумление сменилось ужасом, ужас — растерянностью.

— Ну давай, парень, — спокойно сказал Колесников, подавая Карпу не автоматическую ручку. — И не волнуйся: красные не вернутся.

Карпуня заплакал. Глотая слезы, он заполнил пропуски. "Все равно я никого предавать не буду, — твердил он про себя. — Как только выпустят, убегу куда глаза глядят".

Колесников взял листок и вслух прочел:

— "Я, Карпов Юрий Семенович, проживающий по улице Верхняя, 38, даю добровольное обязательство… Присвоенный псевдоним…"

Колесников задумался и написал: "Глаз". Потом он снял телефонную трубку.

— Господин капитан, с парнем все в порядке. Да, назвал фамилию и адрес.

На воле и в гестапо

Передавая матери портфель с документами, Юра рассказал все без утайки.

— Как ты думаешь, ма, это была ловушка или просто случайность?

Нина Елистратовна сидела бледная, сложив на коленях руки. Ей было не по себе. Сердце сжимало какое-то предчувствие.

— Случайность? — переспросила она. — Это можно проверить: немедленно отнести портфель Никитиной, и пускай Федор разберется, насколько важны документы. А вам затаиться, ничего не предпринимать. Кстати, как ребята?

— Как и приказано. Отсиживаются по домам.

— А этот ваш новенький… Карпов, кажется?

— Он молодцом. Сердится на нас, что не поручаем ему ничего серьезного. Вроде не доверяем.

— Не спешите. Вы все знаете друг друга с детства, а он человек почти незнакомый.

— Но проверить его можно только в деле! — горячо возразил Юра и умолк: в дверь постучали.

Вошел Витька Дурнев и, не здороваясь, спросил:

— Долго мы еще будем бездельничать? Забились по своим норам, как кроты. Сидим, штаны просиживаем…

— Кроты, между прочим, штанов не носят, — попробовал отшутиться Юра, но Шагораш уже закусил удила:

— Тебе все хахоньки. А нас Карпуня трусами обозвал. Это как?

— Он что, был у тебя? — насторожилась Нина Елистратовна.

— Был недавно. Звал на "охоту".

— А приказ?

— Приказ, приказ… — проворчал Витька, но ток заметно сбавил. — Обидно же сидеть сложа руки. А Карпуня обещал принести мину, у него есть.

— Откуда?

— А откуда они у нас взялись, когда мы душегубки взорвали? Ясное дело, у немцев спер.

— Что-то раньше он про мину не говорил, — недоверчиво заметил Юра.

— Не было мины, и не говорил, а теперь есть.

Нина Елистратовна решила прекратить бесполезный спор.

— Вот что, ребята, я еще раз повторяю, никакой отсебятины. А если ваш Карпуня будет разводить самодеятельность, то организации он больше не нужен. Так ему и передайте. Без дисциплины мы провалимся с треском. Я сейчас ухожу. До моего возвращения ни шагу из дома.