Ловушка для адвоката - Коннелли Майкл - Страница 37

Секретарь взяла коробку с леденцами, стоявшую у нее на столе, высыпала леденцы в ящик стола и передала пустую коробку судье. Брайтман вырвала из блокнота чистый листок, разорвала его на шесть частей.

— Я пишу здесь номера с первого по шестой, чтобы случайным образом выбрать того из присяжных запасного состава, кто займет вакантное десятое место в жюри.

Она сложила бумажки, бросила в коробку и хорошенько потрясла ее в руке, затем другой рукой вытащила одну бумажку и развернула.

— Номер шесть! Будьте добры, займите десятое место.

Новым присяжным под номером десять стал тридцатишестилетний статист Филипп Кернс, работающий в кино и на телевидении. Скорее всего это означало, что актер он самого последнего сорта и едва сводит концы с концами. Человек с нижнего конца социальной лестницы, сам неудачник, вполне мог симпатизировать защите, выступавшей против сильных мира сего. Так он и был помечен в моем списке.

Глядя, как он занимает место на скамье присяжных, Мэгги прошептала мне на ухо:

— Надеюсь, это не твоих рук дело? Если так, имей в виду: мы, возможно, только что потеряли один голос.

Я поднял руки, решительно отрицая свою причастность, но она, похоже, осталась при своих подозрениях.

Брайтман развернула свое кресло в сторону скамьи присяжных.

— Итак, наконец мы готовы начать. Процесс откроется вступительным словом сторон. Эти вступительные слова — еще не представление доказательств, а лишь возможность для заинтересованных сторон объяснить присяжным, что будет доказываться, то есть краткая сводка того, что будет происходить во время разбирательства. Затем обе стороны, как обвинение, так и защита, будут обязаны представить на рассмотрение присяжных необходимые доказательства и свидетельства в пользу своих доводов… Начнем со вступительного слова обвинителя. Мистер Холлер?

Я встал и вышел к судейской трибуне, установленной между столом обвинения и скамьей присяжных. Со мной не было ни блокнота, ни карточек с заметками, ничего. Сначала надо подать себя, а потом уже представить дело. Надо быть прямым, открытым и честным, смотреть присяжным в глаза, а не бубнить по бумажке. Говорить кратко и по существу.

Прежде всего я представился и представил Мэгги, затем дознавателя Гарри Босха, сидевшего за ограждением. Потом перешел к делу:

— Мы пришли сюда сегодня с одной целью: выступить от имени той, что больше не может говорить за себя. В 1986 году двенадцатилетнюю Мелиссу Лэнди похитили во дворе ее дома. Через несколько часов тело нашли брошенным в мусорном баке. Девочка была задушена. Человек, обвиняемый в этом зверском преступлении, сидит перед вами за столом защиты.

Я презрительно ткнул пальцем в сторону Джессапа — точно так же, как в течение многих лет другие обвинители тыкали в моих клиентов. Этот жест мне никогда не нравился, казался каким-то фальшиво добродетельным, но куда же деваться от традиции? Ткнул пальцем и продолжал тыкать раз за разом, перечисляя обстоятельства дела, называя свидетелей и кратко объясняя, что они будут говорить и показывать. Особо выделил сестру убитой, видевшую преступника и опознавшую его, не забыл упомянуть и о волосах жертвы, найденных в машине Джессапа. Затем перешел к эффектному заключению:

— Джейсон Джессап отнял жизнь у Мелиссы Лэнди. Он схватил ее, увез из дома, отнял у семьи. Отнял у всех нас. Сжал в руке ее тонкую детскую шейку и выдавил из нее жизнь. Лишил ее всего — и прошлого, и будущего. И мы докажем это вам, докажем безусловно, вне всяких разумно обоснованных сомнений.

Я кивнул, словно подтверждая обещание, и вернулся за свой стол. Брайтман предупреждала, чтобы мы не затягивали вступительную речь, но и она не ожидала, что я управлюсь так быстро. Она даже не поняла сразу, что я уже закончил.

Слово было предоставлено Ройсу, но он, как я и думал, предпочел выступать после представления доказательств обвинения.

Я снова встретил взгляд судьи.

— В таком случае, мистер Холлер, вы можете вызвать первого свидетеля.

Я вернулся к трибуне, на этот раз с заметками и распечатками. Всю прошедшую неделю я составлял вопросы, которые задам своим свидетелям. Выступая в качестве защитника, я привык допрашивать чужих свидетелей, сбивая их с толку и подрывая основы обвинения, а теперь мне предстояло самому закладывать эти основы, связывая факты, показания и доказательства в единую стройную систему. Ломать, конечно, всегда легче, но теперь я выступал в роли строителя.

— Штат вызывает Уильяма Джонсона!

Я взглянул на противоположный конец зала. Босх вышел заранее, чтобы доставить Джонсона из комнаты ожидания свидетелей. Теперь он возвращался, ведя за собой маленького тощего человечка с лицом цвета красного дерева. Из-за совершенно белых волос Джонсон выглядел старше своих пятидесяти девяти лет. Босх показал ему свидетельскую трибуну и сел на место. Секретарь быстро привел свидетеля к присяге.

Я нервничал и ничего не мог с собой поделать. Когда мы были женаты, Мэгги не раз пыталась растолковать мне, что такое бремя доказывания. Не просто юридическое бремя, а глубокое осознание того, что ты представляешь весь народ. Я всегда отмахивался, воспринимая это просто как восхваление своей профессии. Считал, что поскольку за обвинителем вся сила государства, его ноша заведомо легче, чем у адвоката защиты, который стоит один в чистом поле и держит в руках свободу другого человека, надеясь только на себя. Я никогда не понимал, что Мэгги имела в виду.

До сих пор.

Теперь я понял. Почувствовал. Задавал вопрос своему свидетелю перед присяжными и волновался так, словно этот процесс был самым первым в моей жизни.

— Доброе утро, мистер Джонсон, как поживаете?

— Спасибо, хорошо.

— Вот и замечательно. Скажите, где вы работаете?

— Да, сэр. Я администратор здания в театре «Эль-Рей», который на бульваре Уилшир.

— И чем вы там занимаетесь?

— Слежу, сэр, чтобы все шло гладко, все работало — от освещения сцены до туалетов, это и есть моя работа. К примеру, если свет не горит, посылаю электриков, а если в туалете что не так — водопроводчиков.

Отвечал он охотно, с вежливой улыбкой. В речи его, четкой и правильной, все же слышался легкий карибский акцент.

— Мистер Джонсон, вы давно работаете в театре «Эль-Рей»?

— Уже почти тридцать шесть лет, сэр, с семьдесят четвертого.

— Ого, как долго, поздравляю! И все это время администратором?

— Нет, сэр, начинал-то я уборщиком.

— Мне хотелось бы, чтобы вы вспомнили восемьдесят шестой год. Вы ведь тогда работали в театре?

— Да, сэр. Уборщиком.

— А помните день шестнадцатого февраля?

— Да, конечно.

— Это было воскресенье…

— Да, я помню.

— А чем именно вам запомнилось то воскресенье?

— В тот день я нашел в мусорном баке за театром мертвое тело девочки. Страшный день, сэр.

Я покосился на присяжных. Все глаза были устремлены на свидетеля. Начало положено.

— Конечно, могу себе представить, мистер Джонсон. Не могли бы вы рассказать, как вышло, что вы обнаружили тело?

— Мы тогда делали ремонт, заново штукатурили стену в женском туалете, после протечки. Я вывозил мусор в тачке — старую штукатурку, щепки, старые доски и прочее. Открыл бак, чтобы вывалить мусор, а там тело.

— Оно лежало поверх мусора?

— Да, сэр.

— А сверху на теле был мусор?

— Нет, никакого.

— Как будто тот, кто оставил ее, торопился и не успел закопать…

— Протестую!

Ройс вскочил на ноги. Я ждал этого протеста, однако почти успел договорить фразу, толкнув мысли присяжных в нужное русло.

— Обвинитель задает наводящие вопросы, — продолжал Ройс, — подталкивая свидетеля к выводам вне пределов его компетенции.

Я снял вопрос, прежде чем Брайтман успела удовлетворить протест. Зачем судье лишний раз вставать на сторону защиты на глазах присяжных?

— Мистер Джонсон, когда вы обнаружили тело, вы везли тачку с мусором в первый раз за тот день?

— Нет, сэр. В третий.