Замурованная царица - Мордовцев Даниил Лукич - Страница 17

— А вот я так люблю черные, такие, как у тебя, — говорил Адирома, перебирая курчавые пряди своей девочки.

— А глаза какие у Лаодики? — спрашивала Хену.

— Такие же хорошенькие, как у тебя.

— А знаешь, когда я упала на колени перед Аписом, и он поглядел мне в глаза, так все сказали, что я священная девочка.

— Да ты и так священная, — улыбнулся Адирома.

— Отчего священная?

— Оттого, что ты невинная.

— А Лаодика тоже священная?

— Да, и Лаодика священная.

— А Дидона?

Адирома рассмеялся.

— Ну, едва ли она священная.

— Да перестань, дитя, болтать глупости, — заметил Пенхи, — ты сегодня совсем с ума сошла, должно быть, от радости.

— А разве от радости с ума сходят? Вот ты, значит, не рад моему отцу, ты совсем не сошел с ума.

Пенхи только рукой махнул, а Адирома еще нежнее стал ласкать болтунью.

— Вот я так тоже схожу с ума, — сказал он, — из Трои да в Фивы.

XIII. ЛАОДИКА В СЕМЬЕ РАМЗЕСА

Рамзес III-Рампсинит был уже далеко не молод, когда вступил на престол своего отца, Сетнахта-Миамуна II, которому, еще при жизни последнего, он помогал управлять Египтом.

Как выше было замечено, Рамзес III имел уже восемнадцать сыновей и четырнадцать дочерей. Конечно, это были дети не одной царицы Тии, его законной жены, но многие прижиты им от других женщин его гарема, называвшегося просто «женским домом» фараона. Хотя все эти дети считались принцами и принцессами крови и хотя все они содержались одинаково, как дети фараона, однако, в силу господствовавшего в Египте «утробного права», не все были равны перед законом и перед страной.

«Утробное право» состояло в том, что первая, законная жена фараона пользовалась особым значением, и ей воздавались почести, отличные от других: она являлась преимущественной представительницей законного престолонаследия. Обыкновенно женатый на принцессе-наследнице фараон возводил на престол для совместного с собой царствования малолетнего сына своего, как бы упрочивая и узаконивая его именем, соединенным со своим именем, все свои действия и распоряжения перед народом и страной. При назначении фараонами удельных князей и наместников обыкновенно наследником удела считался внук царя, рожденный от дочери его, но не сын его и не сын сына его. Таким образом, закон лежал на стороне «женской утробы». Геродот говорит даже, что в обычае египтян было — возлагать попечение о престарелых и дряхлых родителях на дочерей, а не на сыновей.

В утро, следовавшее за прибытием Адиромы в Фивы, вся многочисленная семья Рамзеса находилась в саду, примыкавшем к женскому дому и обнесенном высокой каменной оградой. Стройные пальмы, сикоморы и громадные бананы давали достаточную тень саду, хотя солнце подобралось уже довольно высоко. Младшие члены семьи фараона, мальчики с локонами юности на щеках и девочки с золотыми обручами на головах в виде змея-уреуса, затеяли шумную игру, соответствующую ходячим интересам своего века: они изображали две воюющие стороны, из которых одна сторона представляла собой египтян, а другая — презренных обитателей страны Либу. Некоторые девочки-принцессы плакали, когда на их долю выпало быть презренными либу, и жаловались своим черномазым статс-дамам, что мальчики-принцы хотят отрезать у них руки по праву победителей.

Сторону обиженных сестренок приняла хорошенькая Снат, или Нитокрис. Она сказала, что превращать египтян и египтянок в презренных либу может только богиня Изида.

— Где же, милая Снат, мы возьмем Изиду? — спросила самая маленькая принцесса, Гатор, названная так по имени богини красоты и любви.

— Я буду Изидой, — отвечала Нитокрис. — Принесите мне цветок лотоса и несколько колосьев пшеницы.

Маленькие принцессы бросились исполнять приказание старшей сестры и скоро явились с цветком лотоса и колосьями.

Шалунья Нитокрис приняла на себя важный вид богини.

— Становитесь на колени перед божеством! — сказала она повелительно.

Девочки тотчас же исполнили приказание богини, но некоторые юные принцы заупрямились, боясь превратиться в презренных либу. Однако Нитокрис продолжала свою роль.

— Начинаю с младших, — сказала она. — Гатор! Выбери себе один колос.

Юная принцесса дрожащей рукой вынула один колос из общей связки.

— Теперь отрывай от колоса одно зерно за другим и говори: Египет-Либу, Египет-Либу, так до последнего зерна. Если последнее зерно будет Египет, то, значит, ты египтянин; если же последнее зерно будет Либу, то и ты будешь презренным либу.

Девочка со страхом начала отрывать зерно за зерном.

Руки ее дрожали.

— Египет-Либу, Египет-Либу, — шептала она.

Все фараонята собрались вокруг и с жадным любопытством следили за процессом отрывания от колоса зерен, повторяя вслух: «Египет-Либу, Египет-Либу».

— Египет-Либу, Египет-Либу, Египет…

Гатор вся вспыхнула от неожиданности, от счастья: последним зерном у нее было — Египет.

— Милая Снат! — закричала она радостно. — Я египтянин!

Она вся светилась восторгом, глазки ее блестели. Это заинтересовало и мальчиков.

— Теперь я! Теперь мне! — приставали они к важной Изиде.

Нитокрис всех отстранила повелительным жестом.

— Теперь тебе, Рамзес-Горус, — сказала она, протягивая руку с колосьями младшему братишке.

Юный принц не без страха вынул колос.

— Египет-Либу, Египет-Либу, Египет-Либу, — шептал он, отрывая зерно за зерном.

Интерес зрителей возрастал все больше и больше.

— Египет-Либу, Египет-Либу, Египет…

— Либу! Либу! — захлопала в ладоши счастливая Гатор.

— Либу! Либу! — повторяли другие девочки. — Ты презренный либу! Либу!

— Я не хочу! 15 не хочу! — обиделся юный принц и бросил свой ощипанный колос.

Все юные фараоны пришли в волнение. Начались протесты. Девочки держали сторону Изиды.

— Теперь кому вынимать колос?

— Теперь Миамуну-Аммону.

— Нет, теперь Путифаре — она моложе Миамуна.

— Неправда! И мне восемь лет, и тебе!

— Мне восемь лет было давно — я старше!

— Нет, я старше: я из утробы царицы, а ты из утробы рабыни.

— Неправда! Моя мама тоже была царевна.

Дети слышали от старших об «утробном праве» и теперь препирались о старшинстве не по возрасту, а по праву рождения.

Но в это время в саду показалась сама царица Тиа в сопровождении своего первенца, Пентаура.

— А! Мама! — радостно проговорила Нитокрис, сбрасывая с себя всю напускную важность богини. — А с нею и Лаодика.

— Лаодика! Лаодика! — взволновались юные принцессы, а за ними и юные принцы, и все бросились навстречу царице и Лаодике.

Последняя по-прежнему смотрела задумчиво и грустно, хотя в выражении лица замечалось менее тоски и подавленности. Жена Рамзеса, когда Бокакамон представил юную дочь Приама ко двору, приняла ее очень любезно, ласково, совершенно с материнской нежностью: грустная судьба молодой девушки и несчастия, постигшие царство ее отца, расположили сердце царицы Египта в пользу бедной сиротки. Самая наружность Лаодики очаровала всех. Красота ее являлась чем-то невиданным под знойным солнцем тропиков, где лица почти так же смуглы, как и лица нубийцев, между тем как юная троянка была беленькая и с таким цветом волос, который казался чем-то необычайным черноволосым египтянам.

На мужчин дома Рамзеса Лаодика произвела еще более сильное впечатление, чем на женскую половину двора фараона. Пентаур, которому нравилась светло-каштановая хеттеянка Изида, теперь был до безумия очарован белолицей и золотистоголовой троянкой. Он готов был не отходить от нее, ловил каждый ее взгляд, жадно любовался ее плавными, грациозными движениями и восхищался нежной мелодией ее голоса. Он уже мечтал, что если сбудется то, что он задумал с матерью, то Лаодика будет сидеть с ним рядом на престоле Аммона-Горуса, украшенная двойным венцом и змеем-уреусом.

Красавица и любимица матери, юная Снат-Нитокрис, точно так же смотрела на задумчивую и грустную троянку, как на божество. Ничего подобного, ничего прелестнее Лаодики она не видала в жизни. Вся страсть пробудившейся в ней женщины обратилась на Лаодику: она полюбила ее первой любовью пламенной дочери знойного африканского юга. Она теперь первая подбежала к ней.