Жена журавля - Несс Патрик - Страница 19

Он выдержал паузу, но Джордж решил дождаться ее окончания. Мехмет, очевидно, тоже.

— …правильно! — закончил-таки мужчина, и Джордж с изумлением увидел, что в глазах его стоят слезы. — Так вы уверены?

— Абсолютно, — вежливо ответил Джордж.

— А я бы хорошо заплатил, — настаивал собеседник. — Гораздо больше, чем вы думаете.

И назвал сумму — настолько сумасшедшую, что у Мехмета перехватило дыхание.

— Она не продается, — повторил Джордж.

Мехмет развернулся к нему:

— Ты с ума сошел?

— Вы знаете, — сказал мужчина, — на самом деле я вас понимаю. Я бы тоже не захотел с ней расставаться.

Его ладонь лениво похлопала по файлам для документов, и в этом жесте сквозило такое разочарование, такое ясное признание того, что в лице Джорджа он столкнулся с серьезнейшей из жизненных преград. Джордж, стоявший на его пути, не знал, что делать. Подбодрить посетителя? Извиниться? Или просто оценить историческую важность момента?

Но выбрать, что лучше, ему так и не удалось, потому что в студию вошла Кумико и отозвалась улыбкой на его приветствие.

— Не возражаете? — сказала она и опустила свой саквояж на конторку рядом с файлами мужчины, не обращая на него особого внимания.

Вынув из саквояжа очередную черную табличку, она тут же прикрыла ее рукой, чтобы Джордж не увидел изображения.

— Я взяла твоего льва, — сказала Кумико. — И использовала. — И в возникшей тишине резко отняла от таблички ладонь. — Та-дамм! — с тихой радостью объявила она.

Его лев теперь подкрадывался к ее мельнице. Сочетание было еще контрастнее, чем у дракона с птицей, но, вопреки всему, сработало на все сто. Правда мельницы, вся ее историчность, сохраненная в каждом отдельном перышке, теперь подвергалась угрозе. Это место для львов, словно предупреждала картина. Львов, состоящих только из букв и слов. Хотя, возможно, именно этот лев уже так давно терроризировал мельницу, что стал ее частью, одной с нею историей, и мог бы сделать одно исключение для вас, уважаемый зритель. Он все еще мог бы сожрать вас, а мог бы и не сожрать. Точно так же, как в «Драконе и Журавушке», все в этой картине — на ваш страх и риск. Не боитесь? Рискнете?

— Это… — выдавил Джордж.

— Ч-черт бы меня… — сказал Мехмет.

— Чтоб я… — сказал человек в костюме.

И назвал сумму еще сумасшедшее прежней.

— О боже! — воскликнула Кумико так, словно заметила его только теперь. И повернулась к Джорджу: — Он что, хочет у тебя это купить?

Не дожидаясь от Джорджа ответа, мужчина предложил еще больше — уже совершенно заоблачную сумму.

Звонко хихикнув, Кумико посмотрела на Джорджа так, словно все они вдруг оказались персонажами какой-то комедии.

— Ну, и как же мы поступим? — спросила она.

Джорджу страшно, буквально до дрожи, не хотелось, чтобы лев и мельница исчезли с его глаз навсегда — тем более теперь, когда он увидел, как они живут одной жизнью на этой картине.

Человек в костюме снова удвоил цену.

— Продано! — не выдержав, крикнул Мехмет.

— Джордж? — окликнула его Кумико. — Мне пригодились бы эти деньги. На материалы.

Джордж попытался что-то сказать, но слова застряли в горле. Он попробовал снова:

— Как ты… — Он запнулся. — Как ты захочешь.

Несколько секунд Кумико смотрела на него.

— Я не настаиваю, — сказала она. И повернулась к мужчине: — Ладно! Тогда по рукам.

Пока Джордж в каком-то полубреду заворачивал «Мельницу и льва» в оберточную бумагу, человек в костюме расплакался, ничуть не стыдясь своих слез.

— Спасибо… — только и повторял он, получая от Мехмета наспех состряпанный товарный чек для оплаты товара кредиткой. — Просто спасибо…

— Сколько? — переспросила Аманда, когда снова заехала оставить с ним Джея-Пи.

— Признавайся, — объявил Джордж, подкидывая внука на руках, — ты всегда считал своего grand-pere сумасшедшим из-за того, что он разрезает книжки?

— Desole,[9] — сказал Джей-Пи.

— Нет, я серьезно, пап, сколько?

— Она отдала мне половину. Я отказывался. Настаивал даже, но она сказала, что эти деньги мы заработали вместе и что без моего вклада у нее ничего бы не получилось, хотя это полная ерунда, Аманда, мой вклад составлял десятую, тысячную долю того, что было сделано ею.

— Но она все равно отдала тебе половину.

— Заявила, что, если я не возьму, это превратит искусство в ложь.

— Когда же, черт возьми, я смогу познакомиться с этой женщиной? — требовательно спросила Аманда.

Джордж не сразу понял ее и лишь через пару секунд осознал, что Кумико и Аманда действительно до сих пор незнакомы. Как-то так получалось, что эти две женщины в его жизни никогда не появлялись одновременно. Странно. Хотя, если честно, в компании с Кумико он сам забывал обо всех прочих жителях этой планеты — так, словно мог бы запросто без них обойтись. Он ощутил укол совести и сымпровизировал на ходу.

— Скоро, — соврал он. — Она предлагает устроить вечеринку с коктейлями.

— Вечеринку с коктейлями? Где?? В 1961 году?

— Кок-тейль! — сказал Джей-Пи, шумно отстреливая кого-то из пальца, как из пистолета.

— Ну, возможно, она слегка старомодна, — сказал Джордж. — Но это всего лишь идея.

— В общем, я хочу ее видеть. Женщину, которая за один день заработала твою месячную выручку.

— Я тоже немного участвовал. Я же сделал льва.

— Говори что хочешь, Джордж.

Был у Кумико и другой набор табличек — тех, что Джорджу она показывать не спешила. Их было тридцать две, рассказывала она, и все они тихонько дремали в уголке ее саквояжа — пять стопок, связанных вместе белой лентой, с проложенной между табличками бумагой, чтобы не царапались друг о друга.

— Это другой мой проект, покрупнее, — сказала она.

— Ты не обязана мне показывать, — пожал он плечами.

— Я знаю, — кивнула она с едва заметной улыбкой. — Но возможно, еще покажу.

Что она и сделала однажды субботним вечером в его типографской студии. Джордж вернул Джея-Пи Аманде после второй подряд субботы, проведенной ею за подсчетами автомобильных пробок то ли в Ромфорде, то ли в Хоршеме, то ли в еще каком захолустье с бабушкиным названием, и выдворил из студии Мехмета, который ненавидел работать в одиночку и клялся, что после обеда у него повторная проба на роль в бродвейском мюзикле «Злая», что показалось Джорджу чистым враньем, но он все равно отпустил пройдоху на все четыре стороны.

С Кумико он не виделся уже два дня. График их встреч оставался непредсказуемым. Теперь она завела себе мобильник, но на его звонки почти никогда не отвечала и чаще всего просто заглядывала к Джорджу в студию поинтересоваться, не желает ли он составить ей компанию сегодня вечером.

Он всегда отвечал «да».

В этот же день она зашла поздно, уже перед самым закрытием. Как всегда, с саквояжем в одной руке и белым плащом, неизменно переброшенным через другую — не знаешь, какие сюрпризы еще преподнесет эта зима.

— Моя дочь очень хочет с тобой познакомиться, — сказал он, пока она открывала саквояж.

— Взаимно, — ответила Кумико. — Видимо, это станет возможно на вечеринке, о которой ты мне рассказывал?

— Да, — сказал Джордж. — А что, и в самом деле, давайте…

— Это нечто вроде истории, — прервала она его деликатно, словно не нарочно — так, будто вопрос о табличках, которых он еще не видел, был задан им секунду назад, а вовсе не пятью-шестью вечерами раньше.

Она полезла в саквояж и вместо того, чтобы показать ему свою новую работу с использованием фигурки, которую он недавно вырезал (кулак, в котором иссякла тяга к насилию, сжатый так, как люди стискивают последнее, что им дорого), извлекла на свет стопку табличек, перевязанную белой лентой.

— Нечто вроде мифа, — продолжала она, выкладывая пачку на конторку, хотя распаковывать не спешила. — Сказка, которую мне рассказывали в детстве и которая с годами переросла в нечто большее.