Тень Каравеллы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 35

Генка вспомнил. Смешная история. Яшка пришел расстроенный и рассказал, что на вокзале стоит поезд с желтыми и оранжевыми вагонами, на которых нарисованы черные верблюды и зеленые попугаи. В переднем вагоне играет оркестр, а на платформе веселый дядька с усами продает билеты всем, кто хочет отправиться на экскурсию в жаркие страны. Взрослый билет стоит рубль сорок шесть копеек, а детский — семьдесят три копейки. У Яшки денег хватает, но мать спрятала свидетельство о рождении, а без документов за границу, конечно, не пускают.

Над Яшкой тогда посмеялись, а он так и ушел грустный. А потом все забыли про желто-оранжевый поезд со зверями на стенах вагонов…

— Это он из-за марок выдумал, — сказал Генка.

— Он тогда еще не собирал марки, — возразил Илька. Но спорить ему больше не хотелось, и он скорее заговорил о другом: — Гулять еще будем или домой?

— Давайте домой, — попросил Владик. — Я своего дома еще и не видел.

И только сейчас все вспомнили, что он приехал лишь сегодня и дома у себя еще не был.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Владик просыпался рано. После шести уже не поспишь. Как ни задергивай штору, солнце все равно просачивается в какую-нибудь щелку.

Июньское солнце высокое и веселое. В самом крошечном луче столько тепла, что любой сон испаряется, как лужица на асфальте.

Владик прищуривает глаз. На кончиках ресниц загораются радужные шары. Разноцветные капли, звезды и кольца кружатся в этих шарах. Вот какое чудо случается, если близко-близко рассматривать солнечные искры.

Владик распахивает ресницы. В комнате такой свет, будто сейчас не утро, а яркий полдень. Это потому, что стены покрашены в цвет слоновой кости.

Слоновую кость и самих слонов никогда Владик не видел.

Только на картинках. Но картинки были даже не цветные. А посмотреть бы их живых — громадных, серых, добродушных. И тонких жирафов, и желтых львов… И верблюдов…

Владик перестает улыбаться. В беззаботные мысли его вползает воспоминание и начинает мешать им, как тревожный тонкий звон. Верблюды, и львы, и попугаи… На желтых и оранжевых вагонах. Это придумал человек, который погиб. А если человек умер, самая веселая история покажется грустной.

Владик медленно тянет с себя простыню и спускает ноги. Отец, конечно, еще спит. Ему хорошо на диване, за книжным шкафом. Солнце царапает лучами по стеклянным дверцам, а до дивана добраться не может. Владик видит только папин затылок. Жесткие короткие волосы. Среди них есть несколько белых. На полу у дивана пепельница с раздавленными окурками. Один, два… пять. До которого же часа он не спал? Ну и ну…

На столе — краски и дольки ватманского листа. С вечера остались. Убрать было лень, до того спать захотелось, что чуть хватило сил раздеться.

Осторожно подходит Владик к столу и разглядывает рисунок. Чепуха! Мазня какая-то. Краски непослушны, карандаш — тоже. Очень хотелось нарисовать громадные лесные цветы и маленького волшебника среди них. А получились наляпанные пятна. Краска растеклась и смешалась. Волшебник похож на лягушку в красных штанах.

Надо, чтобы рисунок был яркий, краски веселые и ясные. А они сливаются и мажутся. Попробовать еще? А что рисовать? Трудно придумать: что-то крутится в голове — то ли забытый сон, то ли дивная сказка. Что-то синее, вечернее и немножко таинственное. Но это никак не нарисуешь.

С недавних пор временами приходит к Владику непонятное беспокойство. Совсем недавно все казалось простым и праздничным: смотри и радуйся. А теперь он не может просто смотреть. Увидит мелкий цветок в гуще травы, птицу какую-нибудь или облако, и хочется нарисовать что-то такое же или лучше. Или что-нибудь еще сделать: хотя бы стихи сочинить. Да ничего не получается. Только один раз стихи немного получились. В поезде.

Солнце большое и расплющенное, уползало за лесную полосу. Навстречу вагону летели мелкие деревца, и верхушки их были растрепаны ветром. И вдруг из-за бугра с локатором выполз и развернулся плоский аэродром с узкими темными самолетами. И было такое чувство, словно сейчас случится какое-то приключение… Владик досидел до темноты в коридоре вагона. И в это время колеса выстукали ему такие строчки:

Этот запах влетал в открытые окна и носился по вагону вместе с ветром и пухом тополей…

Стихи понравились Владику. Сначала. А потом — нет. Они хорошо читались под стук колес, а после показались глупыми и неуклюжими.

Еще позавчера Владик хотел сочинить другие стихи. Про старого отважного петуха, который не боится даже овчарок: «Красный гребень солнцем просвечен, крылья рыжие, как огонь…» Дальше Владик не придумал и придумывать не будет. Потому что Шурик показал ему Яшкино сочинение, которое переписал, разбив на строчки.

— В конце, конечно, все сбито, — сказал Шурик виновато, будто он сам это сочинил. — Но теперь уж не исправить.

Ну и что же, что сбито! Зато сразу чувствуешь, как с размаху налетает настоящий ветер, и качает старые заборы, и устраивает кутерьму в вершинах тополей. Такая сила! И всякие петухи после этого кажутся сплошной глупостью.

Владик не помнит Яшку. Встречался с ним всего раза три и теперь даже голос его забыл. Говорят, что временами Воробей был довольно вреден. А кто не бывает вреден? Временами. И вот Яшки нет, а остались только строчки о ветре.

А может быть, нарисовать веселый Яшкин поезд? Желтое и оранжевое с черным — это будет ярко и красиво. Стремительный поезд, летящий сквозь африканские ветры…

Жаль, краски неважные, неровно ложатся.

Владик потянул к себе коробку. Она скользнула на пол, и разноцветные кирпичики красок с треском рассыпались на половицах. Владик кинулся их собирать.

И проснулся отец.

Он повернулся на спину, несколько секунд молча смотрел на Владика, потом заметил:

— Все хорошие люди спят хотя бы до семи часов утра и не мешают другим.

— И не курят по ночам, — добавил Владик.

— Гхм… — обеспокоенно произнес отец и покосился на пепельницу.

— По пять папирос, по крайней мере, не курят, — уничтожающе добавил Владик.

— Это клевета. Четыре я выкурил в кухне. Только одну в кровати.

— И все окурки принес в комнату?

— Это совершенно случайно. По забывчивости.

— А на работу ты окурки не носишь? По забывчивости!

— Я больше не буду, — жалобно сказал папа.

Владик вздохнул:

— Будешь. Ты уже сто раз обещал.

— Скверный у тебя отец…

— Недисциплинированный…

— Я перевоспитаюсь.

— Посмотрим.

— А почему ты не спишь?

— Солнце…

Такие разговоры с шутливыми перепалками случались каждое утро. После этого отец отворачивался и засыпал до семи. А Владик включал чайник и садился листать учебники.

Но сегодня было не так.

— Владик, послушай-ка. Это серьезно. Я еще вчера хотел сказать… Мама письмо прислала. Мне на завод. Хочет приехать. Просит…