Тень Каравеллы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 21

— Завтра воскресенье, — сказал Генка. — В понедельник пойду… Ну, обязательно. Ой, ну не плачь ты только! Ведь сказал, что пойду…

…В понедельник он пришел в класс. Вера Генриховна сказала только одно:

— Звягин, сядь, пожалуйста, ближе к доске. У окна тебя отвлекает уличный шум.

Во вторник Генка подумал, что Тэдди и Джонни, может быть, не такие уж плохие пацаны. В конце концов, они не виноваты, что родились в Англии и должны разговаривать на этом квакающем языке…

В среду Вера Генриховна долго слушала, как Генка барахтается в словах, пытаясь перевести коротенькие английские фразы.

— Это ужасно, Звягин, — сухо произнесла она. — Тебе не хватает элементарных знаний. Не знаю пока, как ты справишься с контрольной…

— Учти, что в шестом классе тебе придется уделять английскому языку особое внимание, — сказала она мимоходом в пятницу.

В субботу утром, когда Генка, заперев окна и двери, сидел дома над учебником, постучался Илька и что-то начал говорить о своем змее.

Генка бросил в дверь ботинок. Через час в дверь постучали снова.

— Ге-енка! — прогудел в замочную скважину Воробей. — Мы от Владика. Пусти, он просил сказать…

Генка вздрогнул. «Владик…» Все эти дни Генка боролся с желанием отложить учебник и побежать к Владьке. Ну просто скучал по нему. Хотелось опять забраться на крышу, поднять свои «конверты» и стоять там на ветру, болтать обо всем на свете, будто ничего не случилось… Но ведь случилось.

Нет, Генка не мог сейчас идти к Владику. Он не боялся встречи с Иваном Сергеевичем, хотя и не знал, будет ли тот рад его приходу. Он боялся другого — своей беспомощности перед Владькой. Маленький Владик один на один боролся со своей слепотой, боролся молча и отчаянно, как только мог. У него было горе в тысячи раз громаднее всех Генкиных несчастий, но Владька оказался сильнее и смелее. Генка был перед ним хлюпиком.

Чем он мог помочь Владьке? Ничем. Ведь жалостью не поможешь. Нужно было дать ему хоть какую-нибудь надежду на выздоровление. И Генка дрался за эту надежду и понимал, что, пока не победит в этой драке, не сможет чувствовать себя перед Владькой как равный перед равным.

И решил пока не встречаться с ним.

Но вот Владик сам зовет его. Просит о чем-то.

Генка отпер в сенях дверь и, не оглядываясь, вернулся в комнату.

Илька юркнул следом. А Яшка далеко не пошел. Остался у порога. Оглянулся и по привычке присел на корточки. Стоять Воробей не любил. Нахохлился, хитро стрельнул птичьими глазками и сообщил:

— Владика видели.

— Ну? — хмуро сказал Генка.

— Ген, он с Иваном Сергеевичем шел. Они в Одессу поедут и адрес у тебя спрашивали, где остановиться, — сразу выпалил Илька. Не любил он долгих предисловий и хитрого молчания. — Он говорит, что письмо ждал, а теперь надо ехать самим. И Владик просил зайти. Ты зайди. Зайдешь?

— В Одессу едут? — переспросил Генка.

— В Одессу, — сказал Яшка и усмехнулся.

Генка стоял спиной к окну и смотрел по очереди на ребят. Яшка с ненастоящим равнодушием оглядывал углы. Илька смотрел на Генку большими честными глазами. Он хотел только одного: чтобы все было по-старому, чтобы высоко в небо поднялись два самых хороших змея — «Фрегат» и «Кондор», чтобы все радовались и не было непонятной тревоги.

— Значит, в Одессу… — повторил Генка.

Он один из трех понимал все до конца. Владик слышал разговор отца и Генки — только так можно было объяснить этот неожиданный отъезд. Владик слышал. Этого было достаточно. Он узнал, что есть возможность снова увидеть свет. Крошечная возможность, один шанс из тысячи, но есть. Ну, а остальное ясно. Ведь это же Владька! Уж если он что-то задумал…

Да, но какое письмо? Может быть, Владькин отец переписывался с врачами? Переписывался, а от Владьки скрывал… И от него, от Генки, скрыл заодно. Или не успел сказать…

— Вы с Владиком поругались? — тихо спросил Илька, не отводя глаз. — Поругались, да?

«Что ты городишь!» — хотел прикрикнуть Генка, но глянул в напряженное лицо малыша и только молча покачал головой.

— Пойдешь к нему? — настойчиво продолжал Илька.

— Конечно, — мягко сказал Генка. — Вот только два предложения переведу. Я уж давно у него не был. Зубрю да зубрю.

Ответ успокоил Ильку. Было только непонятно, зачем уезжает Владик.

— Зачем им в Одессу? — спросил он.

— Ну, Илька, — сказал Генка, — я же не был еще у него. Схожу узнаю… Скажу тогда.

Яшка у порога негромко хихикнул:

— А сейчас не знаешь?

Генка промолчал.

— Ген, а у меня мой змей упал, — печально сообщил Илька. — Я ведь сам сделал. Хороший такой «Тигренок». Хорошо сначала летел, а потом в огород упал, там хозяйка… — Он опустил голову и покраснел. — Связываться с ней, что ли…

— Да, змей… — повторил Генка. Он шагнул мимо Ильки, опустился на колени и с шелестом вытянул из-под дивана «Кондор».

— Вот, возьми. Мне сейчас ни к чему.

— Мне? — шепотом спросил Илька.

— Тебе.

Он встряхнул пушистую мочалу хвоста, провел пальцами по туго натянутой бумаге. Крепкий был змей, хотя мотали его ветры немало и не раз он ударялся о телеграфные столбы…

— Лучше бы отдал мне, — подал голос Яшка. — Илька его все равно угробит.

Генка не стал отвечать на такие слова.

Илька тоже молчал. Боролись в нем сомнения.

— Да… — произнес он наконец. — А ты тогда говорил: самому надо делать. Это же я не сам…

— Ну и что? — Генка протянул ему змея. — Ты ведь помогал, бегал за дранкой и еще притащил кусок рогожи, когда не хватило мочалы. Значит, вместе делали. Потом сделаешь другой. А пока бери.

Илька взял. Мог ли он отказаться от прославленного «Кондора»!

Черный змей, разрисованный белыми зубцами, был похож на квадратный индейский щит. Илька скрылся за этим щитом — торчали только тонкие, в светлых царапинах ноги и голова со взъерошенной челкой и счастливыми блестящими глазами.

— Ген, — сказал Илька, нерешительно улыбаясь, — а можно, я сделаю для него свой позывной сигнал? Или пусть два: твой и мой. Можно?

— Делай свой, — сказал Генка.

Илька уже нетерпеливо пританцовывал: новая радость появилась у него и он спешил.

— Я побегу?

— Беги.

Генка больше не думал о «Кондоре». Он думал о Владике. Только о нем. Сейчас Генка пойдет к нему, и, наверно, все будет хорошо. И сейчас и потом. Только надо сначала перевести хотя бы эти две оставшиеся на странице фразы. «Сейчас я вас долбану. Думаете, не долбану?» — Владькиным голосом произнес про себя Генка.

Яшка не ушел вместе с Илькой. Он сидел у порога, и в круглых глазах его блестело острое любопытство.

— И чего притворяешься? — вдруг заговорил он. — Не знаешь, что ли, зачем они едут? Там, в Одессе, специальная больница, где слепых лечат.

— Это я получше тебя знаю, — сказал Генка, садясь к окну.

— Ну и вот!

— Что «вот»? — хмыкнул Генка.

— А что! Если можно, его и так вылечат.

«А если нельзя, вылечу я», — подумал Генка, но вслух спросил:

— Как это «так»?

— Ну… без тебя.

— При чем здесь я?

— Ха! — сказал Яшка. — Я, думаешь, дурак? А зачем за английский засел? Теперь все равно зря…

— Знаешь что, Яшка… — начал Генка.

— Что? — настороженно откликнулся тот.

— Воробей ты и есть воробей. Мозги воробьиные.

И тогда Яшка обиделся. Не на прозвище он обиделся, к нему Яшка привык, а на то, как Генка говорил про его мозги — спокойно и насмешливо.

— Ладно, — ответил Яшка и встал. — Мозги… Я хоть на второй год не оставался.

Он ждал, что теперь-то Генка взорвется. Но, листая страницы в конце учебника, где был словарь, Генка хладнокровно произнес:

— А кто оставался?

Это было совсем непонятно. Он стал какой-то непрошибаемый. От такой неожиданности Яшкина обида исчезла, осталось только удивление. Но Генка сидел к нему спиной и разговаривать не собирался.

Яшка толкнул плечом дверь:

— Пойду я…

— Хау ду ю ду, — усмехнулся Генка. — То есть гуд бай.