Кто тебя предал? - Беляев Владимир Павлович - Страница 29

 Полюбовавшись панорамой города, он снова залез в коляску мотоцикла. Она накренилась под его тучным телом, затянутым в эсэсовский мундир. Махнув стеком на Восток, штурмбанфюрер скомандовал:

 — Вайтер! Вперед!..

 Водитель дал газ, и мотоцикл, оставляя позади клубы бензинового перегара, помчался во главе колонны немецких военных разведчиков и особой карательной группы абвера к холмам Львова.

 Город, застигнутый врасплох предательским нападением, готовился к отпору.

 Во дворе большого дома на Курковой улице, недавно оставленного советской воинской частью, переодетый в штатскую одежду Садаклий, бригадир Голуб и приданная им группа будущих партизан торопливо подтаскивали к открытому люку городской канализации оцинкованные ящики с патронами, длинные, похожие на гробы деревянные ящики с ручными гранатами и винтовками. Руки людей, будущих подпольщиков, ненавидящих фашистов, осторожно принимали ценную кладь.

 Садаклий охотно согласился с предложением Голуба запрятать в разветвленной городской канализации Львова многое из того, что не могли захватить с собою уходящие на Восток войска.

 Под Львовом, закованная в бетон, протекала подводная Крена Полтва.

 Она и поныне пересекает весь город и вырывается из железобетонного канала на другой стороне Львова в северных кварталах предместья Замарстинов. А от реки Полтвы во все стороны расходятся более мелкие каналы — коллектора, по которым человек сведущий, не выходя на «поверхность, может при желании пробраться в любой район города.

 Садаклий, вытирая пот с лица, с удовольствием отметил, что исчез под землей последний ящик с патронами.

 — Як то кажуть: боже поможи, а ты, небоже, не ле... Голуб не успел закончить шутливой фразы, когда ворота затряслись от тяжелых и резких ударов.

 Грицько Щирба, который некогда поздравлял в Тулиголовах Иванну с принятием ее в университет, подбежал к Голубу:

 — То уже они, дядько Панасе. Вяжить мене... Садаклий и Голуб быстро перевязали Щирбу предназначенной для этой цели веревкой и повалили его на землю. Когда крышка люка захлопнулась за последним, исчезнувшим под землей подпольщиком, Грицько подполз к ней, прикрыв люк своим телом.

 Отряд украинской полиции во главе с сотником Дмитром Каблаком вовсю штурмовал тяжелые ворота дома на Курковой. Каблак был уже в полной униформе — в черном мундире, рогатой шапке-«мазепинке», напоминающей те шапки, которые носили украинские националисты, служившие в австрийской армии в первую мировую войну. Золоченый трезуб — герб националистов — виднелся на черном сукне «мазепинки». Каблака, вооруженного в Ярославе немецким автоматом, как и других диверсантов, немцы забросили на парашютах с самолета. Это произошло над Сиховским лесом еще в ночь на 21 июня.

 — Вот зараза! Не открываются! — выругался Каблак и в остервенении дал по воротам очередь из своего автомата. Одна из пуль, пробив ворота, скользнула по щеке лежащего во дворе Щирбы и провела бороздку, которая стала постепенно наполняться кровью.

 — Пане сотнику, так мы проволыним тут до страшного суда! — крикнул Каблаку мордастый детина с узкими, заплывшими глазками.— Давайте я с горы заберусь во двор и открою?

 Обогнув двор со стороны соседнего парка, полицай Сухоребрый проник на территорию бывшей воинской части через пролом в заборе. Изнутри ему ничего не стоило отодвинуть запор. Ворвавшись во двор, Каблак заметил распростертого на крышке люка Щирбу.

 — Кто тебя повязал, хлопче? — спросил он, остановившись над лежащим.

 — «Кто, кто»! — раздраженно ответил Щирба, силясь сам освободиться от веревок.— Будто сами не знаете кто? Большевики повязали!.. Да развяжите скорее, до холеры ясной, хоть кровь сотру.

 Его развязали, и он прижал платок к пораненной щеке. Тяжело дыша, Щирба посмотрел на Каблака. Никто сейчас не смог бы заподозрить в этом парне сообщника тех, кто несколько минут назад скрылся под землей.

 — Пойдем с нами, хлопче, раз такое дело,— милостиво сказал Каблак.— Ты пострадал от них и теперь будешь биться за неньку-Украину, как рыцарь Перебийнос...

 В это время Голуб уже действовал во дворе гастронома на углу улиц Килинского и бывшей Легионов. Снаружи магазин штурмовался всяким сбродом, или, как его здесь звали, «шумовиной»[10], Львова. Проникая к прилавкам через разбитые стеклянные витрины, отребье города наполняло мешки окороками, пачками крокета, банками с вареньем и кругами колбасы салями. Отталкивая друг друга, круша и давя своими сапожищами прилавки, потерявшие облик человеческий людишки торопились набить свои тоболы до того, как сюда ворвутся немецкие мародеры.

 Грабителям было невдомек, что в глубине двора, за закрытой изнутри на тяжелый висячий замок магазинной дверью в подсобных складах хранятся еще в большем количестве такие же продукты. Но это хорошо знал открывший ломом подсобку Голуб. Подбежав к первому ящику с консервами, он прочел:

 — Вот халера — «Крабы»! Уж лучше бы бычки в томате!

 — Ничего,— подхватив ящик, успокоил старика Садаклий.— «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы...»

 — А тут — прованское масло! — крикнул Садаклию Голуб.— Брать прованское масло?

 — Обязательно! Все берите! Решительно все! — ответил Садаклий, опуская ящик с крабами в пасть люка. Он вернулся в склад и, утирая пот с лица, сказал:

 — Где мы только все это разместим?

 — Не журиться, куме,— успокоил Голуб.— Старый щур каналовый Голуб знает там такие закутки, куда еще со времен Францишка-Юзефа контролеры не заходили. Подсобите!..

 И новый ящик со шпротами, законсервированными в Усть-Луге, под Ленинградом, опустился в подземное чрево.

 Представьте себе картину: в город вошли немцы — Садаклий и Голуб в этом убедились воочию. Одна стена подсобки отделяет от них подпольщиков.

 Небольшая группа спокойно убирает продовольственные запасы. «У нас дело продвигается, а что с капитаном Журженко? Успел ли вывести его из госпиталя Зубарь?» — беспокоился Садаклий.

 А в это время, спасаясь от преследования, капитан в больничном одеянии и лейтенант выскочили на Кляш-торную улицу. Они надеялись выбраться этой улицей ко взгорьям Княжьей горы, называемой иначе Высоким замком, и по его густо заросшим деревьями и кустарником холмам пробраться на Знесенье, а там уже полями да перелесками двинуться на Восток.

 Таков был их план. Однако у Кляшторной, или Монастырской, улицы в то военное лето была одна особенность: на всем своем протяжении окаймленная с двух сторон высокими и глухими монастырскими стенами из кирпича древней кладки, она не имела ни одного входа, ни одной подворотни и напоминала мышеловку.

 Вот этого-то и не знали ни Журженко, ни поддерживающий его Зубарь. Они уже чувствовали себя в безопасности, когда вдруг на склонах Высокого замка послышались свистки полицаев. Наши друзья метнулись было обратно, к Губернаторским валам, чтобы пробраться на Подзамче, как вдруг увидели черные рогатые «мазепки» Каблака и его подчиненных.