Кто тебя предал? - Беляев Владимир Павлович - Страница 25

 — Сводка происшествий за ночь, товарищ начальник. Самсоненко взял листок бумаги и бегло стал просматривать его. Привыкнув к перечислению грабежей и пьяных драк в этом городе, который совсем недавно стал советским, он читал торопливо. Вдруг он словно споткнулся, дважды перечел одно сообщение, сморщив лоб, почесал затылок и уже вслух прочел:

 — «Восемнадцатого июня в двадцать два тридцать возле кипятильника Главного вокзала найден тяжело раненный в ногу навылет из огнестрельного оружия не установленного образца капитан военно-инженерных войск Красной Армии Иван Тихонович Журженко. Злоумышленника задержать не удалось. Раненый находится на излечении в больнице по улице Пиаров...»

 Самсоненко тоном доброго собеседника сказал:

 — Вот так штука! Не свалили анонимкой, так уложили пулей? Действуйте, товарищ Садаклий. Быстро!..

 ...Отправив две оперативные группы — одну в университет, другую в общежитие, где по наведенным справкам проживал Верхола,— Садаклий вызвал машину и поехал в больницу на улицу Пиаров. Ему оставалось завязать пояс у халата, когда в кабинет главного врача позвонил оперативный уполномоченный Кущ, посланный им в университет, и доложил, что нигде в аудиториях Верхолы нет. Через несколько минут из общежития на улице Кутузова также раздался звонок: со вчерашнего вечера студента Зенона Верхолы никто из его соседей по комнате не видел. Кровать не тронута. Все его личные вещи унесены.

ВИЛЛА «ФРАНЦУВКА»

Одна из самых живописных улиц Львова — улица 29 листопада — соединяла центр города с предместьем Кульпарков. Некогда на этой улице жили в основном офицеры привилегированных частей польского воздушного флота. В предвоенное лето на этой улице находился дом, который, как стало известно теперь, был крупнейшим центром гитлеровского шпионажа в Западной Украине.

 Прежде чем подойти к этому дому, надо было миновать немало уютных домиков и вилл, укрытых серебристыми кленами, лапчатыми каштанами и плакучими ивами, обросших темно-зеленым плющом, диким виноградом и китайскими розами. Вокруг было множество цветов. Даже на трамвайных столбах посредине улицы в металлических гнездах, напоминающих журавлиные, были посажены цветы. Оттуда сверху спускались к поблескивающим рельсам. вьющиеся стебли огненной настурции, крученых панычей, душистого горошка. Жители улицы 29 листопада в то лето часто видели на ее граните длинный и черный «суперадмирал» с фашистским флажком на радиаторе. Немецкая машина проносилась по самой благоухающей улице Львова и заезжала во двор виллы «Францувка», стоящей в глубине большого палисадника. Над воротами у въезда в виллу висел государственный флаг гитлеровской Германии с черной свастикой. Но самое удивительное заключалось в том, что под этим флагом медленно расхаживал советский постовой милиционер. Сейчас просто даже странно вспомнить все это, но таково было действительное положение вещей в то трудное, многим непонятное, насыщенное международными противоречиями предвоенное лето. Граница наших государственных интересов с гитлеровской Германией в 1939 году проходила по Западному Бугу и Сану. Мы вынуждены были, чтобы оттянуть неизбежное в конце концов нападение вооруженного фашизма, вести мирные переговоры с отъявленными гитлеровцами. И вилла «Францувка», временно предоставленная германской комиссии по переселению немцев с Волыни и Галиции, в порядке договора с гитлеровским правительством, стала обиталищем фашистов.

 В ней подолгу жили такие гитлеровцы, как Альфред Бизанц, Ганс Кох, губернатор провинции Радом из Польши, штандартенфюрер СС Отто Вехтер, уже обагривший однажды свои руки в крови австрийского премьера Дольфуса. Сюда приезжал старый немецкий разведчик и профессор Теодор Оберлендер. Его сопровождали два более молодых, но очень ретивых шпиона, родные братья Ганс и Жорж Пулуи, родственники известной всему Львову семьи врача и композитора Барвинских. Цели работы комиссии по переселению внешне выглядели невинно. Но работники органов государственной безопасности отлично знали, что переселение немцев с советских территорий использовано фашистами в своих тайных, коварных целях. В действительности же видные чиновники немецкой империи, приехавшие переселять от нас соплеменников, торопились развернуть на территории Западной Украины разветвленную сеть шпионажа.

 Хорошо знал об этом и Садаклий, которому не раз приходилось парировать попытки немецких разведчиков узнать наши военные тайны и, в частности, линию военных укреплений на западной границе.

 В то лето и я жил через два дома от виллы «Францувка». Всякий раз, видя машину с фашистским флажком, я испытывал такое чувство, какое испытывает человек, наступивший босой ногой на жирную, холодную жабу.

 В дневнике отца Теодозия я прочел упоминание о вилле «Францувка». Оказалось, Дмитро Каблак поддерживал тайные контакты с обитателями этого дома, чем хвастался в кругу пьяных собутыльников, когда пришли немцы. В моей памяти сразу возникло то жаркое лето, толпы людей у решетчатой ограды виллы, бумажки о розыске родственников, приколотые шипами японской акации к стволам тенистых каштанов. Комиссия переселяла за Сан не только немцев. С ее помощью могли вернуться к своим семьям застигнутые войной в Западной Украине жители центральных районов Польши и даже, как это ни кажется теперь чудовищно, лица еврейской национальности. Но, получая документы с фашистскими печатями, они не знали тогда, что едут на верную смерть, за колючую проволоку лодзинского гетто, в газовые камеры Освенцима и Тремблинки, в крематории Дахау.

 О вилле «Францувка» рассказал мне и Голуб. Голубу по роду его работы частенько приходилось бывать на улице 29 листопада.

 Как-то он задержался у дерева с объявлениями, прислушиваясь к оживленному гудению голосов, а потом тронул за локоть какого-то почтенного, напоминающего раввина или цадика из синагоги, благообразного мужчину в длиннополом сюртуке.

 — А тебе, пан, тоже до Гитлера захотелось? — спросил удивленно и миролюбиво Голуб.

 — Ну, захотелось, а что? — сказал, озираясь, старик в лапсердаке.

 — Да хиба же тебе, старому, здесь, под Советами, плохо? Веру твою или нацию кто забижает?.. Сидел бы тута и не рыпался.

 — Пане, Советы торговать не дают, а на той стороне частная торговля, можно лавочку свою открыть...

 — Лавочку? — Голуб сперва опешил. Не сразу дошел до него страшный в своей обнаженности смысл слов ослепленного старика.— Эх ты, дурная голова! Да вас всех Гитлер там, за Саном, сперва оберет, затем обстрижет, а потом дна мыло пустит. Вот тебе и весь твой гандель!.. 1 — Иди, пан, гуляй своей дорогой,— задиристо цыкнул на Голуба какой-то франт помоложе, в щеголеватых сапо-гах-«англиках» с высокими задниками и брюках- «бриче-сах» с кантом, заползающим на колени, явный сионист.— Ты здесь агитацию против Германии не разводи, а то милиционеру сдадим...

 — Милиционеру? — взъярился Голуб, и рука его, тяжелая, мозолистая, крепко сжала рукоятку разводного ключа.— Это мой милиционер, понимаешь? За то, чтобы он ходил по Львову, я в тюрьмах панских гнил, в Луцке меня катовали. А вот поглядим, как вас там гитлеровские полицаи примут... Тьфу! Вот олухи дурные! — И Голуб, в сердцах плюнув, чуть не наступил на ногу идущему навстречу Каблаку.

«ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ»