Убийца с крестом - Монтечино Марсель - Страница 26

– Мы слишком давно не виделись, Джек. Надо бы почаще бывать друг у друга.

На шее у Стэнли висела внушительная коллекция тяжелых золотых цепочек. Они картинно поблескивали среди мощной седой поросли на его груди. На носу у него сидели модные солнцезащитные очки с затемненными стеклами, а из-под закатанного манжета рубашки виднелись сверхточные золотые часы размером с мятный леденец. Каждый волосок в бороде и прическе Стэнли был тщательно уложен таким образом, чтобы создать иллюзию полной неухоженности. Доктор Стэнли Марковиц явно работал под Голливуд.

Голд был очень рад его появлению.

– Стэнли, черт тебя дери! Ну как жизнь-то?

– Лучше не бывает. Слушай, давай как-нибудь вечерком в ресторан нагрянем. Как насчет...

– Я знаю, – вклинилась Эвелин. – Мне только что сообщили об отличной новой забегаловке в Брентвуде. Это эфиопский ресторан.

Она сладко улыбнулась. Последовала неловкая пауза.

– А то еще в Ла-Сьянеге ресторан есть. Западноафриканский, кажется.

Мужчины молчали.

– Ну, тебе же нравится все такое туземное, а, Джек?

– Эв, прошу тебя... – начал было Марковиц.

Эвелин сделала изрядный глоток шампанского. По подбородку у нее потекла струйка вина, а глаза горели словно угли.

– Я вот на прошлой неделе читала статью в «Сайколоджи дайджест». Там объясняется, почему некоторые мужчины предпочитают темнокожих женщин: причина кроется в низкой самооценке или что-то вроде того.

– Эв, перестань.

– А чего «перестань»?! – огрызнулась Эвелин. – Я всего лишь с бывшим мужем беседую. – Она вновь повернулась к Голду. – У тебя низкая самооценка, Джек? Неудивительно, если так! А что ты сейчас ночами поделываешь? Небось ошиваешься в самых сомнительных кварталах города? По-прежнему любишь темную сторону жизни?

Ее голос поднимался, становился все пронзительнее.

– Постой, я знаю, что ты любишь. Вчера в вечерних новостях я все видела. Ты убивать любишь, а, Джек? – Она осушила бокал одним глотком. – Ты всегда любил убивать. Убивал все: семьи, карьеры, людей. – Ее ненавидящий взгляд бил ему в глаза с интенсивностью лазера. – Девушек молоденьких!

Пока Эвелин кликушествовала в мощном порыве пьяной праведности, пораженные мужчины не могли вымолвить ни слова. Гости, сидевшие за столами вокруг, в открытую наблюдали за разыгравшейся драмой. Музыканты исполняли «Атласную куклу». Бездарно исполняли.

Голд поставил свой стакан на стойку.

– Думаю, мне лучше уйти.

– Только не сейчас, Джек! – прорычала Эвелин. – Забава лишь начинается.

– Довольно, Эвелин! – Голос доктора Стэнли Марковиц приобрел суровые интонации. – Ты устраиваешь здесь сцену. Я этого не потерплю! Может быть, на рыбном рынке на Ферфакс-авеню такое нецивилизованное поведение и в норме, но только не на бар мицве моего сына!

При словах «моего сына» Эвелин наградила мужа долгим взглядом.

– Я не оговорился: он и мой сын тоже. Что-то мне кажется, что обо мне на этом празднике жизни подзабыли. Ты еще не забыла меня, а? Я тот самый, кто будет подписывать чеки, по которым оплачено за все это. И я не позволю превращать этот зал в этакую операционную, где вы с Джеком будете публично вскрывать друг другу старые раны! Так что, Эвелин, будь добра взять себя в руки – если не ради меня, то хотя бы ради Питера! Ведь это его праздник или ты об этом тоже забыла?

Глаза Эвелин широко раскрылись – в них сменялись гнев, удивление, внезапно перешедшие в слезы. Схватив со стойки очередной бокал шампанского (там их стояла целая дюжина), она метнулась прочь и скрылась в направлении женской комнаты.

Мужчины остались стоять в неловкой, напряженной тишине.

– Инцидент, достойный сожаления, – наконец вымолвил Стэнли Марковиц.

– Мне нужно идти.

Доктор вздохнул.

– Глупости, Джек! Ты хоть поел здесь?

– После этого? Да нет, я правда есть не хочу, Стэнли. Мне надо идти.

– Не смеши меня, Джек. Еще не хватало, чтобы Эвелин испортила этот день – день Питера. Кроме того, даже если ты не голоден, ты должен попробовать, как кормит, наш новый поставщик провизии – фирма Антона с Беверли-Хиллз. Одна из моих пациенток – имен я не называю, сам понимаешь, профессиональная тайна, хотя по лицу ты бы ее мгновенно вычислил, – так вот, она дала мне его номер, который не значится ни в одном справочнике. Это был единственный способ раздобыть его. Ты просто обязан снять пробу с цыпленка в желе!

Обняв Голда за плечи, он увлек его к свободному столику, каковых в зале было совсем немного.

– Посиди здесь, Джек, а я прорвусь в буфет без очереди – на то она и прерогатива отца.

– Стэнли, мне вообще не следовало бы здесь появляться. Я здесь не в своей тарелке.

– Не болтай глупостей, Джек. Уэнди хотела, чтобы ты пришел. Я тоже рад тебе здесь.

– Но я так сильно расстроил Эвелин.

– Переживет. Ничего с ней не случится, Джек. В конце концов, в ее возрасте пора бы хоть немного повзрослеть.

– Стэнли, я...

– Слушай, кончай кветчить![45] – Марковиц бережно, но решительно усадил Голда в мягкое кресло. – Вообще-то, если кому-то и можно расстраиваться, так это мне!

– Почему это? – Задрав голову, Голд взглянул на него.

– За двенадцать лет нашей женитьбы я ни разу не наблюдал у Эвелин таких вспышек страсти, какая только что у нее произошла – по твоему поводу.

Пару секунд Голд изучал салфетку на столе, затем ответил:

– Какая же это страсть, Стэнли? Ненависть это.

– Нет, Джек, это настоящая страсть, уж поверь мне.

Голд взглянул на доктора.

– Тогда она порождена ненавистью: прежде ее и близко не было. Быть может, в этом и состоит проблема – хотя бы частично?

– Хватит об этом, Джек. – Марковиц выставил руку ладонью вперед. – Я ведь не психиатр, а пластический хирург. – Он улыбнулся. – А сейчас я буду твоим официантом.

Он двинулся к очереди в буфет на противоположном конце зала.

– Всего понемногу попробуешь, а, Джек?

– Да, конечно.

– А цыпленка – в обязательном порядке! – крикнул Марковиц через плечо. Тут какой-то мужчина пожал ему руку, а некая дама с навеки застывшим изумлением на лице начала что-то шептать ему на ухо. Марковиц засмеялся, пригладил бороду и наградил ее легким поцелуем в щеку. Затем вокруг него сомкнулась толпа.

Голд достал новую сигару, снял с нее целлофановую обертку и закурил. Огляделся вокруг и заметил, что кое-кто с любопытством рассматривает его. Под его «дружеским» взглядом не в меру любопытные быстро отвели глаза. Голд поискал Чарли – тот должен был торчать где-то у парадного входа, но розовый костюм куда-то исчез. Голд хотел было встать и заказать еще виски, но потом решил удовольствоваться водой со льдом, которая была на столе. Попыхивая сигарой, он пытался убедить себя в том, что надо остаться. Интересно, куда Уэнди подевалась?

Шум в зале стал совершенно оглушительным. Дети носились между столами, как маленькие поезда в городских парках. Во всем помещении господствовала атмосфера легкого опьянения. Музыканты исполняли легкий рок, клавишник пел что-то смутно знакомое Голду. Танцплощадка была забита до предела. За соседним столом сидели юнцы и девчонки лет четырнадцати-пятнадцати. Они заговорщически перешептывались и хихикали. Трое из них поднялись, протолкались через зал и вышли из парадной двери. Голд подумал, что если проследить за ними и припереть их к стенке, то почти наверняка у них окажется какая-нибудь «травка». В лучшем случае – марихуана.

В углу было представление: клоун в белом халате и с лампочкой на размалеванном лбу установил бутафорскую рентгеновскую установку и демонстрировал двадцати – тридцати детишкам «флюорографию». Он поставил за экраном маленькую девочку и повернул карикатурно огромный выключатель на «рентгене». Экран засветился, и на нем возникла жуткая тварь – по желудку девочки полз огромный волосатый паук. «Рентген» оказался видеоплеером. Дети завизжали: одни давились от подступающей рвоты, другие хохотали. Следующим к экрану подошел маленький мальчик: при «обследовании» оказалось, что он «проглотил» белую мышь. Девчушка с черными как вороново крыло волосами бросилась прочь, зажимая рот руками. Клоун схватился за живот и затрясся в театральном хохоте. Его красный нос вспыхнул.