Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Век перевода (2006)

Витковский Евгений Владимирович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Век перевода (2006) - Витковский Евгений Владимирович - Страница 10

Изменить размер шрифта:

РОБЕРТ УИЛЬЯМ СЕРВИС{24} (1874–1958)

Призраки

Призрак Ленина призраку Сталина рек:

«Айда ко мне в мавзолей!

В саркофаге хрустальном, мил человек,

Вдвоем оно веселей.

Пусть любуются люди нашей судьбой,

Пусть хотят быть как я, как ты.

Заходи, рябой: пусть на нас с тобой

Наглядятся до тошноты».

Но Сталин Ленину молвил в ответ:

«Тоже мне, вечно живой!

Осточертел за столько лет

Народу вождь восковой.

Но перемены приятны сердцам,

И скажу, обид не тая:

Мавзолей — не место двоим жильцам,

Только лишний — никак не я».

И Сталину Ленин сказал: «Лады!

Вселяйся в мою избу!

У людей пусть не будет большей нужды,

Чем увидеть тебя в гробу!

Пусть прах мой в землю теперь уйдет

(Замешкался я чересчур!),

А твой черед — зазывать народ

В наш музей восковых фигур».

КРИСТИАН МОРГЕНШТЕРН{25} (1871–1914)

Из обращенного ко Христу

От Матфея 4:8

Смотрел с горы высокой Иисус

И рек — был мыслей ход Его таков:

«Весь мир Мне ляжет перстью под стопы,

Коль Я средь меньших меньшим стать решусь,

Коль стану сорняком средь сорняков,

Коль стану человеком средь толпы.

Зрю дом и пашню, женщину, дитя,

Добротворения высокий дар,

И жизнь, и смерть проходят предо Мной;

А ныне день Мой мечется, летя

Пожаром, чтобы вновь зажечь пожар,

Чтоб воспылал в конце весь круг земной.

Ты, подлинно объемля Небеса,

Не будь к мольбе о разъясненьи глух,

Я — это Ты; кто даст надежный знак,

Что Ты и Я — одно, что это так;

Открой Мои земные очеса

На всё, что суть Отец, и Сын, и Дух!

Отец, и Сын, и Дух! И всё — одно!

Ты — человек, Ты равен всем иным?

Но это значит — Ты и червь, и дым,

И не Творец Ты, но земная тварь:

Нет, царство Неба не Тебе дано,

И разве что среди людей Ты — царь!

О, дай свободу Мне, Я слишком слаб,

Творенью не сули неторный путь:

И алчу Я, и жажду отдохнуть

От бремени, что на меня легло…

Пусть послужу как человек, как раб,

Пусть буду человеком…» Тяжело

Пал Иисус, зарывшись головой

В сухие терния, и так лежал,

Как в судороге, и терзал траву,

А сумрак наплывал и приближал

Грядущий день, являя наяву

Дня мирового холод мировой,

И остужал чело… Он встал с земли,

С лица морщины горькие сошли,

Глаза светлее стали. И тогда,

Стерпеть не в силах детского стыда,

Вздохнул, смеясь и плача наконец:

«Прости Меня, мой Сын и мой Отец!»

ХАНС ЛЕЙФХЕЛЬМ{26} (1891–1947)

В деревне ткачей

Я по деревне брел один,

Был гулок каждый шаг;

В окошках тусклый керосин

Едва светил сквозь мрак.

И ткач седой сказал мне так:

«Мой дом скитальца ждет», —

Гостеприимный, как рыбак

Генисаретских вод.

Выл пол в каморке белой чист,

Посыпанный песком.

К распятью — пальмы желтый лист

Прильнул под образком.

Благодарение судьбе!

Я лег, и в тот же миг

Ушел, закрывши дверь, к себе

На цыпочках старик.

Луна на темный небосклон

Взвела кораблик свой,

Станину видел я сквозь сон,

И кросно, и навой;

Челнок, однако, не скользил,

И в мертвой тишине

Один лишь тусклый свет сквозил

Меж ставнями в окне.

Станок — мне виделось в ночи —

Работою истерт,

Однако прочь ушли ткачи,

Обвисли зубья берд,

И оставался наверху

Тревожный гул мирской,

Уподоблялось кросно мху

Во глубине морской.

Станина стала от медуз

Дрейфующих скользка,

И водорослей древний груз

Взрастал поверх станка.

Уток, зубцами вглубь влеком,

Мелькал передо мной,

И пел, склонившись над станком,

Почтенный водяной.

Он пел, как зелены луга

В стране, где люди ткут,

Где Книга Книг так дорога

И где так дешев труд,

Как там распались и прешли

Начала всех начал,

Когда в цеху — в жару, в пыли —

Сельфактор застучал.

Бесперебойный стук станка

С темна и до темна, —

И лишь мотальщица пока

Для смены пасм нужна;

Прядильщица, твоим ступням

Не встретиться с травой, —

Струятся дни на смену дням,

Вращается навой.

Ткачи, вам на своем веку

Спины не разогнуть:

Сползают кросна по станку,

Свершая вечный путь,

Всё — как всегда, и навсегда:

Во мгле стучит станок,

Уходит жизнь, бегут года

В основу и в уток.

И хлопок, беспощадно бел,

Слетел на сухостой,

И хлопок в пряжу мир одел

Смертельной чернотой;

Стал нестерпимым жар лучей,

Весь мир испепелив, —

И древнюю страну ткачей

Похоронил прилив.

* * *

И встало утро надо мной,

Станками застуча,

И превратился водяной

В согбенного ткача;

Заслыша голос старика,

Я попрощался с ним

И прочь побрел, — а в облака

Летел фабричный дым.