Чудесный сад - Сборник Сборник - Страница 34

Бай, недоверчиво косясь на Алдара, отрезал кусочек баранины и от жадности тут же проглотил его целиком.

— Ешь, ешь ещё! — настаивал Алдар.

— Довольно! — утёрся рукавом бай. — Завтра и послезавтра тоже поднимется солнце. Если расходовать мясо понемногу, надолго мне хватит…

Алдар рассмеялся.

— Ох, и жадина же ты, бай! Надеешься год прокормиться одним бараном? Нет, дорогой, собачьей шкурой юрты не накроешь. Ну, да это твоё дело, а мне толковать с тобой недосуг. Садись на корточки в ямку, скидай шапку и не шевелись!

Бай повиновался. А Алдар вспорол ножом бараний желудок и принялся его, как колпак, натягивать баю на голову.

— Что ты делаешь? — заскулил бай. — Я же так могу задохнуться!..

— Терпи, терпи, почтенный, — прикрикнул Алдар, — терпи, да повторяй погромче заклинание: «Что ветер принёс, то ветер и унёс!». Семь тысяч раз произнесёшь эти слова и станешь здоров. Смотри, не сбейся со счёта!

Вдруг бай рванулся из ямки.

— А мои овцы? Кто их будет пасти?

— Не беспокойся, я попасу.

— Так я тебе и доверился! Ты их угонишь! Ведь мои глаза ничего не видят…

— Не видят глаза, так слышат уши. Пока овцы пасутся рядом, слышен шум. Если шум прекратится, разве ты не заметишь этого?

Бай примолк: правильно говорит лекарь, хоть он и странный человек. И, сидя в тесной ямке с бараньим желудком на голове, он затарабанил, как мулла в мечети:

— Что ветер принёс, то ветер и унёс! Что ветер принёс, то ветер и унёс!..

Тогда Алдакен, покрикивая на овец, вытащил из казана баранину, наелся, как только хотел, а остатки еды и бараньи внутренности раскидал по пастбищу. Потом собрал отару в кучу и погнал её на своей лошадке через горы, через долы, а куда — никто не знает. Известно только, что с этого дня у многих бедняков, кто век не имел своего скота, появились овцы — у кого пять, у кого десять, а у многодетных и того больше.

Едва тронулась отара с джайляу, учуяв корм, налетели со всех сторон на бараньи останки птицы, захлопали крыльями, завозились, деля добычу. А баю кажется, что это овцы пасутся поблизости. Прислушается, прислушается, да и снова забубнит своё:

— Что ветер принёс, то ветер и унёс! Что ветер принёс, то ветер и унёс!..

Под вечер пришли из аула женщины доить овец. Глядят туда, глядят сюда — нет нигде отары, только стаи птиц носятся над пастбищем, да откуда-то, будто из-под земли, слышится голос бая. Заглянули они в ямку и загалдели все разом:

— Ты что сидишь здесь? Помирать собрался или прячешься от кого? Что это у тебя на голове? Что твердишь про ветер? Куда подевались овцы? Не случилось ли какое несчастье?

Услышав голоса, бай перепугался насмерть, выскочил из ямы и сдёрнул с головы бараний желудок. Тут он сразу всё понял.

— Помогите! — забегал он вокруг ямки. — Ограбили! Помогите!

Примчались на его зов джигиты из ближних аулов с дубинками наперевес, да, разузнав в чём дело, опустили дубинки. Кто же захочет помогать злому человеку? Только посмеялись джигиты над баем.

— Этот лекарь был не иначе как Алдар-Косе. Кому другому придёт такое в голову? Отплатил скряге за всех нас. Здорово придумал: «Что ветер принёс, то ветер и унёс…» А ты, бай, не реви, хватит тебе награбленного ещё на многие годы!

Надулся бай и замолчал. Только и оставалось ему, что с досады поскрести голову. Притронулся к лысине — что такое? Нет больше болячек! Все отвалились. Ни прыщика на плешине, как арбуз, стала гладкой безволосая голова. Хотите — верьте, хотите — нет, а вылечил-таки выдумщик Алдакен шелудивого бая.

Как Алдар-Косе женил бедного джигита

Жил на свете бай. Был он глуп, как бараний курдюк, а мнил себя великим музыкантом. Когда он, надув щёки и выкатив глаза, высвистывал что-то на сабызги, люди убегали в степь, а собаки поднимали такой вой, точно чуяли поблизости волчью стаю. Но баю казалось, что никто в мире не сыграет лучше его.

Была у этого бая красавица дочка. Её крепко полюбил удалой джигит Малик. Но Малик ничего не имел — ни скота, ни денег, а бай требовал за дочь большой калым. Увидев однажды джигита в толпе молодёжи рядом со своей дочкой, бай раскричался:

— Убирайся, наглец, прочь из аула и не попадайся мне на глаза! Нищий не пара дочери знатного человека. Я отдам её за тебя разве только тогда, если буду умирать, а ты вернёшь мне жизнь!..

В горе и тоске ушёл джигит в степь, и здесь на него наткнулся Алдар-Косе.

— Что повесил голову, дружок? — спрашивает Алдар-Косе. — Или солнце перестало греть землю, или земля перестала кормить скотину?

Малик чистосердечно открылся ему во всём.

— Не печалься, — сказал Алдар-Косе, — будет красавица твоей. Положись на меня. Поваляйся на мягкой травке до вечера, а я наведаюсь к баю.

Бай никак не ожидал такого гостя.

— Зачем пожаловал, непоседа?

Алдакен низко поклонился.

— Пришёл к вам, почтеннейший бай, с великой просьбой!

— С просьбой? — насупился бай. — С какой просьбой?

— Осмеливаюсь просить вас, бай-аке, поиграть для меня немножко на сабызги.

Бай оживился и повеселел.

— Вижу, Алдар-Косе, что ты неглупый и достойный человек. Проходи в юрту. Я с удовольствием сыграю тебе. Ты исколесил всю степь, в разных кочевьях побывал, всяких людей повидал. Послушай же мою игру да скажи, есть ли где другой такой музыкант, как я?

Пока бай говорил, Алдар-Косе оглядел юрту. Богатая юрта! Повсюду ковры да подушки, бархат да шёлк, по стенам развешана драгоценная сбруя, а в изголовье постели стоит резной ларец, запертый тяжёлым замком.

«Не уйду отсюда без ларчика, — думает Алдакен. — В нём-то и хранятся байские денежки».

А бай достал сабызги, приложил к губам и дунул изо всех сил в отверстие. Из дудки вырвался пронзительный писк, и тотчас люди, что были в ауле, опрометью бросились в степь, а все собаки дико завыли. Бай свистел, а Алдакен слушал с восхищением и прищёлкивал языком.

— Ну, как? — оторвался от дудки бай.

— Дорогой мой бай, — отвечал Алдар-Косе, притворно вытирая слёзы подолом рубахи, — слушая вашу дивную игру, я совсем забыл, что нахожусь на земле, мне почудилось, будто надо мной поют райские гурии. Вы поистине необыкновенный музыкант!

Бай самодовольно погладил бороду.

— Ты мне всё больше нравишься, Алдар-Косе, — сказал он, — я, пожалуй, подарю тебе свой старый халат.

— Благодарю, благодарю, бесценный бай! Но, — продолжал Алдар-Косе, — не прогневайтесь, господин, на мои слова: я знавал человека, который играл ещё лучше.

Бай сдвинул брови и метнул на гостя сердитый взгляд.

— В чём же состояло искусство того музыканта?

— Тот музыкант, — проговорил доверительно Алдакен, — мог три часа подряд играть на сабызги с закрытыми глазами.

— Только и всего? — расхохотался бай. — Да я готов хоть пять часов играть, не глядя на пальцы. Не веришь? Тогда завяжи мне платком глаза.

Алдакен не стал мешкать. И вот бай с завязанными глазами старательней прежнего принялся дуть в сабызги. Ещё дальше в степь убежали люди, ещё отчаяннее завыли псы. А Алдар-Косе, осторожно ступая по кошмам, поднял тяжёлый ларец, взвалил его на плечо да и улизнул потихоньку из юрты.

До самого вечера, пока не вымок весь от натуги, свистел, надрываясь, бай.

— Ну, что скажешь, Алдакен? — спросил он, переводя дух.

Но ответа не было.

Бай снял с глаз повязку и вдруг завопил не своим голосом: нет в юрте Алдара-Косе, нет и заветного ларчика!

Столпились люди вокруг юрты бая, хихикая и зажимая рты, перешучивались:

— Просвистел бай денежки!

Целую ночь, не унимаясь, проголосил бай:

— Ой-ой, конец мой пришёл! Ой, умираю! Ой, пропал!

А наутро является к баю Малик и без слов ставит перед ним его резной ларец.

Бай онемел на мгновение. Как шальной, кинулся он к ларцу, отомкнул замок, открыл крышку: ларец до краёв был полон денег. Дрожащими руками стал бай пересчитывать монеты: все деньги были целы.

— Малик, душа моя, — всхлипывал от радости бай, — ты вернул мне жизнь! Бери дочь! Уж так и быть. Но не рассчитывай на приданое. Ничего не получишь. Могу отдать тебе только свою сабызги. Хорошая дудка! Свисти, сколько хочешь. Живи весело. А мне она больше не нужна. Бог с ней!