Прикосновение горца - Монинг Карен Мари - Страница 7

– Разве я когда-нибудь пренебрегал своими обязанностями и долгом? – Цирцен встретился взглядом с Галаном.

– Нет, – признал тот. – Пока нет.

– Никогда, – кивнул Дункан.

– Тогда почему вы сомневаетесь во мне сейчас? У меня ведь гораздо больше опыта, чем у любого из вас.

Галан неохотно кивнул.

– Это все так, но что ты скажешь Адаму Блэку, если нарушишь клятву?

Цирцен весь напрягся. Слова «нарушить клятву» гудели у него в голове, словно предвещая неминуемые беды и несчастья.

– С Адамом я разберусь сам, как всегда это делал, – спокойно сказал он.

Галан покачал головой.

– Если наши люди об этом узнают, им это не понравится. Ты же знаешь тамплиеров, и особенно их отношение к женщинам...

– Все это потому, что они не могут спать с ними, – перебил Дункан. – Они ищут любой предлог, чтобы очернить женщин и тем самым унять свою похоть. Обет целибата не украшает мужчин. Он делает их холодными и склочными ублюдками. А вот я, например, всегда расслаблен, спокоен и дружелюбен. – Он широко улыбнулся Цирцену и Галану, словно в доказательство своей теории.

Несмотря на обрушившиеся заботы, губы Цирцена дрогнули в усмешке. Дункан часто вел себя возмутительно, но чем больше непочтения он проявлял, тем сильнее злился на него Галан. Ему и в голову не приходило, что Дункан делает это нарочно. Но обычно Дункан вел себя, как подобает Дугласу, и всегда был в курсе того, что происходит вокруг.

– Недостаток дисциплины не украшает воина, братец, – сдержанно ответил Галан. – Ты впадаешь в одну крайность, а тамплиеры в другую.

– Любовные утехи не уменьшают мою силу и боевую сноровку, ты же знаешь, – выпрямился Дункан, сверкнув глазами, готовый отстаивать свою позицию в любом споре.

– Хватит, – прервал их Цирцен. – Мы, кажется, обсуждали мою клятву и тот факт, что я должен убить ни в чем не повинную женщину.

– Почему ты так уверен, что она ни в чем не повинна? – спросил Галан.

– Не уверен, – признал Цирцен. – И пока я не смогу убедиться в ее виновности, я... – Он тяжело вздохнул. Очень уж нелегко было произнести то, что он хотел сказать.

– Что? – спросил Дункан, как зачарованный глядя на него. И когда Цирцен не ответил, он продолжил: – Ты отказываешься убивать ее? Ты нарушишь данную клятву? – На его красивом лице отразилось замешательство.

– Я этого не говорил, – огрызнулся Цирцен.

– Но ты не сказал и обратного, – обеспокоенно заметил Галан. – Желательно, чтобы ты яснее выразил свои намерения. Ты собираешься убить ее или нет?

Цирцен снова потер челюсть. Он откашлялся, готовясь произнести слова, которых требовала его совесть, но которым упрямо сопротивлялось его рыцарское благородство.

Дункан, прищурившись, задумчиво посмотрел на Цирцена, а потом перевел взгляд на брата.

– Мы же хорошо знаем, Галан, какой он, этот Адам. Он всегда действует стремительно, не обращая внимания на разрушения и жертвы. Сколько безвинных людей уже погибло в войне за трон! Пусть Цирцен выяснит, кто она такая. Не знаю как ты, Галан, но я не хочу лишний раз пачкать руки в крови, а если мы будем подталкивать Цирцена к убийству, то и сами станем его соучастниками. Кроме того, хоть Син и поклялся убить того, кто доставит флягу, но ведь в клятве не оговариваются сроки. Он может убить ее и через двадцать лет и тем самым не нарушить своего обещания.

Цирцен удивленно посмотрел на Дункана. Такая мысль не приходила ему в голову. А ведь правда, в клятве не говорилось, как быстро он должен убить жертву, значит, нет ничего плохого в том, что он сначала присмотрится к ней. Кое-кто решил бы даже, что это мудрый поступок. «Ты расщепляешь волосок боевым топором». Эти слова, сказанные Адамом шесть лет назад, сейчас, словно в насмешку, вспомнились Цирцену.

– Но будь начеку, – предупредил Галан. – Если ты не убьешь ее и кто-нибудь из тамплиеров пронюхает, кто она и какую клятву ты дал, они утратят веру в твое могущество. Нарушение клятвы для них – это непростительная слабость. Единственная причина, по которой они сражаются за нашу страну, – это ты. Мне иногда кажется, что они последовали бы за тобой и в ад. Ты же знаешь, они фанатики веры. И для них нет никакого оправдания для нарушения клятвы. Никакого.

– Значит, мы не будем говорить им, кто эта женщина и какую клятву я дал, не так ли? – тихо спросил Цирцен, хотя знал, что братья все равно поддержат его, согласны они с ним или нет. Дугласы всегда горой стояли за лорда Броуди, своего друга и военачальника, – кровная клятва связала их кланы еще много лет назад.

Братья Дугласы несколько мгновений смотрели на Цирцена, а потом одновременно кивнули.

– Все останется между нами, пока ты не примешь окончательное решение.

Тяжело дыша на морозном воздухе, Цирцен мерил шагами двор замка, пока женщина в его покоях ожидала его решения, которое он так и не принял. Он пытался настроить себя против нее. Лорд Броуди так долго жил по строгим правилам, неукоснительно следуя кодексу чести, что почти не испытывал угрызений совести, когда держал меч у ее шеи. Но в то время как воин в нем требовал выполнить клятву, что-то другое, давно умершее, вдруг ожило в его душе и яростно сопротивлялось.

«Милосердие. Сострадание», – твердил ему тихий голос, заставивший его по-другому взглянуть на незыблемые правила. И Цирцен узнал этот голос – это был голос сомнения. А уж этим лорд Броуди вообще никогда раньше не страдал.

«Клянусь убить того, кто принесет флягу», – произнес он когда-то. Верность клятве воина была у него в крови. Это был кодекс чести, по которому он жил и по которому умрет. Кодекс чести Цирцена Броуди являлся той стеной, которая отделяла его мир от хаоса. И какое из этого следовало решение?

Она должна умереть.

Она.

О Дагда, почему это оказалась женщина? Цирцен любил женщин. Он обожал свою мать и неизменно вежливо обращался со всеми женщинами. Он чувствовал, что в женщинах проявляются самые лучшие человеческие качества. Цирцен был брудийцем, у которых королевская кровь передавалась по материнской линии. Шесть лет назад, когда он давал клятву Адаму, ему и в голову не пришло, что флягу может принести женщина, да еще и какая! Когда он снял с незнакомки этот странный шлем, волосы цвета меди сверкающим каскадом окутали ее почти до пояса. Зеленые глазищи, чуть приподнятые по краям, со страхом смотрели на него, а потом прищурились от гнева, когда незнакомка потребовала, чтобы он отдал ей шлем, поскольку это подарок ее отца. Собственно говоря, Цирцен только поэтому и вернул ей шлем, невзирая на его уродливость.

Необычно высокая для женщины, гибкая, с полной упругой грудью... Он даже успел разглядеть ее соски под странной тонкой одеждой. У нее были длинные ноги – такие длинные, что легко сомкнулись бы у него на бедрах. Когда она наклонилась за шлемом, Цирцен чуть было не потерял над собой контроль... Но что потом? Он перерезал бы ей горло, как только удовлетворил свою похоть?

Она. Интересно, Адам предполагал, что флягу принесет женщина? Может, он заглядывал в будущее с помощью магии и теперь посмеивается над его мучениями? И тем не менее, если бы не заклятие, жизнь этой женщины не подвергалась бы опасности. Это его неумелое заклинание привело ее сюда, и теперь он должен погубить невинное существо. Если он не найдет в ней ничего дурного, то эта смерть будет камнем лежать на его душе до самой его смерти.

Цирцен собрал всю свою волю в кулак, убеждая себя, что убить ее будет лучшим решением. Он выполнит клятву, и завтра его жизнь снова войдет в привычную колею. Он надежно спрячет флягу вместе с другими реликвиями и продолжит войну. Он вернется к своим воинам и найдет утешение в мыслях, что никогда не станет тем, кем боялся стать.

Главная цель Цирцена Броуди – это возвести на трон Шотландии Роберта Брюса. После смерти английского короля Эдуарда Первого[7] на трон Англии взошел его сын, Эдуард Второй[8], который продолжил начатую войну за шотландский трон. Если англичане победят в этой войне, уникальная культура шотландцев исчезнет без следа. Они станут как бретонцы, слабые и послушные, обреченные на голод и вымирание. Главной их надеждой в борьбе с королем Англии были тамплиеры, нашедшие убежище в замке Броуди.