Как далеко до завтрашнего дня - Моисеев Никита Николаевич - Страница 87

Итак путч нас застал в Переславле, вернее в его окрестностях в маленьком финском домике, который использовался в качестве гостевого в институте Программных Систем Академии Наук.

Увидев рано утром по телевизору вместо привычных последних известий фрагменты «Либединого озера», мы поняли, что в Москве что то стряслось. Но никто еще ничего не знал и начальство института тоже. Потом, когда через пару часов увидели на экране телевизора господина Янаева с трясущимися руками, как у алкаша перед похмелом, то поняли оба одно и тоже: произошёл путч импотентов, нравственных, физических, интеллектуальных, путч пьяниц и мерзавцев. И пошли гулять втроем – Корсаков, моя жена и я, понимая, что добром такие ситуации не кончаются..

То, что путч провалиться, в этом мы были уверены. Но последствия могут быть самыми непредсказуемыми и совершенно трагичными для нашего государства. И это мы все трое понимали отлично и одинаково. И то, что трагедии не избежать тоже. Но того, что случилось в Беловежской пуще никто из нас не ожидал.

Мне казалось, что произошло такое, что и в кошмарном сне не может предвитеться. Тысячи лет создавалось государство и за один вечер оно было разрушено. Это была не просто безответственость, это был удар в спину России, да и наверное, всей планетарной цивилизации. Кроме того, я не видел логики: ведь только что на референдуме народ проголосовал за сохранение Советского Союза и начался Новоогаревский процесс, который большинство рассматривало как некий свет в тунеле. И тут вдруг такое! Да еще нелепейший суверенитет России. Происшедшее мне казалось столь же нелогичным, как и объявление суверенитета Англии от Великобритании. Когда-нибудь нужные документы окакжуться обнародованными и мы узнаем скрытые пружины происшедшего.

Но может быть и тайны здесь нет никакой? Может быть здесь и нет ничего кроме игры человеческих страстей и амбиций? На эту мысль меня навел следующий эпизод.

В марте 92-го года было узкое совещание у Г.Э.Бурбулиса, Я уж не помню по какому поводу, но зашёл разговор о смысле Беловежской трагедии. Генадий Эдуардович начал было объяснять мотивы и почему так здорово, что произошло разрушение Советского Союза. Но вдруг остановился, воздёл руки к небу и сказал:"Да, неужели вы не прнимаете, что теперь над нами уже никого нет!". Может быть в этом и состояла истинная причина – ведь Бурбулис был тогда вторым лицом в государстве!

Я всё больше втягивался в общественную жизнь – в такое время невозможно уйти в сторону. Вот я и писал публицистические статьи, не очень веря в их полезность, а реализацию моих научных планов всё откладывал и откладывал до лучших времён....если они настанут. Да и кому сейчас есть дело до стабильности биосферы!

Еще одна попытка

Осенью 91-го года, кажется в ноябре, проходило общее собрание Академии Наук СССР – последнее собрание союзной Академии. Должен был быть решенным вопрос о её дальнейшей судьбе и о её принадлежности к России. Начались длинные и, как всегда, достаточно нудные дебаты. Я выступил с небольшой речью. Её лейтмотив состоял в том, что главным сегодня является не вопрос о принадлежности Академии. Здесь то и решать нечего: само собой разумеется, что она должна теперь называться Российской, как и в былые времена. Главное сегодня в другом – суметь поставить на службу России интеллектуальный потенциал Академии, также, как это было сделано во время войны, когда возникали различные академические комитеты, сыгравшие немаловажную роль в повышении обороноспособности страны и мобилизации её ресурсов на общую цель.

Сегодня Россия не представляет собой экономического организма. Это вырванный кровоточащий кусок территории – кусок единого тела страны. Но обратного хода нет. Несмотря на весь трагизм такого утверждения, его надо принять как аксиому. Отказ от неё будет означать кровь и ещё большую глубину трагедии. Надо пережить и Севастополь, эту кровоточащую рану и то унижение русского народа, в которое нас повергли ныне власть имущие и, сжав зубы, начать работать во благо будущего. Нужно научиться жить в этой новой для нас стране, ибо эта страна наша, за которую мы и только мы в ответе.

И первое, что должно быть сделано – превращение той территории, которую мы сегодня называем Россией в настояшее современное государство, в единый экономический организм, с соответствующей ему структурой. Эта задача пока не понята и, заведомо, не под силу той группе людей, которая сегодня, волей случая, пришла к власти и распоряжается страной. Надо это признать. И только тогда станет понятной вся та мера нашей собственной ответственности, той ответственности, которая лежит на плечах научной интеллигенции. Необходимо найти способы использовать интеллект, знания и энергию членов Академии и той молодежи – особенно научной молодежи, которая стоит за каждым из нас. Меня очень беспокоит то, что страну заливает волна посредственности, что в сознании тех молодых людей, которым, в силу удивительного случая, оказались сегодня врученными ключи от нашего будущего, властвует представление о самодостаточности – первейший индикатор посредственности и грядущих неудач. Как им объяснить, что их вознесение на вершину власти, не следствие их талантов и, чтобы выдержать ту ответственность, которая на них навалилась им необходима настоящая опора. Сказал я ещё и о том, что использовать расхожий термин «кризис» неправомочно. Следует осознать, что страна переживает смутное время. И речь должна идти об организации жизни в это время и о долговременной стратегии выхода из него. Вот почему необходимо создание совета «Наука будущему России».

Моя речь особого впечатления не произвела, только академик Марчук, последний Президент Союзной Академии – он вёл то памятное общее собрание, мне бросил:" Инициатива наказуема, Никита Николаевич! Вам и писать письмо в правительство".

Письмо на имя Б.Н.Ельцина я написал и его дал подписать ряду членов Академии. Положил его и на стол Г.И.Марчуку, где оно благополучно пролежало около недели. Я его забрал и без его подписи отвез в канцелярию Президента России.

Судьба этого письма достаточно показательна.

Примерно через полгода неожиданно вышел указ Ельцина об организации при правительстве консультационного общественного совета по анализу критических ситуаций и проектов правительственных решений. В его состав было включено довольно много весьма квалифицированных специалистов, что давало определенную надежду на возможность успешной работы. Его председателем был утвержден я. Мне казалось, что в таком составе, совет может, в наше смутное время, постепенно превратиться в некий инструмент стратегического анализа. Без него обойтись невозможно. А допускать до него бойких, на все готовых дилетантов, крайне опасно. Я думаю, что провал перестроечного процесса в очень многом был следствием непонимания возможных перспектив, ясного представления о том, что из желаемого реально! Да и само желаемое очерчивалось очень смутно. И перед моими глазами всё время вставал назидательный пример.

После нападения на Пирл Харбор, как об этом повествуют многчисленные воспоминания, в Вашингтоне возник неформальный кружек обеспокоенных ученых. Они собирались, обсуждали проблемы, возникшие в связи с войной, обдумывали пути их решения. Иногда в этих встречах участвовали Рузвельт, Гопкинс и другие государственные деятели. Рузвельт обычно молчал, иногда задавал вопросы, иногда просил проанализировать ту или иную ситуацию. Под эгидой этих людей проводились некоторые исследования, которые мы сегодня относим к исследованию операций или системному анализу, то есть к комплексному анализу проблем принятия тех или иных решений. Уже после кончины Рузвельта, Трумен формализовал эту деятельность и была создана знаменитая REND CORPORATION. Она сыграла очень важную роль в период холодной войны. Действует она и сейчас. Президенты и правительства уходят, а REND остается и снабжает федеральное правительство,(а в последние десятилетия и крупные корпорации) важнейшей, объективной, от политики независящей информацией.