Инженер магии - Модезитт Лиланд Экстон - Страница 31

Стоило ли являться сюда одному? С другой стороны, решает Доррин, это только его дело. У Брида с Кадарой свой путь – они бойцы и должны искать соответствующую службу.

– Можно войти? – громко спрашивает он, но никто не отзывается. Спешившись, Доррин привязывает Меривен к железному кольцу на квадратном столбе и заходит в помещение, наполненное покалывающим глаза туманом и металлическим запахом. Протискиваясь бочком мимо нагроможденных у одной стены сломанных орудий и каких-то непонятных металлических заготовок, юноша отмечает, что в сравнении с кузницей Хегла в этой мастерской царит полнейший кавардак и даже инструменты на полках набросаны кое-как, вперемешку. Зато их разнообразие производит впечатление. Многие из них – обычные молоты и молотки, штамповочные молот и прессы, приспособления для чеканки и прочее – Доррину хорошо знакомы, но он видит и чудные приспособления. Например, щипцы, напоминающие по форме змей, или два больших конических пробойника на тяжеленных основах. Из двух резервуаров с угольной пылью один разделен на две части.

Мускулы на спине кузнеца бугрятся, когда вздымается и падает его молот и когда он берет щипцами горячее железо. Потом железо остывает и возвращается в горн. Мастер внимательно следит за накалом и в нужный момент вновь перемещает заготовку на наковальню.

Наконец, когда деталь – сложной формы изогнутая скоба – устанавливается на краю горна для прокаливания, мастер откладывает молот и поворачивается к вошедшему.

– Ты кто, парень? Что тебе нужно?

– Меня зовут Доррин. Джардиш сказал, что тебе нужен помощник. Вот я и хотел бы поступить в подмастерья.

– Джардиш? С каких это пор торговцы стали разбираться в кузнечном деле?

Доррин отмалчивается, вежливо улыбаясь.

– Ты малый тощий, а стало быть, прожорливый. Всех молодых парней надобно кормить на убой, ровно свиней, – мастер обходит Доррина вокруг, внимательно его разглядывая. – И с чего ты вообще решил, будто можешь работать в кузне?

– Я уже работал. Был подмастерьем.

– Так почему там и не остался?

– Я... с Отшельничьего.

– А, из этих... И за что же они тебя поперли?

– Я хотел делать игрушки, маленькие машины. Ну а они там не видят в этом никакого проку.

– Хм... я, признаться, тоже.

– Но я могу делать все, что требуется.

– Рассчитываешь поработать у меня годик-другой, а, малый?

– Нет, почтеннейший. Я не рассчитываю занять это место надолго.

– Ха! Оно для тебя недостаточно хорошее?

Доррин прикусывает язык.

– Если я стану хорошим кузнецом, то мне придется уйти раньше, чем ты будешь готов от меня отказаться. Ну а не стану – так ты сам меня выставишь.

– Ну, парень, на язык ты, я вижу, востер. А что знаешь о нашем ремесле?

– Немного... Во всяком случае, недостаточно.

– Умеешь орудовать вон теми большими мехами? Гвозди ковать можешь? Хороший подмастерье способен выковать за утро не одну сотню. Пазы сращивать умеешь? Так, чтобы схватило намертво? Чушки у тебя ровные, не колются?

– Обычно нет, – Доррин ухитряется-таки вставить слово в эту тираду. Спиной он чувствует, что в кузнице появился кто-то еще, однако не оборачивается.

– Работа у нас трудная. Будешь меня слушаться? Делать что я скажу, и чтобы без дерзостей?

– А вопросы задавать можно?

Кузнец хмурится.

– Если ты прогонишь этого парня, Яррл, то будешь распоследним Белым болваном, – звучит позади твердый голос.

– Это наши, кузнечные дела, Рейса, – говорит Яррл, оборачиваясь на вошедшую женщину. Доррин отмечает ее седые волосы, широкие плечи и культю – правая рука ниже локтя у нее отсутствует. Кузнец тем временем вновь переводит взгляд на Доррина и пожимает плечами:

– Плачу я немного. Еда, койка в угловой каморке при кузнице и медяк за восьмидневку, пока не научишься толком работать самостоятельно. Но коли спустя первую восьмидневку ты не сможешь как следует орудовать молотом и ковать хорошие гвозди, можешь проваливать. Неумехи и бездельники мне не нужны.

– Справедливо. А найдется в конюшне свободное стойло, которое я мог бы почистить и занять?

– Стойло? – Яррл в недоумении. – Ты что, хочешь спать в стойле?

– Не я, почтеннейший. У меня есть лошадка.

– А чем ты собираешься ее кормить? Я на нее тратиться не собираюсь.

– Это само собой. Но ежели от меня будет толк, то я заработаю и на прокорм лошадке, а нет – так ты все одно меня выставишь. Ну а на первое время осталась у меня еще пара монет.

– Ну... я не знаю.

– Яррл... – Женский голос тих, но настойчив.

– Ладно. Но конюшню чистить и все такое будешь в свободное время. А сейчас отведи лошадь и возвращайся сюда. Хочу не откладывая посмотреть, способен ли ты отработать хотя бы харч.

– Да, почтеннейший.

– Этот по крайней мере не грубиян, – ворчит кузнец, отворачиваясь и берясь за молот.

Рейса, слегка покачав головой, улыбается Доррину и обращается к мужу:

– Я провожу его на конюшню.

Следом за однорукой женщиной юноша направляется к сараю и трем стойлам. В первом мул, второе и третье свободны.

– У Петры есть гнедая и повозка, но они сейчас на рынке.

– Петра – это твоя дочка?

– Да, и славная дочка, – в голосе Рейсы почему-то слышится нотка раздражения.

– Значит, тебе повезло, – улыбается Доррин.

– А ты что, вправду подмастерье кузнеца?

– Во всяком случае, был им. А еще я целитель.

– Целитель? И хочешь работать в кузне?

– Ну... в общем, меня тянет к металлу.

– Понятно. Но ты и впрямь целитель, один из Черных?

Доррин кивает, невольно глядя на ее культю. Женщина качает головой:

– Ну, это никакому целителю не под силу. А вот животных ты лечишь?

– Если не слишком тяжелый случай.

– Как насчет коз?

– Ими не занимался, но могу попробовать.

– Тогда пристраивай тут лошадку, да собери свои вещички – отнесешь в каморку. Место не ахти, но всяко лучше сарая, а со временем, думаю, Яррл устроит тебя поудобнее. Как освободишься, взглянешь на мою козу.

Взяв грабли, Доррин разравнивает глину, потом разбрасывает поверх нее солому и, расседлав Меривен, чистит ее. Затем, перекинув через плечо сумы и прихватив спальный мешок, он следует за Рейсой. Она указывает ему дверь в заднем углу, за которой находится комнатушка с единственным окном, закрытым ставнями, но незастекленным. Грубые половицы пропитались пылью, а всю обстановку составляют приделанная к стене койка с соломенным тюфяком, табурет да колченогий стол, на котором стоит покореженная медная масляная лампа.

– Скромно, зато уютно.

Положив свои вещи, Доррин поворачивается к Рейсе:

– Пойдем к твоей козе?

В маленьком загоне возле сарая он видит козу со вздутым животом и проводит рукой по козьей спине, потом по бокам.

– Она носит.

– Я знаю.

– Я не великий мастер по части животных, но, по-моему, она вынашивает нескольких.

– Скольких?

– Кажется, трех.

– Можешь ты что-нибудь сделать?

– Попробую, – Доррин старается привнести добавочную гармонию в организм козы и неродившихся козлят. Хочется верить, что это поможет. Наконец он выходит из загона, утирая лоб и стараясь не чихать от влажного запаха соломы.

– Ну как?

– Пока не знаю. Может потребоваться некоторое время...

– А вроде на ногах бедняжка стоит потверже, – говорит Рейса, глядя на козу.

Доррин, привалясь к изгороди, с трудом переводит дух.

– Э, паренек, да прежде чем идти в кузницу, тебе нужно подкрепиться. Садись на крыльцо, а я принесу что-нибудь перекусить. Я и забыла, что исцеление – это работа.

Доррин присаживается на верхушке крыльца, поставив ноги на нижнюю ступеньку. Прислушиваясь к доносящимся из кузни ударам молота, он подставляет лицо по-зимнему скупому на тепло солнцу. Весна еще не добралась до Дью.

– Вот.

– Спасибо, госпожа Рейса.

Женщина краснеет:

– Какая я тебе госпожа, паренек. Ты угощайся.

На поцарапанной деревянной тарелке лежат два ломтя овсяного хлеба, намазанных маслом, а поверх масла еще и густым, темным вареньем, и тонкий ломтик сыра. Помимо того, Рейса вручает юноше большую глиняную кружку с холодным сидром. Еда приходится кстати – слабость и дрожь в руках быстро проходят.