Инженер магии - Модезитт Лиланд Экстон - Страница 29

– Нету здесь Джардиша, он к Хиттеру пошел! Скоро вернется. А хочешь позавтракать, так помоги нам, – она указывает на бак с водой. – Вот ведро. Воду бери из заднего колодца – по этой лестнице ты спустишься прямиком к нему.

Доррин берет ведро и открывает заднюю дверь.

– И хорошенько вытри ноги, парнишка, – несется ему вослед.

Юноша выходит на утренний холод, жалея, что не смог поспать подольше. Впрочем, что за радость ворочаться в спальном мешке на жестких чердачных досках, когда в трех локтях от него спят в обнимку Кадара с Бридом?

Лестница выводит его на огороженный двор. Половину его занимают взрыхленные, но еще не засеянные грядки. Почва подернута инеем, и, направляясь к колодцу, он выдыхает пар.

Дубовое, скрепленное железом ведро, опускаясь на веревке, проламывает ледок, успевший сковать поверхность колодца. Юноша ставит колодезное ведро на уступ и переливает из него воду в ведро кухонное, не такое большое и тяжелое. Холодная вода расплескивается, обжигая его руки, как жидкий лед. Над дымоходом поднимается и сносится ветерком белая струйка дыма.

– Ноги вытри, – напоминает кухарка, когда Доррин возвращается с ведром на кухню.

Она стремительно шинкует и нарезает кубиками какие-то сомнительные овощи.

– Что, никогда не видел, как готовится похлебка? – хмыкает кухарка, завидя, что он не может отвести глаз от стремительно двигающегося ножа.

Чтобы наполнить бак, Доррину приходится спуститься к колодцу трижды.

– Управился-таки, – хмыкает кухарка – Садись, завтрак на столе.

– Спасибо, – добавляет большеглазая служанка Лисса.

– Не за что его благодарить, девочка. Он всего-навсего очередной бродяга, который спустя восьмидневку уберется неведомо куда, ежели его раньше не сцапают Белые стражи. Не могу понять Джардиша.

Выдвинув табурет, Доррин садится за исцарапанный стол, на котором красуются каравай черного хлеба, треугольник сыра, тарелка с сушеными фруктами, три побитые глиняные кружки и серый кувшин, над которым поднимается пар.

– А как насчет твоих приятелей, парень? – ворчит стряпуха. – Они что, весь день собрались дрыхнуть?

– Не думаю, – отвечает Доррин, глядя на серую марь за окошком, – но ведь еще только-только как рассвело. Разве не так?

– Если хочешь, чтобы из тебя вышел толк, не спи после вторых петухов.

Лисса, перед тем как уйти с пустым подносом, с улыбкой бросает на Доррина взгляд.

– Скажи старой миссус, что ежели она хочет горячего сидра, пусть дважды позвонит в колокольчик! – мелькающий нож застывает, и кухарка сметает овощи в бурлящую в глубокой кастрюле темную жидкость.

Доррин наливает кружку горячего сидра, потом отрезает хлеба и сыра. Хлеб теплый, хорошо пропеченный, сыр холодный и острый.

– Очень вкусный хлеб, – хвалит он.

– А то как же! Я другого не пеку. Если за что-то берешься, то уж делай на совесть, а иначе будешь просто занимать место.

– И сидр замечательный.

– Ты что, не слышал меня, парнишка? Я хорошая повариха и плохой снеди не подаю. А вздумайся мне подавать, так я буду не повариха, а невесть кто.

– Ага, вот где это место! – доносится с лестницы добродушный голос Брида.

– Какое еще место? – фыркает кухарка, когда Брид ступает на широкие половицы. – Ты бы лучше пошевеливался, а то и к закату не растрясешься.

– Твоя правда, матушка, – беззлобно отзывается Брид, выдвигая табурет напротив Доррина и наливая две кружки горячего сидра.

– Конечно, моя, но я не нуждаюсь, в том, чтобы мне говорил об этом сопливый мальчишка.

Кадара садится на табурет рядом с Бридом, берется обеими руками за горячую кружку. Пар клубится прямо в лицо.

– А ты слишком хорошенькая, чтобы быть бойцом, – нож кухарки тычет в сторону Кадары. – Своими глазками ты сразишь больше мужчин, чем той железякой, с которой притащилась вчера.

Кусок хлеба застревает у Доррина в горле.

– Ни слова, – шепчет Кадара Бриду. – И ты тоже! – эти слова обращены уже к Доррину.

Доррин смотрит на Брида и ухмыляется.

– В том, чтобы девушка знала себе цену, нет ничего дурного, а вот излишняя скромность торит дорогу для демонов. Да-да, многие девицы оказывались брошенными с младенцами лишь из-за того, что не верили в свою красоту. Ха!

Снова мелькает нож, и в кастрюлю падает очищенная от мяса кость.

Дверь открывается, и на кухню заходит Джардиш.

– Хорошо выспались? Чую, к обеду будет славная похлебка. Аромат, Джэдди, уже и сейчас дивный.

Сняв тяжелую куртку, он вешает ее на один из крючков у двери.

– Никогда не доверяй языку мужчины, – фыркает Джэдди, – ни когда дело касается еды, ни – особливо! – ежели речь идет о любви,

– Она за словом в карман не полезет, – усмехается Джардиш, беря длинную глиняную трубку и доставая из жилетного кармана кисет. Набив и раскурив трубку, он подталкивает к столу единственное кресло, усаживается и, выпустив струйку дыма, спрашивает:

– Значит, вы скоро отбудете?

– Да, почтеннейший, – отвечает Брид. – Как только доберемся до Дью, мы с Кадарой попробуем наняться в дорожную охрану.

– Вас наймут, тьма свидетель. Они наймут любого, кто мало-мальски способен махать клинком.

– Ты, похоже, не слишком высокого мнения о спидларских охранниках.

– Это точно, они способны лишь пугать мелких воришек, у которых кишка тонка податься в разбойники.

– И забавлять своими россказнями шлюх по тавернам, – добавляет Джэдди.

– Ну а ты, паренек? – спрашивает Джардиш, выпустив струйку дыма в направлении Доррина.

– Я хотел бы поступить подмастерьем к кузнецу.

– К кузнецу? А не хиловат ли ты для этого?

– Я крепче, чем кажусь с виду.

– А навык хоть какой-то имеешь?

– Да, я уже работал в кузнице.

Джардиш вынимает трубку изо рта и выдувает дым в сторону Доррина. Тот изо всех сил старается не закашляться. На Отшельничьем никто не курит, но юноша читал об этом занятии, особенно распространенном в Хаморе.

– Но ведь кузнец кузнецу рознь, парень. В Дью, должно быть, с дюжину кузниц – не то чтобы я их всех знал, – и у каждого кузнеца свой конек. Кто подковы ладит, кто гвозди, кто что.

– Мне бы в такую, где куют инструменты да детали для фургонов или там лесопилок.

– Таких кузниц в Дью две. Одна, за южной стеной, как раз у заставы, принадлежит Генштаалю. Хорошее заведение, солидное. Ну а кузница Яррла на северной стороне, близ сторожевой дороги.

Доррин молча жует кусочек ябруша.

– У Генштааля три взрослых сына, все старше тебя. А вот у Яррла только дочка и никаких подмастерьев, во всяком случае не было, когда я последний раз о нем слышал. Поговаривали, будто дочка-то ему и помогает.

Эта фраза завершается еще одним облаком дыма.

– А что не так с Яррлом?

– Хм... не сказать, чтобы не так просто... Ну, говорят, будто у его жены дурной глаз, а у дочки язык... К тому же они приезжие. Яррл устроил там мастерскую, когда я был самую малость постарше тебя, и никто по сей день не знает, откуда он родом. Мастер он хороший, но у него что на уме, то и на языке. Короче, ученики в этой кузне не задерживаются. Последний проработал три дня.

– Единственное, что я могу сделать, это попробовать.

– И то сказать, – Джардиш поднимается. – Молотком не стукнешь – гвоздя не вобьешь, не подоишь корову – молока не попьешь.

Поняв намек, поднимается и Доррин.

– Мы отправимся в путь, как только уложим свои котомки.

– Стоит ли так торопиться? Пусть красотка-боец допьет свой сидр.

– Большое спасибо за гостеприимство, – говорит, встав из-за стола, Брид.

– Не стоит благодарности. Я кое-чем обязан молодой Лидрал, а это зачтется мне в счет долга.

Сделав извилистый жест трубкой, Джардиш кладет ее на блюдо и обращается к Джэдди.

– Я пошел на пристань, к баржам. Может быть, на рынке будет зимняя форель.

– Если будет, бери только серебристую. Тусклая горчит.

Пожав плечами, Джардиш натягивает куртку.

Как только он покидает кухню, Доррин поднимается по лестнице, чтобы собрать свои вещи, пока Кадара и Брид заканчивают завтрак. Плотно скатав постельные принадлежности, он укладывает их в седельную суму, надевает куртку и с сумками через правое плечо, посохом в правой руке и спальным мешком в левой снова спускается на кухню.