История крепостного мальчика (сборник) - Алексеев Сергей Петрович - Страница 7

«Нужны мне твои толмачи, потому и задержал, — писал царь. А ниже: — Польза и тебе от того, что они в России».

Задумался шведский король. Что за загадки в ответе царя Ивана? Да и живы ли вообще толмачи? Вновь посылает гонца в Россию.

«Живы, — приходит ответ, — живы!»

Сами же толмачи написали этот ответ. А ниже: «Русских детей шведскому языку обучаем».

Действительно, жили они в Москве и обучали шведскому языку русских детей.

Для этого и задержал их царь Иван в России. Говорил им часто:

— К новым местам пробиваемся. Нужно и нашим знать языки чужие.

Прошел год. Вызвал царь толмачей:

— Обучили?

— Обучили.

Вызвал детей:

— Научились?

— Научились.

Приказал царь Иван проверить.

Действительно, хорошо овладели дети шведским языком.

Наградил Иван Грозный щедро учителей и отпустил на родину.

Шведскому же королю написал:

«Как замиримся, приезжай. Лишних персон не бери. Теперь у нас собственные толмачи есть».

Разные, необычные были в тот век имена. Многих сейчас не встретишь: Иберя, Суря, Субота, Харя, Луня, Оноша, Ворох, Калкей, Шестак, Четвертак, Ушак…

Где-то в верхневолжском сельце проживал мужичонка по имени Разгильдяй.

Мужик как мужик. Человек как человек — руки, ноги, шея, голова на шее. Все, казалось, при Разгильдяе есть. И все же…

Собрались как-то крестьяне ехать зимой за дровами в лес. Коней в сани уже запрягли. Все собрались. Разгильдяя нет.

— Разгильдяй! Разгильдяй!

Спит Разгильдяй.

Разбудили.

Явился.

— Ну, поехали.

Но тут:

— Стой!

— В чем дело?

Оказывается, топор забыл Разгильдяй. Сбегал за топором.

Явился.

— Ну, поехали!

И снова:

— Стой!

— В чем дело?

Оказалось, пилу забыл Разгильдяй.

Сбегал за пилой.

Явился.

— Ну, поехали.

Но тут опять:

— Стой!

— Так в чем же дело?

Оказывается, торбу с едой на дорогу забыл Разгильдяй.

Целый час из-за Разгильдяя напрасно тогда потратили.

Или вот еще случай. Решили крестьяне починить подгнивший мост через речку. Снова ждали почти час Разгильдяя. Снова в три горла ему кричали.

Явился наконец Разгильдяй. Приступил к работе. Раз топором ударил. Два топором ударил.

Нет топора.

— Где же топор?

Утопил по неосторожности Разгильдяй топор.

Взялся теперь за пилу. Раз потянул. Два потянул.

Нет пилы.

— Где же пила?

Утопил Разгильдяй пилу.

Потом унесло водой у него бревно. Потом унесло багор. Потом унесло и его самого, Разгильдяя. Еле его спасли.

И так всегда.

И так во всем.

И так по любому случаю.

Намучились крестьяне с односельчанином. Уже и по-хорошему к нему. Ласково называют: Разгильдяюшка, Разгильдедюшечка, Разгильдедейчик, Разгильдедешечка. Не помогает. Сплюнули крестьяне с досады, вернулись к старому:

— Разгильдяй!

Побывали как-то в верхневолжском селе мужики из села верхнедвинского. Узнали они про Разгильдяя.

— Э, да и у нас есть такой. Только имя его Окул.

Вернулись крестьяне к себе на Двину. Понравилось имя им Разгильдяй. Слово звонкое, запоминающееся. Стали они теперь своего Окула называть Разгильдяем.

Побывали как-то в верхнедвинском селе мужики из села верхнеднепровского. Узнали они про Разгильдяя.

— Э, да и у нас есть такой. Только имя его Поздей.

Вернулись к себе на Днепр. Понравилось и им имя Разгильдяй. Стал Разгильдяем теперь Поздей.

Шли годы. Менялись на Руси имена и фамилии. Рождались новые, забывались старые. Многих нет теперь и в помине. Нет и имени «Разгильдяй». Имени нет, слово осталось. Вот и в наше время часто его услышишь:

— Разгильдяй!

Оказалось живучим слово.

Хороши, хороши Сокольники. Лыжи бери — поспешай в Сокольники. Поезжай на прогулку, на встречу с друзьями. Выставку международную посмотри. Поброди по аллеям чудесного парка. Полюбуйся на сосны, березы, ели. Целебным воздухом подыши.

Садись в метро — поезжай в Сокольники.

Давно уже Сокольники находятся почти что в центре самой Москвы. В годы Ивана Грозного был здесь далекий дремучий лес.

Раздолье здесь было лесному жителю. Важно ходили лоси. Кабаны, как князья, ступали. Лисы-плутовки целыми стаями бегали. Заячьи уши чуть ли не за каждым кустом торчали.

А птицы. Сколько здесь было птицы лесной. В дни своих птичьих свадеб на токах, на полянах тетерева в бесконечных танцах топтались. Пели песни сердечные длиннобородые глухари.

Любил царь Иван охоты всякие. С собаками, с загонами, с рогатинами — на медведя.

Торжественно обставлялась в те дни охота. Отправлялся в путь целый царский охотничий поезд. С князьями, с боярами.

Рвутся собаки. Подрагивают в нетерпении кони. Псари и ловчие — наготове, словно солдаты в преддверии боя.

Приготовились. И вот сейчас все устремятся туда — на поля, в леса. Охота царская начинается!

Любил Иван Грозный охоты всякие. Однако больше всего с соколами.

Едет Иван Грозный верхом на коне. Сокол сидит у него на руке. Грозно поводит глазами по лесу Грозный. Грозно поводит глазами по лесу сокол.

Все спокойно. Все тихо. Но вот…

Метнулся из-под кустов заяц. Бежит поляной. Бежит, петляет. Сорвался сокол. Ядром из пушки. Стрелой из лука. Бедняга заяц. Крик очумелый. Призыв прощальный. В когтях добыча.

Взлетела с ели лесная птица. Пружиной — сокол. Вдогон, как пуля. Как взмах кинжалом. Как шайба в спорте. Качнулась птица в бездонном небе. Торжествует молча победу сокол. Несут добычу к ногам царевым.

В честь царских соколиных охотничьих забав заповедный лес под Москвой был назван Сокольниками.

Так и пошло. Так и до нас дошло.

Илейка Худой научился играть в шахматы. Это Дол мат Воронов о шахматах ему рассказал. Долмат, как и Илейка, московский мальчишка. Только он старше Илейки. Долмату двенадцать лет.

Началось все с того, что Долмат научил Илейку играть в шашки. Понравилась очень игра И лейке. Особенно если пешкой пролезешь в дамки. Особенно если у противника на доске получился фук.

И вот теперь Долмат принес шахматы. Показывает он фигуры И лейке.

— Король, — объясняет Долмат. — По-нашему значит — царь.

Взял Илейка фигурку в руки. Царь! Держать боязно.

— Королева, — продолжает Долмат. — По-нашему значит — царица.

Рассказал про туру, про другие фигуры. Особенно конь по душе Илейке. И правда, что конь. В любую сторону по доске, пожелаешь — скачет.

Стали они играть. Обхватил Илейка руками голову. Думает.

— Думай, думай, — наставляет Долмат. — Игра непростая. Мозговая, ученая.

Потом помолчал, и вдруг:

— Только про игру никому ни слова!

Оказалось, что шахматы — игра запрещенная, недозволенная. Не разрешалось в те годы на Руси играть в шахматы. Даже в Стоглаве, в своде законов того времени, об этом было записано. Больше других церковь и церковники были против шахмат.

Убедился вскоре в этом Илейка.

Как-то попался он на глаза местному попу. Взял его поп за ухо.

— Играешь в шахматы?

— Нет, — тут же соврал Илейка.

— Брешешь. По лицу вижу, неправду говоришь, — сказал поп. И так крутанул Илейку за ухо, что мальчик решил — оторвалось ухо.

После этого завел поп свое поповское:

— Проклятье будет на этом свете.

— Проклятье будет в загробном мире.

— В котел тебя черти бросят.

— Будешь гореть, аки хворост, в пламени адовом.

Нагнал он на Илейку страха. Полгода тот боялся касаться шахмат.

А потом снова как-то с Долматом сыграли они партию. А потом и еще, и еще, и еще.

Только тайно теперь играли. Хоронились ото всех. В подвал прятались, в погреба забивались, даже в колодец глубокий однажды лазили.

Нравится Долмату и Илейке играть в шахматы. Игра мозговая, умная.

Вскрылись все же их тайные игры. Было им наказание. Били Илейку и Долмата палками по голым пяткам.