Хрустальный лес - Черноголовина Галина Васильевна - Страница 7

— А это фантик… Я фантики собираю. У меня уже много.

— И я фантики собираю… И у меня тоже есть… — слышатся голоса со всех сторон.

— Хватит, хватит, ребята, — успокаивает расходившийся класс Антонина Ивановна. — Фантики после уроков посмотрим, у кого какие. А сейчас подумаем все, сколько будет, если к четырём прибавить два…

Один раз Катя слышала, как Антонина Ивановна на перемене спросила Эдика:

— Зачем ты, Эдик, мне всё время на своих товарищей жалуешься?

— А мне мама велела, — ответил Эдик. — Она сказала, если кто шалит, нужно обязательно вам говорить. Потому что вы молодая, и вам трудно с классом справляться.

Антонина Ивановна почему-то сильно покраснела.

— Знаешь что, Эдик, — сказала она. — Ты всё-таки попробуй мне поменьше помогать. Я, пожалуй, и сама справлюсь…

«Ну конечно, Антонина Ивановна и без Эдика справится, — подумала тогда Катя. — Ведь, наверно, больше никто не умеет так красиво писать на доске букву «а» и рисовать весёлых зайцев с морковками…»

Катя и Эдик ходят домой по одной улице. Эдику — дальше, Кате — ближе. Так Эдик всегда портфель у Кати отберёт и несёт всю дорогу, в одной руке свой, а в другой Катин. Катя сначала не хотела отдавать свой портфель:

— Что я, сама не донесу?

Но Эдик очень строго сказал:

— Мальчики должны всегда помогать девочкам, так мама сказала. А ты просто глупая и ничего не понимаешь.

Обидно Кате: неужели она уж и в самом деле такая глупая?

— Ты в Крыму была? — спрашивает Эдик.

Катя смущённо крутит головой.

— А Крым дальше или ближе Чёрного моря? — спрашивает она.

Эдик смеётся.

— Так там же и Чёрное море, глупая… Мы ещё в Сочи были. А ты нигде не была. Вот.

Кто-то поднёс к лесным орешкам спичку. Они разом вспыхнули и превратились в горячие угольки. Катя топает ногой:

— Я тоже была, тоже…

— Нигде ты не была, глупая.

— Нет, была, была!..

— Ну, где была?

— В хрустальном лесу была, вот где!

— Где?! — Глаза Эдика насмешливо щурятся. — Эх ты, обманщица! Хрустального леса не бывает. Возьми свой портфель.

Тут только Катя замечает, что стоит возле своего двора. Она выхватывает портфель из рук Эдика и громко хлопает калиткой.

— А спасибо за тебя кто скажет? — кричит Эдик ей вслед.

Катя стоит во дворе, кусая губы: ну как доказать Эдику, что она и вправду была в хрустальном лесу?

Прошлой зимой Катя долго упрашивала папу взять её с собой в лес. Ей очень хотелось посмотреть, откуда папа возит на стройку новой школы большие толстые брёвна.

— Ну ладно, — наконец сказал папа. — Только вставать надо ещё затемно. Я тебя долго будить не стану, один раз скажу «вставай», и всё. Не проснёшься — один уеду.

Когда папа встал, Катя уже сидела одетая и обутая, и лесные орешки были совсем круглые.

А вот когда закутанная Катя уселась рядом с папой в кабине и грузовик тронулся, ей захотелось спать. Девочка привалилась к мягкой спинке сиденья, от которой пахло бензином, и заснула…

Катя открыла глаза оттого, что машину сильно тряхнуло: должно быть, попался на дороге толстый корень не выкорчеванного до конца дерева. Катя поглядела в окошко и тут увидела такое, что ей вмиг расхотелось спать…

Было ещё темно, и дорогу освещали только фары машины. Яркий сноп света скользил по белой накатанной дороге, выхватывая из темноты придорожные кусты и деревья. Странные были здесь деревья… Их ветви казались сделанными из стекла и горели разноцветными огнями. Где-то Катя уже видела такое… Да, да! Вот точно так же сверкали и переливались подвески на люстрах в Доме культуры, куда они ходили с папой и мамой встречать Новый год. Мама сказала, что эти люстры хрустальные. Кате очень понравилось слово «хрустальные», оно такое звонкое, светлое…

«Ну конечно, этот лес тоже хрустальный!» — подумала Катя. Всё новые и новые деревья выступали из темноты, и на их ветвях также вспыхивали, переливались трепетные огни. Кате даже слышалось, как звенят, потихоньку ударяясь друг о друга, ветки ближних деревьев:

Вдруг на дорогу выскочил большой белый заяц, а за ним — лиса! Свет фар ослепил их, они заметались, не зная, куда укрыться от этого резкого неожиданного света. Выхода так и не нашли и со всех ног пустились бежать прямо перед машиной по сверкающей дороге, уже не обращая внимания друг на друга…

— Ой, папа, не надо ехать так быстро, — схватила Катя отца за рукав, — ты же их раздавишь!..

Отец на мгновенье затормозил и выключил фары. В смутном голубоватом рассвете Катя разглядела, как шарахнулись в разные стороны две тени — лиса и заяц. Лиса, наверно, с перепугу уже и позабыла, за кем гналась.

Папа снова включил фары, и снова засверкал, заискрился лес; казалось, будто в нём зажгли тысячи огней в честь какого-то большого праздника и все деревья кружатся в огромном хороводе…

Катя долго сердиться не умеет. На следующий день она опять шла домой с Эдиком, и опять он нёс её портфель и рассказывал, как он с папой и мамой катался на большом белом теплоходе по Чёрному морю…

— А он какой, пароход? Больше нашей школы? — спрашивала Катя.

— Глупая, не пароход, а теплоход. Конечно, больше, туда таких школ штук десять поместится, а то и двадцать. Вот!

Время летело быстро. Вот и снег выпал, и морозы ударили. А в декабре случилась небывалая в этих местах оттепель. Подул влажный весенний ветер, из обмякшего снега стало хорошо лепить снежки, и на реке затемнели полыньи. Можно было бы подумать, что уже весна, если бы не ночи, такие длинные, что в классе на первом уроке ещё горели лампочки.

В это утро Катя собралась в школу раньше обычного: ей давно хотелось прийти самой-самой первой и всё никак не удавалось. Когда она вышла из дому, ещё горело много звёзд. За ночь подмёрзло, и под калошами звонко хрустел ледок. Над школьным крыльцом светила большая яркая лампочка, а окна классов были ещё темны.

«Сегодня я самая первая!» — обрадованно подумала Катя и уже хотела вытереть ноги и взбежать на крыльцо, как вдруг словно кто тронул её за плечо. Катя подняла глаза и замерла в восхищении. У школьного крыльца росла черёмуха — это её ветку задела Катя. Черёмуха была высокая, развесистая. Весной она наряжалась в пышные белые кружева, а летом радушно угощала всех черной, вяжущей во рту ягодой. Со всей округи слетались к ней птицы, сбегались дети. А сорвут последнюю ягодку — и снова все забывают про черёмуху. Разве щеголеватый скворец усядется осенью на ветку отдохнуть по дороге в тёплые края и прочирикать прощальную песенку да какой-нибудь озорник просто так заберётся на самую макушку — того и гляди, обломит.

Черёмуха стояла тихая, неприметная, копила силы к весне, чтобы опять одеться в белые пахучие грозди. Но в это утро черёмуху словно подменили. Она как будто сбежала из Катиного хрустального леса: точно так же искрились, переливались разноцветными огнями её ветви; тихо-тихо звенели они от лёгкого ветерка, и Кате почудилось, что она слышит в этом хрустальном звоне знакомую песенку:

— Ты чего здесь стоишь? — раздался сзади громкий голос Эдика.

— Смотри, Эдик, — почему-то шёпотом сказала Катя. — Черёмуха стала хрустальная…

Эдик громко засмеялся:

— Выдумщица ты, больше никто… Глупышка. Это же снег на ветках растаял, а потом они ночью обледенели. Мне папа говорил… Вот, смотри…

Он взял палку и стукнул по стволу. Черёмуха качнулась; тонкие льдинки, звеня, посыпались на мёрзлый снег.

— Поняла? — обернулся Эдик к Кате. — Давай подержу портфель, пока ты ноги вытираешь.

Но Катя не отдала портфель, а вместо этого несколько раз стукнула им Эдика. От неожиданности Эдик заморгал глазами. Другой мальчишка на его месте наверняка дал бы сдачи, но Эдику мама не разрешала ни с кем драться.