Судьбы и сердца - Асадов Эдуард Аркадьевич - Страница 65

Ей иногда не верится, что он,

Вот этот сверток чуть побольше книжки,

Не выдумка, не сказка и не сон,

А настоящий маленький сынишка!

И смех и грех смотреть, как он порой,

Барахтаясь в короткой рубашонке,

Через себя фонтанчик пустит тонкий,

Подушку всю облив за головой,

Подобных «дел», нескромных и сумбурных,

Немало доведется наблюдать.

В три месяца всех «навыков культурных»

Не в силах человек еще понять.

Да не беда! Вот станет повзрослее

И все постигнет. А пока что сын

Глядит на мать… И нет его роднее!

Ведь он такой для матери один!

2

— Можно к вам, Галина Николавна? —

В дверь пролез заснеженный букет.

За букетом девочка вослед.

— Вы, ребята? Вот как это славно!

Как я рада! Ну, прошу, входите!

Да смелее. Сколько же там вас?

Нина, Лена, два Алеши, Митя…

О, да тут почти что целый класс?!

В платьях, отутюженных заране,

В галстуках, что зорь любых алей,

Вот они уселись на диване

Стайкой красногрудых снегирей.

Староста Петров, как самый главный.

Произнес с торжественным лицом:

— Мы пришли, Галина Николавна,

Рассказать, что мы вас очень ждем.

Двойки есть… Ослабла дисциплина… —

И, смутившись, отошел к окошку.

— Брось! — вскочила черненькая Нина, —

Можно, мы посмотрим на Сережку?

— Он не спит, Галина Николавна?

— Нет, не спит, поближе подойдите.

Только чур: спокойно, не галдите!

— Нет, мы тихо… Ой, какой забавный!

— А глаза большущие какие!

— Карие, совсем не как у вас… —

Ким утешил: — Это так сейчас.

Подрастет — и станут голубые.

— Вот как все предугадали славно!

До чего же, право, мы мудры! —

И, смеясь, Галина Николавна

Потрепала детские вихры.

Нина, розовея смуглой кожей,

Подошла к ней. — Я хочу спросить:

Можно иногда нам приходить

Посидеть и поиграть с Сережей?

Через час — в квартире тишина…

Щебеча, умчались снегирята…

А она стояла у окна,

Вслед им улыбаясь виновато.

Любят, ждут… Нет, эти но солгут!

Взгляд ребячий не привык лукавить.

А она? Давно ль хотела тут

Все забыть, все бросить и оставить…

Думалось: районный городок…

Школа, дом, за окнами картошка,

Из трубы клубящийся дымок.

Книги, труд и маленький Сережка…

Школа, труд… А разве здесь не труд?

Разве нет и тут друзей горячих?

А ребята? Разве же бегут

От таких вот чистых глаз ребячьих?

Струсила? Обида сердце гложет?

Пусть! Тут важно только не сломаться!

Трус не тот, кто может испугаться.

Трус — кто страха одолеть не сможет!

Сын промолвил с важностью: — Агу!

— Да, малыш, уйдет, затихнет гром.

Никуда-то я не побегу,

Мы и здесь с тобою заживем.

3

— Галина, можно? — Распахнулась дверь,

И появилась Эльза Вячеславиа. —

Не спит малыш? — Не спит.

— Ну, вот и славно!

На, детка, зебру — презанятный зверь.

Одета гостья ярко и нарядно:

Шелка, сережки, кольца, кринолин…

Все бьет в глаза, все пестро, все нескладно.

Сама точь-в-точь как зебра иль павлин!

— Мы, Галочка, квартиру получаем.

Хлопот по горло: с мебелью беда!

То купим шкаф, то кресло прозеваем…

Вот все обставлю, приходи тогда.

— Что ж, как-нибудь визит такой устроим,

Сейчас же попрошу я вот о чем:

С полчасика побудь с моим героем,

Пока я отлучусь за молоком.

— Ах, я не прочь! Но тут меня тревожит

Боязнь: а вдруг чего недогляжу?

К тому же платье… Подызмяться может…

А впрочем, ладно, мчись, я посижу.

Она с надрывом что-то стала петь,

Потом младенцу показала рожки.

Но край пеленки, там, где были ножки.

Вдруг начал подозрительно влажнеть.

Авария! Что делать новой маме?

Она к кровати робко подошла

И пальцами с блестящими перстнями

Пеленки край брезгливо подняла.

Увидев незнакомое лицо,

А может статься, ощутив на теле

Чужой руки холодное кольцо,

Малыш заплакал горько в колыбели.

Он так сучил озябшими ногами,

Так громко плакал, стиснув кулачки.

Что временной и неумелой «маме»

Осталось лишь схватиться за виски.

Нет, где уж этой барыньке столичной,

Чья лишь в нарядах и живет душа,

Управиться с хозяйством непривычным —

Одеть и успокоить малыша?!

Но что это: мираж? Метаморфоза?

Сняв быстро брошь и положив в карман,

Она накидку цвета чайной розы

Швырнула вдруг, как тряпку, на диван.

Откуда эта быстрая сноровка?

Галина поразилась бы донельзя,

Увидев, как уверенно и ловко

Ее Сережку пеленает Эльза.

Но Эльзы нет здесь. Нету, право слово!

Нет дамы в ярких кольцах и наколках,

Есть просто Лиза — дочка горнового,

Девчонка из рабочего поселка.

Отец в цеху, мать целый день стирала,

А старшая, вскочив еще спросонок,

Уже кормила, мыла, пеленала

Своих чумазых братьев и сестренок.

Но годы шли, и прошлое забылось.

Богатый муж… Безделье и шелка…

Когда она душою опустилась,

Теперь нельзя сказать наверняка.

Не в тот ли день и час, когда решила,

Что труд придуман только для мужей,

И весь свой пыл душевный посвятила

Кокетствам да наружности своей?

Ответить трудно. Только мир стал тесен.

Вся жизнь: прилавки, моды и кино.

Мурлыканье пустых, пошлейших песен…

И грустно, и противно, и смешно…

Но нынче звонкий, горький плач ребячий

На миг какой-то всю ее встряхнул,

Как будто в омут плесени стоячей

С размаху кто-то камень зашвырнул.

И разом точно встала тень былого:

Нет Эльзы в брошах, кольцах и наколках.

Есть просто Лиза — дочка горнового,

Девчонка из рабочего поселка.

Надолго ль это сердце встрепенется?

Ворвется ль в омут свежая струя?

Иль плесень снова медленно сомкнется?

О том пока и сам не знаю я.

Глава IX НОЧЬ

Вешняя безоблачная ночь,

Ветер клейко пахнет тополями…

Сколько губ в такой вот час не прочь

Говорить сердечными стихами?

Хмелем бьет зеленое вино

От корней травы до небосвода.

Все сегодня лирики полно:

И дома, и люди, и природа…

Любит ветер вот такую ночь:

Зашумел вдруг, точно стая галок,

И, сорвав, умчал со смехом прочь

Белый тополиный полушалок.

Вон, покинув пестрый хоровод,

На трубе сидит звезда-красавица,

А гуляка-месяц, будто кот,

К ней по гребню крыши пробирается.

Мерно плещет спящая река…

А над нею песнь и звон гитары.

Песнь любви… В ней радость, и тоска,

И покой, и вьюги, и пожары…

Петь ее с подругою вдвоем

Хорошо! И все же, скажем честно,

Не под каждой дверью и окном

Песне этой прозвучать уместно.

Не всегда. Да вот хотя б сейчас

В комнате, за этой вот гардиной,

Мать сидит и не смыкает глаз

У кровати маленького сына.

На диване в пестром беспорядке

Кубики, жирафы и слоны,

Зайцы, носороги и лошадки

Дремлют в блеске матовой луны.

Спит «зверье» беспечно, тихо, мирно…

Лишь солдатик — честная душа,

Сжав приклад и став по стойке «смирно»,

Верно охраняет малыша.

Что мальчишке этой ночью снится?

Впрочем, может быть, и ничего.

Он уснул. А матери не спится.

Мать сидит и смотрит на него.

Вот он спит, не знающий тревоги.

Тот, кому в большую жизнь идти.

Перед ним открытые дороги,

Но уже с ухабами в пути.

Он шагнет, он солнцу улыбнется.

Но, хоть трижды будь он молодец,

Сколько раз он больно ушибется,

Встретясь со словами: «Твой отец».

Да, отец… Он не войдет открыто,

Не посадит сына на плечо,