Звоночек 2 (СИ) - Маришин Михаил - Страница 14

Конечно, помогали мятежникам-коммунистам из-за границы не за красивые глаза, их просто использовали для свержения советской власти. С этой целью из Парижа в Закавказье, с помощью "иностранных разведок", которые на все лады кляла центральная пресса, прибыло Грузинское эмигрантское правительство, которое и подняло знамя нового "белого" мятежа, объединив вокруг себя все "контрреволюционные элементы". В первые же три дня им удалось полностью взять под контроль район Батума и сам порт, выбив оттуда пограничников и моряков-черноморцев, который до того "национал-коммунисты" безуспешно осаждали месяц. Этому способствовало то, что основной ударной силой эмигрантского правительства была бригада, укомплектованная ветеранами белого движения и снаряжённая наилучшим образом.

Теперь, имея порт, который МСЧМ не могли эффективно блокировать из-за недостатка топлива, белые стали получать не только лёгкое стрелковое оружие, но и артиллерию, и даже танки. Появилась у них и собственная боевая авиация, пусть малочисленная, но сильно осложнившая жизнь моряков-черноморцев.

Однако, нет худа без добра. Грозные события на Кавказе позволили Сталину, получившему тяжёлый удар, устоять. В первый же день открывшегося 6-го июля съезда партии он, пользуясь тем, что всё происходящее было "моментом истины" и каждый должен был определить свою позицию, показав своё истинное лицо, обрушился с беспощадной критикой на объединённую оппозицию, обвинив её во всех смертных грехах. Его оппоненты единомоментно лишились своих партбилетов, по ним даже не голосовали персонально, а вышибли из партии "общим списком" и их дальнейшую судьбу нетрудно было предугадать.

Впрочем, последние события произошли уже в то время, когда я, выписавшись из госпиталя, въезжал в Москву.

Эпизод 2

Сказать, что моё возвращение стало для всех неожиданностью — не сказать ничего. Ведь меня дружно считали погибшим. Пётр и Мария Миловы, которым Полина не оставила даже записки о том, куда и зачем уехала, даже посчитали, что моя жена, попав в немилость ОГПУ, подалась в бега. На стенде, перед проходной завода ЗиЛ, всё ещё висел мой портрет с некрологом. Из которого я, кстати, узнал, что являюсь членом партии. Видимо, приняли "задним числом" из пропагандистских соображений.

Каково же было удивление заводчан, когда утром 7-го июля я заявился на работу! Впрочем, удивление было взаимным. Ещё бы, на ЗиЛе моего КБ больше не было! Остался только небольшой отдел, в составе собственно ЗиЛовского автомобильного КБ, занимавшийся сопровождением производства "сотых" моторов. Оказалось, что и в ГУБД произошли существенные изменения. Вместо уехавшего со своей командой наводить порядок на Кавказе Берии, начальником, пока временно, назначили Лихачёва. Вот он-то и порадел своему заводу, разом покончив с "двоевластием" на одной территории, объединив моё КБ с КБ Чаромского, под руководством последнего. Брилинг был назначен к нему заместителем по "приземлённому" направлению. Разместилось новое "центральное КБ БД" на территории авиамоторного завода.

На следующий день я напросился на приём к Лихачёву, чтобы он прояснил мне, что в сложившейся ситуации делать. Пришлось подождать в приёмной почти час, сидя в очереди, пока он разбирался с более расторопными посетителями.

— Иван Алексеевич, к вам товарищ Любимов, — заглянул в кабинет начальника секретарь, когда вышел последний.

— Пусть заходит, — донеслось изнутри.

Я вошёл в помещение, где всего четыре месяца назад произошёл тот памятный разговор с Берией и Меркуловым, и от воспоминания меня слегка пробрало, по коже даже пробежали мурашки. Неужели это я, в самом деле, литературно выражаясь, послал лесом своего начальника и куратора? Сейчас даже и не верится.

Лихачёв сидел за столом и что-то подписывал. С виду он оставался вроде прежним, но что-то в нём неуловимо изменилось. Как-то он поважнел, исчезла та пролетарская простота, которая была его коньком, когда он был директором завода. Мельком взглянув на меня, он взял очередной документ и принялся его читать, одновременно спросив у меня.

— Любимов? По какому вопросу? Был у нас уже тут один Любимов, герой. Слыхал?

— Ай, не узнал, Иван Алексеевич! Богатым буду!

— М-а-терь Божья! — забышись брякнул новый начальник главка, — Петрович… Откуда?

— История, значит, такая со мной приключилась. Прибыл я к райским воротам, а мне там архангел и заявляет, приняли тебя, мол, в компартию, посему, поворачивай оглобли и ступай в ад, коммунистам там самое место. Делать нечего, явился в ад. Посадили меня на сковородку и давай поджаривать. Да по мне и так видно, что старались. Только как-то я этих мучений не оценил. Маловато, говорю! И от технического прогресса вы, черти, отстали совсем! Даже на земле уже электротоком пытают! Давайте, говорю, двигатель Стирлинга поставим с генератором, а провода, значит, к пяткам подведём. Почесали черти рога и отправили меня на доклад к самому Сатане. Я ему всё обсказал, да ещё, когда через круги ада шёл, заметил, что в одном ураган постоянно дует, предложил ещё и ветрогенераторы поставить. Обрадовался Сатана, говорит, делай, мол. Хорошо, говорю, только дай мне станки высокоточные, сталь легированную, подшипники, алюминий, алмазы на резцы, да научи чертей со всем этим работать! Обещал адский начальник мне помочь, но учёбу на меня взвалил, так как сам ничего не умеет. Разослал Сатана своих слуг на поиски, что-то нашли, что-то нет, но работу начали. Тут принялся я чертей учить. Чуть что не так — враз шваброй по хвосту! Взвыли черти от жизни такой и давай, значит, Сатане на меня доносы строчить. Сил, мол, наших больше нету, терпеть такое издевательство! Ведь что получается? Меня в ад мучиться определили, а я сам там всех замучил! Непорядок! Думал Сатана и так, и сяк. Ничего не смог придумать, только голова разболелась. И забанил он меня в аду, это у них там выражение такое, сослал меня с глаз долой обратно на землю, к товарищу Лихачёву. Ему не привыкать!

Под конец моего рассказа Иван Алексеевич, не стесняясь, уже смахивал выступившие на глазах от смеха, слёзы.

— Точно Петрович! Я, было, засомневался, да разве тебя с кем перепутаешь!

— Смех смехом, а дела нешуточные! Вернулся я, а КБ моего нет! Что, товарищ начальник, делать прикажешь?

— Семён Петрович! Ну что ты с места в карьер? Давай, сначала, за твоё возвращение? — Иван Алексеевич открыл шкаф и достал оттуда пару стаканов, початую бутылку водки и краюху ржаного хлеба.

— Даже не думаешь, что откажусь?

— Не думаю. За такое не выпить нельзя!

— Раз такое дело — наливай.

Лихачёв плеснул в стаканы и мы, чокнувшись, выпили.

— А всё-таки, как ты выбрался? — продолжал наседать начальник. Пришлось рассказать ему историю своих злоключений.

— Вон оно как выходит. А мы ведь тебя тут уж совсем похоронили. Но это ничего, жить, значит, долго будешь. Про наши дела, стало быть, уже наслышан?

— В общих чертах.

— Видишь, какая петрушка получается, не могу я тебя сейчас в КБ вернуть. Оно после реорганизации только работать нормально начало, только всё устаканилось. А ты сейчас начнёшь снова всё по-своему перестраивать, опять толку не будет.

— Значит, пока я отсутствовал, никакой работы не велось?

— Ну, почему же? Дела шли. Мы тут "сто-второй" серийный до 140 сил раскрутили, да с новым ТНВД и запустили в производство. Следом и 280-сильный "сто-четвёртый" пошёл с такими же изменениями.

— Это каким же путём достигнуто?

— Брилинг перенёс форсунку на десять градусов по окружности цилиндра, распыление топлива получилось гораздо лучше. Ну, и подшипники скольжения из прессованной бронзовой стружки в опоры коленвала поставили. Мощность и ресурс выросли, а расход топлива увеличился незначительно. Видиш, мужики и без тебя справляются и свои решения находят. Ты бы ведь форсунку перенести никогда бы не додумался?