Веселая поганка - Милевская Людмила Ивановна - Страница 54

Монах мой предполагал, что я высплюсь и обратно его повезу, он даже прямо мне это сказал, но не тут-то было.

— Вы хоть какое-то представление о справедливости имеете? — возмутилась я.

— По этому случаю могу рассказать вам притчу, — ответил он.

— У вас на все случаи есть притчи, но садитесь-ка давайте за руль, оттуда мне лучше слышно будет.

Он без лишних разговоров пересел за руль. Я с удовольствием ему уступила место, решив, что не слишком много спала и совсем недурно было бы в пути добрать часиков этак пять-шесть, но монах, видимо, имел другие планы. Как только «Форд» тронулся с места, он начал рассказывать свою притчу:

— Йог решил совершить аскезу. Его волновали вопросы справедливости во всем мироздании. Йог взошел на вершину горы и просидел там десять лет без пищи и движения, ожидая просветления. Бог увидел это усердие и решил его вознаградить. Он явился йогу и спросил: «Чего ты хочешь? Я тебе это дам.» «Хочу справедливости,» — ответил йог. «Ты просишь невозможного, — воскликнул Бог. — Попроси другого.» «Я больше ничего не хочу, кроме этого, — признался йог. — Ради этого я принимал аскезу и десять лет сидел горе.» «Хорошо, — согласился Бог. — Раз просишь справедливости, получи. Ты десять лет сидел на горе, теперь гора десять лет будет сидеть на тебе.»

— Что вы этим хотели сказать? — рассердилась я. — Что мы должны выйти из «Форда» и понести его на себе? Справедливость восторжествовала: туда я вас везла, обратно вы меня.

— Справедливость принимает разные формы, а идеальной справедливости нет. Вы умеете хорошо водить машину, я умею что-то другое, может более полезное для вас. Если мы понимаем это — будет относительная справедливость. Но я пришел в эту страну совсем не для того, чтобы поведать вам о справедливости, меня ждут важные дела.

— Знаю, — рассмеялась я. — Два раза с моста вас уже сбрасывали, заодно со мной, теперь гадаю: на какие еще важные дела я подвязалась?

Зевнув, я посмотрела в окно; мелькали мимо окраины Питера и вскоре показался тот самый поворот, который вел в поселок с молельным домом, в котором мы немало натерпелись.

Душе моей стало радостно и тепло даже от мысли, что сейчас мы проедем этот поворот и будем удаляться, удаляться от того страшного дома. Однако, радость моя оказалась преждевременной: монах бодро свернул на дорогу, ведущую в поселок.

— Что вы делаете? — закричала я.

— Выполняю свой долг, — скупо информировал он меня.

Я запаниковала:

— Ха! Ваш долг! А мой? Там нет моего сына, следовательно и время тратить не стоит!

— Пока вы спали, я долго беседовал с Богом. Через этот дом лежит ваш путь к сыну и мой к учителю.

— Это Бог вам сказал? — с издевкой поинтересовалась я.

Он заметил издевку, но не обиделся, а ответил:

— Свои Истины Бог открывает нам постоянно, но потому мы и упали сюда из Духовного Царства, что не хотим слышать Их. Мы сами хотим быть Богом, возомнили, что это возможно и упали в грязную канаву. Валяемся в грязи, отвергая помощь, предлагаемую нам Всевышним.

— Знаю-знаю, — рассердилась я, — про лягушку в канаве уже слышала, про то, как выбралась она — тоже. Похоже, вы и есть та лягушка, но я-то еще не выбралась из канавы и в тот дом мне не хочется. И почему я должна туда идти? Бог вам советовал, вы и идите, а мне он ничего не советовал.

Нет, ну просто смешно. Вот до чего доводит религия: рано или поздно крыша все равно поедет, как у этого монаха. И можно подумать, он знает больше меня. Нам повезло один раз, выбрались целы и невредимы, так зачем же испытывать судьбу? Надо быстренько ехать к Буранову, да про Ангиру Муни с Доферти рассказывать. Пускай их по всем правилам трясет. Кстати, Коляна тоже туда присовокупить надо. Пускай Буранов не морочит мне мозги, а хватает этого Коляна, вставляет паяльник ему в… Короче, не мне учить Буранова.

— Сейчас же поворачивайте в Москву, — приказала я. — Или выходите из машины, в Москву я могу поехать и одна. Лично мне Бог ничего не советовал, так что совесть моя чиста. Да и дел по горло.

— Бог советовал и вам, — спокойно сообщил монах, — да только вы не слышите его советов, а если слышите, то их не понимаете. Если с вами начнет разговаривать академик на языке своих знаний, поймете вы что-нибудь?

На такой вопрос я даже отвечать не стала. Нашел время умствовать: везет меня на верную погибель и умствует по пути.

— Ничего не поймете, — за меня ответил монах. — Потому что уровни у вас разные. Даже с академиком разные, так можете ли вы на одном языке разговаривать с Богом?

— Коль я так глупа, а Бог понимает это, так пускай и растолкует. Мы же находим общий язык с малыми неразумными детьми, что же Всевышний нас чурается?

— Не чурается. Но всегда ли малые неразумные дети слушают вас?

Я вспомнила своего Саньку и поняла, что не всегда, напротив — редко.

— Пока у малых детей не появится свой опыт, истины они не постигнут, — продолжил монах. — С чужих слов понять ее невозможно. Так как же вы хотите немедля получить у меня то знание, к которому я шел много лет? Это знание не может быть вами усвоено. Оно внечувственное и вам не доступно.

— На кой фиг мне это ваше знание? — возмутилась я. — Мне жить хочется, а посещение дома может желание мое в корне пресечь!

— Тогда выбирайте, чего вам больше хочется: просто жить или найти своего сына?

И я сдалась. А, была не была! Черт его знает: святой, все-таки, человек. Вон, с Ангира Муни не обмануло его предчувствие. Действительно — беда: был друг, стал враг. Может монаху моему озарение какое было, или как там у них — знамение что ли? Не поведет же он меня на верную гибель.

Зря я так думала. В очередной раз выяснилось, что рассчитывать на чужой разум — пустое занятие.

Тем временем мы уже подъехали к логову «братанов» и пророков. Монах мой сосредоточился и собрался покидать машину.

— Вы можете остаться здесь, — равнодушно бросил он мне.

Ха! Так я ему это дело и доверила! Выбрался бы он из вертепа, если бы не я!

— Раз это путь к моему сыну, то смело пройду его, — демонстрируя мужество, воскликнула я.

Он кивнул:

— С нами Бог.

Лицо его просветлело, но взгляд стал сосредоточенным. Из машины он вышел совсем другой походкой: движения приобрели особую упругость, легкость.

— Вы решили разделаться с ними по-свойски и припоминаете боевые приемы монастыря Шаолинь? — не удержалась от сарказма я.

— Мое оружие — слово, — уверенно направляясь к дому ответил он. — Я впал в грех, тренируя свое тело, обучая его в том числе и боевым искусствам. Приобретенные способности требуют их применения — теперь я понял это на своем горьком опыте.

— Трудно же в вас входит знание, но почему ж на мосту не применили вы эти искусства? Ах, как я в них нуждалась!

— Там не было необходимости. Пули меня минуют, в воде я не утону, в огне не сгорю, зачем же оказывать сопротивление? Бессмысленно создавать лишние вибрации энергии.

— Мне «нравится» ваш подход! — возмутилась я. — Вы— то не горите и не тонете, но я-то очень даже.

Ответить монах не успел, мы подошли к входу в молельный дом.

Удивительно, но дом этот работал, похоже, круглосуточно. Во всяком случае мы опять вошли без препятствий, и нам снова выдали белые одеяния с капюшонами.

— Послушайте, — не выдержав, спросила я у существа неопределенного пола, сидящего неподалеку, — здесь что, всегда служба идет?

— Нет, вы присутствуете при великом празднике, который длится три дня, — восторженно ответило существо, жмурясь от блаженства. — Только на этот праздник пускают всех желающих, в другое же время двери храма открыты лишь для посвященных.

— Слышали? — торжествуя, обратилась я к своему монаху. — Праздник тут у них, а вы все на Господа ссылаетесь. Больше ему делать нечего, как помогать нам, презренным.

— Господь не покидает нас ни на секунду, — спокойно ответил монах, — и Господь творит чудеса, но не нарушает заведенных законов на каждом вашем шагу. Его чудо в том, что он привел нас к этому дому в нужный момент.