Мужской гарем - Милевская Людмила Ивановна - Страница 10

— А что за фигурки? — заинтересовалась Далила.

— Египетские божки. Отец из Египта привез. Ты ими в детстве любила играть.

— Правда?

Тетушка удивилась:

— Неужели не помнишь?

— Не помню совсем.

— Вся наша малышня на этих фигурках выросла, — забыв о том, что занята, ударилась в воспоминания тетушка. — Ты, детка, их крутила в руках и вдумчиво так рассматривала, а Димка твой сразу тащил богов себе в рот. А Женька, чертенок, пытался фигурки сбондить. Все домой норовил унести, по карманам распихивал.

— Ну что ты хочешь, — рассмеялась Далила, — ведь Женька наш Бонд. Ему ли не бондить?

Тетушка отмахнулась:

— Да ладно! Поди, поищи нашего Бонда честней. Прошли те времена, когда он сбондить умел, а в стране нашей честному как прожить? Не сбондишь, не проживешь… Ну, деточка, уж прости, я по стариковским делам на кухню спешу.

И Далила со шкатулкой в руках ушла. Теперь же, когда она в полном смятении усталая приползла домой, вспомнился теткин подарок.

«Куда я ее подевала? — ругая себя в душе и рыская по квартире, гадала Далила. — Даже не раскрыла шкатулку, не глянула, что внутри, так и забросила. Но куда?»

Вспомнив, полезла в чулан: там скопилось все, дорогое душе и ненужное в жизни. Нашла, стряхнула пыль с бархатной старой обивки. На Далилу пахнуло валокордином — этим запахом все пропиталось в доме хворающей Мары. Отбросив горькие мысли, Далила достала божков, поразилась: «До чего же малы!»

Она расставила их на комоде, одного за другим по росту. Так раньше слоников ставили.

«Божки отлиты, похоже, из бронзы, — размышляла она. — Или из серебра. Точно трудно сказать, так они стары и черны».

Покрутив самого большого в руках, Далила ощутила жутковатый холод в груди и подумала: «Этот божок похож на дом. Даже на крепость. Вот это не плечи, а ворота, здесь же, в складках одежды прячутся окна-бойницы…»

— Черт, что приходит на ум, — поразилась она. — Это же архитектура моего состояния: в крепость превратилась моя душа. Тревога. Все, что происходит за стенами крепости, должно быть скрыто от посторонних глаз. У меня появилась страшная тайна, и я должна с этой тайной как-то определиться.

Ночью Далила этим и занималась: не спала, а с тайной определялась. Вспоминала рассказ Евгения, девицу лютой ненавистью ненавидела.

"Господи, откуда на нашу голову эта дрянь взялась? — вытирая слезы, мысленно вопрошала Далила и ворочалась с боку на бок. — Будь она проклята, эта убийца! За какие грехи на меня такая напасть?

И не с кем совсем посоветоваться. Отец и мать далеко. Тетка больна, ее опасно расстраивать. А Матвею только скажи, он сразу в крик: «Твой племяш! Ты его избаловала! Я тебя предупреждал!»

Александру тем более рассказывать про Женьку нельзя. Он от ревности озверел в последнее время. Ревнует даже к столбу".

Впрочем, к племяннику Далилу все ревновали: и муж, и сын, и даже любовник.

«И не грех им к сироте ревновать? — удивлялась она. — Неужели я могу бросить сына сестры?»

Никто и не требовал Бонда бросать, всего лишь просили быть с ним построже.

Матвей частенько ворчал: «Либерализм развела, наседка».

Александр с первых ее рассказов возненавидел Евгения. Давно уже слышать о нем не желал.

— Но почему? — поражалась Далила. — Ты ни разу его не видел.

— И видеть не хочу здорового бугая, который сидит на шее у тетки, — отвечал Александр.

И был не прав. Щепетильный Евгений старался родственников не обременять. А ревновали все потому, что безумно любила Далила племянника и скрыть этой любви не могла. Слишком уж она им восхищалась.

Как психолог она понимала, что мужчин раздражают ее восторги честностью Женьки, его благородством, силой воли, умом. Но поделать с собой ничего не могла. Как ни старалась, нет-нет да и выскочит новая похвала. А как не хвалить, если Женька заслуживает.

Разве Бонд виноват, что он настоящим мужиком уродился?

Нет, «виновата» Далила. Она таким воспитала его. И она же не правильную политику повела в семье, не смогла нужным образом близких настроить.

Теперь оставалось одно: пореже вспоминать о племяннике при муже, сыне, любовнике.

В связи с этим мучительно не хватало Галины. И другие подруги были, но тайну доверить Далила только Галке могла. А сейчас остро нужен был дельный совет. Теперь уже одолели сомнения, так ли чист ее Женька?

И в самом деле, с чего Далила взяла, что он все до последней детали ей рассказал?

«А ну, как парень недоговаривает? — всполошилась она. — Или хуже, сам в этом деле замешан, но не хочет тетку пугать и потому по-благому скрывает».

Матвей во сне заворочался. Далила представила, что будет с карьерой мужа, если история просочится в печать, и содрогнулась. Перед глазами замелькали газетные заголовки: «Племянник декана замешан в убийстве!», «Племянник профессора серийный убийца!».

«И Матвея, и меня туда приплетут, — ужаснулась она. — Прессе лишь бы сенсация, а попробуй потом отмойся».

Уверенность, что Евгений не способен на преступление, ее не покинула, но разве хороший поступок криминальным оказаться не может? Тем более в нашей стране. Попробуй, окажи сопротивление толстосуму — вмиг окажешься за решеткой. И плевать всем на то, что ты прав.

«Нельзя в милицию сообщать, — решила Далила. — С девицей сначала надо поговорить. Наедине. Без Женьки. Если увидит она, что ее раскусили, что не собираются ей потакать, может, сама и уйдет. Заодно выясню, не причастен ли Женька».

Мысль о причастности Евгения к убийствам окончательно лишила Далилу покоя. С одной стороны, она видела, что преступница Вета подставляет ее родного племянника. Желание немедленно положить грязным козням конец было неодолимым.

Но с другой стороны, мучил вопрос: а только ли козни здесь? От одного ли благородства печется о посторонней девице Евгений?

Из гостиной донесся бой напольных часов.

— Раз, два, — шепотом разогналась считать Далила, но осеклась.

На двух часах бой прекратился.

«Не так уж и поздно, — вдохновилась она. — К тому же, не до приличий. Если спят, разбужу. С ума ведь сойду, дожидаясь утра. Поеду. Прямо сейчас, — в конце концов решила Далила, вскакивая с кровати. — Если Женька не причастен, на улицу вышвырну эту дрянь своими руками! И пусть он посмеет мне пикнуть!»

Наспех одевшись, она на цыпочках выскользнула из квартиры в осеннюю питерскую промозглость и рысью направилась к гаражу.

Всю дорогу Далила ругала девицу. Из центра города до Просвещения далеко, так что прилично Виолетте досталось, хоть и заочно.

Однако ближе к дому племянника Далила внезапно остыла. Вдруг вспомнилась Галка, малышка ее, и, конечно, возник извечный вопрос: «Что из этой девочки вырастет? Не пойдет ли она по стопам своей матери, беспутной бабенки? А то еще хуже, кого-нибудь шлепнет из огнестрельного, как Виолетта. То-то горя теперь хлебнут ее бедолаги родители. Растили, холили, и на, получай».

От этой мысли Далиле стало не по себе. Она вдруг поняла, что ведет себя непорядочно. А что, если допустить такой фантастический вариант: Вета действительно не убивала? Не виновна она.

Да, история глупая, насквозь детективная, девица явно с три короба Женьке наврала и все же — каких чудес не бывает на свете. Вдруг Вета и в самом деле попала в беду? Вдруг ее подставляют?

Кто после этого она, Далила? Даже не выслушала девушку, не разобралась, а со всех сторон уже ее обвинила. А почему?

Только потому, что так удобней, спокойней. Пошла вон — и вот уже нет никаких проблем. И она пойдет, ночью, беспомощная, напуганная.

Глава 9

«Среди одних мужиков живу, вот и зачерствела, — рассердилась на себя Далила. — Разве это не подленько? Могла бы девушке посочувствовать хотя бы из женской солидарности. Даже если Вета убила своих любовников, то наверняка и они не были ангелами. Скорей всего, сами девчонку и довели. В любом случае прежде надо бы разобраться, а потом уже принимать решение. Евгений, не задумываясь, чужую тайну доверил мне. Он не сомневается в моей порядочности, а я повела себя как последняя сволочь».