Фанера над Парижем - Милевская Людмила Ивановна - Страница 15

— А с чего ты взяла, что это не один и тот же человек?

Я торжествующе посмотрела на Розу и с пафосом произнесла:

— Настало время воспользоваться твоими монтевистскими способностями. Зачем ты спрашиваешь, когда легко можешь прочесть это в моей голове?

— Точно! — обрадовалась Роза. — Я прочту!

Она вдруг вся собралась, напряглась, сосредоточилась, уставилась в невидимую точку и сомнамбулически мне приказала:

— Дай свою руку.

Я поспешно протянула руку; Роза вцепилась в нее и по слогам, будто с трудом считывая информацию откуда-то с невидимого листа, заговорила:

— Раз Турянский попался в ловушку, значит, заманивал его туда хорошо знакомый ему человек, тот, кто пользовался его доверием. Такой человек мог быть узнан Лелей по голосу. Следовательно, звонил второй бандит, голоса которого Леля не знает.

— Ура!!! — закричала я и захлопала в ладоши. — Получилось! Получилось! Роза, ты настоящий монтевист!

— Я-то монтевист, — пригорюнилась Роза, — но что теперь будет с Лелей?

Сразу же пригорюнилась и я:

— Бедная Леля. Она еще надеется увидеть мужа живым. Неужели ей придется продавать квартиру?

— Надо уберечь ее от этой глупости, — забеспокоилась Роза. — Не дай бог, она все продаст и заплатит этим извергам, а получит труп.

— Да-а, — согласилась я, — надо уберечь ее от глупостей, но как это сделать? Лично я не найду в себе сил сообщить Леле о гибели ее любимого мужа. Она уже и так вся на нервах. Видела бы ты, как бедняжка убивается. Во-первых, там страшенная любовь, а во-вторых, Леля боится остаться нищей.

— Как гинеколог могу сказать, — заявила Роза, — что сейчас Леля больше думает о себе. Ей не хочется остаться нищей, а когда она узнает о гибели мужа, то и вовсе испугается, но с каждым днем все сильней и сильней она будет постигать утрату. Вот когда для нее наступят настоящие страдания. Уж я навидалась на своем веку таких несчастных, убитых горем баб. Как они мучаются, порой и руки на себя, бедняжки, накладывают.

Мы с Розой, обмениваясь скорбными взглядами, затосковали. И тут я вспомнила, что плохо будет не одной Леле.

— Тамарка! — завопила я. — Наша горемычная Тамарка! Она же теперь летит, как фанера над Парижем! Она же под кредит, который обещал Турянский, залезла в долги и заключила контракт с жуткими штрафными санкциями. Теперь капут ее компании.

Роза из того, что я сказала, ничего не поняла, но пришла в такой ужас, что схватилась за сердце и запричитала:

— Тома, наша бедная Тома…

— Срочно еду к Тамарке! — заявила я и помчалась в прихожую.

— Встретимся вечером у Коровина, — торопливо бубнила Роза, пока я нервно меняла ее древние тапки на свои новые туфли.

— Да, встретимся там, — согласилась я, выскакивая из квартиры.

— Сумку! Сумку забыла! — догоняя меня, закричала Роза. — Боже! Какая ты растеряха! Бедная Тома! Бедная Леля! Бедная ты!

«Бедная Роза! — входя в лифт, подумала я. — Как она за всех переживает».

Тамарка была в офисе своей компании; сидела в собственном кабинете, с умным видом изучая экран монитора. Я заглянула — ничего интересного: колонки цифр и справа непонятного смысла приписки к ним. На что тратится жизнь?

Однако я заробела, потому что принесла плохую весть и не знала, как ее сообщить.

Произошло это самым естественным путем, как все у меня происходит. Даже опомниться не успела, как Тамарка уже все узнала. Но это в дальнейшем; пока же я, волнуясь, топталась у стола, ломая голову, с чего начать.

— Мама, чего тебе? — не отрываясь от монитора, буркнула Тамарка.

Меня мгновенно пробрало зло. Как это — чего? Сама послала меня на разведку к Леле, а теперь глупые вопросы задает. Уж чья бы корова мычала, а ее должна была бы от горя рвать волосы на одном месте (я имею в виду, конечно же, голову.)

— Тома, — сообщила я гробовым голосом, — я совсем тебя не понимаю. Ты бы должна ждать меня как манны небесной. Ты не в монитор смотри, а на меня. Сидишь тут и не подозреваешь, что тебе полный писец пришел, говоря нецензурно, как ты это любишь.

Тамарка оставила в покое монитор и, как я велела, вытаращилась на меня. Ужас в ее глазах я прочла уже с садистским удовольствием. Будет знать, как пренебрегать друзьями. Я, как дурочка, ходила ради нее в разведку, бросила все свои дела, и вот тебе благодарность — она смотреть на меня не хочет.

— Почему мне писец? — цепенея, спросила Тамарка.

А у самой уже полные штаны от страха. Как все же легко пугать этот богатый люд. Одно удовольствие. Сами себя порой боятся, хоть и взятки регулярно дают. Насколько проще честно… не работать, как это делаю я.

Однако обида обидой, а Тамарка не чужой мне человек. У самой за нее душа болит постоянно и без всякой причины, а тут еще приключилось такое несчастье.

— Тома, — скорбно сообщила я. — И Леле, и тебе — писец. Туринского нет в живых.

— Да ну-у! — сказала Тамарка и окаменела. Пришлось ее поливать водой, чтобы она очнулась, а как очнулась — сразу действий захотела.

Вскочила с воплями:

— Что? Где? Когда?

Видимо, эти вопросы уже сидят в подкорке у нашего поколения.

— Тома, успокойся, приземлись и послушай, — начала ее я уговаривать.

Она, молодчина, быстро взяла себя в руки, уселась в кресло, закинула ногу на ногу, закурила, жадно затянулась сигаретой, твердо сжала губы и затем, с прищуром глядя на меня, решительно скомандовала:

— Рассказывай.

Я выпалила на одном дыхании:

— Была вчера у Лели, банкира похитили, требуют выкуп, но платить уже не за кого, банкир умер от сердечного приступа и клаустрофобии.

— Сколько требуют? — с ходу, не думая, спросила Тамарка.

Я назвала сумму, а она нервно рассмеялась и рявкнула:

— Чушь. В таком случае Турянского похитили с какой-то другой целью. Выкуп похитителям не нужен, он для отвода глаз.

— С чего ты взяла? — растерялась я, справедливо считая свои аналитические способности на несколько порядков выше Тамаркиных.

— А с того, что, прежде чем похищать банкира, неплохо бы для начала выяснить, Сколько родственники смогут выложить за его персону. Сумму же, названную тобой, не смогут выложить даже за президента, укради его кто-нибудь с той же целью.

Тамарка изрекла это с таким высокомерием, и апломбом, что невозможно было ей не возразить. И я возразила.

— А Леля сказала, что если бы похитили ее, то Турянский нашел бы для выкупа требуемую сумму, — ядовито сообщила я.

— Твоя Леля или дура, или не петрит в этих вещах, — отрезала Тамарка, из чего я сделала заключение, что дурой она считает как раз меня, потому что на Лелю ей плевать.

— С какой бы целью ни похитили Турянского, в живых его уже нет, — мстительно напомнила я. — Следовательно, кредита тоже не будет.

— Леле предъявили труп?

— Пока нет, но, думаю, в конце концов предъявят.

— Что значит «в конце концов»? — рассердилась Тамарка.

— А то и значит, что пока Лелю водят за нос, дают ей послушать голос мужа, записанный на магнитофон. И будут водить до тех пор, пока она все не продаст и им не заплатит, а потом и труп предъявят, — заверила я Тому.

— А ты что, в сговоре с похитителями? Ты-то обо всем этом и о смерти Турянского откуда знаешь?

— Сон мне был — это раз. Аналитическим методом дошла на базе полученной информации — это два. Роза уже в восторге от моих способностей.

Боже мой, как психанула Тамарка. Сначала чуть дымом не подавилась — она как раз затягивалась сигаретой, когда я делала свое важное сообщение, — а потом, прокашлявшись, как завопила:

— Мама, ты невозможная! Иди ты в задницу со своими аналитическими способностями! Турянский жив, а ты идиотка!

Я, конечно, могла бы обидеться и уйти, если бы не любила Тамарку. Но я ее с детства любила (кстати, без всякой видимой причины), к тому же болела за нее всей душой, и потому не ушла, а сказала:

— В любом случае, Тома, компания твоя накрылась сапогом.

Почему сапогом, до сих пор не знаю. Видимо, эти пятисотдолларовые сапоги мне костью в горле стали. Однако Тамарка схватилась за голову: