Оранжевый портрет с крапинками (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 102

— По-моему, у тебя все же слезы… — мягко, но настойчиво сказал мальчик.

— Ну и что? Мусор в глаз попал. Видишь какой ветер! Нанесло…

— Тогда знаешь что? Ты присядь. И пусть Чапа полижет тебе глаз. Он умеет лечить. И царапины, и шишки, и если глаз — тоже…

Шурик хотел сперва возмутиться. Но… глянул на мальчика, глянул на Чапу, смотревшего на пациента с терпеливым ожиданием, вытер рукавом рубашки глаза, сел на корточки, зажмурился и повернул к пуделю лицо. А то ведь и правда решат, что он плакал…

Умный Чапа не стал лизать незнакомому мальчишке глаз. Только осторожно слизнул капли со щек. И помотал хвостом. Шурик подождал и поднял веки. Чапа смотрел понимающе и продолжал мотать хвостом. Шурик улыбнулся и потрепал пуделя по ушам. Потом вскинул на мальчика в матроске повеселевшие, хотя и все еще мокрые глаза.

— Это ТВОЙ?

— Он был общий, — охотно сказал мальчик в матроске. — А вчера мы приехали сюда из Синетополя, и он приехал с нами. Значит, теперь мой. Если хочешь, пусть будет и твой тоже…

Шурик опять погладил Чапу. В этот миг снова промчался по улице мягкий поток воздуха, мотнул рубашку Шурика, взметнул на мальчике широкий воротник матроски. Мальчик прижал его сзади и засмеялся:

— Правда, какой ветер… Он мне что-то за шиворот бросил. Щекотное…

Изогнувшись и запустив назад руку, мальчик вытащил из-под матроски это «щекочущее». Оказалось — мятая бумажная ленточка.

— Ой! — сказал мальчик с веселым испугом. — Смот-ри-ка…

— Что? — не понял Шурик.

— Мой билет. Счастливый… Вернулся…

— А это… что значит? — невольно ощутив важность случившегося, спросил Шурик.

— Значит — все будет хорошо.

— У кого?

— У всех… И у тебя. На! — Мальчик решительно вложил билет в ладонь Шурика.

Разведчики продолжали двигаться среди скал острова Три Кота. Они прошли уже поперек него и оказались с той стороны, откуда не виден был «Кречет». Зато прекрасно видно было с высоты скального обрыва синее широкое море. И все залюбовались, хотя, казалось бы, давно пора привыкнуть.

И никто, конечно, не заметил, как среди камней крадется и следит за путешественниками отощалый, голодный, но полный решимости Паганель.

Наконец все посмотрели друг на друга и на камни: надо ведь искать дальше.

— Ой… я что-то вижу, — тихонько сообщила Ника. — Вон там…

— Что? — качнулся к ней Владик.

— Где? — нетерпеливо дернулся Максим.

— Вон… Видите, будто вход в пещеру…

— Правда… Смотрите все! — подскочил Владик. — Вон там! Какой-то вход!

Это и в самом деле оказался вход в пещеру. Вернее, в неширокий коридор. Включили фонарики.

— Любопытно, любопытно, куда приведет сей таинственный путь… — бормотал дядюшка Юферс.

— Это самое… уж не в круглый ли грот… — вполголоса вторил ему Гоша.

Охохито, который чувствовал себя командиром, распорядился:

— Давайте так, мучача и мучачос, а также уважаемые сеньоры. Я пойду впереди. А ты, Макарони, будешь замыкать. Девочку поставим в середине… Э, а где же девочка?

Ники не было. Только что была вместе со всеми и вдруг — будто растаяла! Лишь светился позади разведчиков яркий выход из коридора…

— Ника-а!! — раздался испуганный хор. Не было ответа. Только эхо раскатилось по подземельям.

Охохито выдернул из-за пояса пистолет и, обойдя остальных, широкими шагами двинулся к выходу. Остальные так же поспешно двинулись за ним.

Очень скоро они снова оказались на нешироком каменном уступе. Далеко внизу плескали волны, синело необъятное море, сияло очень яркое солнце. А Ники не было.

— Ника-а-а!!

Отзвуки голосов разнеслись среди скал, да кричали чайки…

8. ТАИНСТВЕННЫЙ ПОРТФЕЛЬ

Жора и капитан подняли пайолы — настил, закрывавший шпангоуты и флоры (треугольные детали), — на днище судна.

— Кэп, вода идет под резенкиль, в месте крепления бульбкиля. Клянусь дедушкой, возни здесь больше, чем я думал сначала…

— Знаешь, Жора, мне кажется, все нечистые силы против нас. Кой черт меня дернул связаться с этим перегоном?.. Хотя не черт, а ты…

— Побей меня каменьями, Данилыч. Если будет легче…

— В том-то и беда, что не будет… Что теперь делать?

— Если бы слегка можно было закренить эту посудину и поднять левый борт…

— Как закренишь? На больших судах перегружают балласт, а у нас что? Ящик с консервами?

— А если перетащить на правый борт Охохитину пушку? Клянусь дедушкой, в ней весу тыща пудов…

— В том-то и дело! Надорвемся к чертовой бабушке…

— Но Охохито поставил ее на колесики! Подналяжем…

Чертыхаясь и клянясь дедушкой, капитан и старпом толкали тяжеленную карронаду вокруг рубки с левого борта на правый. Колесики, на которые был поставлен самодельный лафет, конечно, облегчали дело, но все же работа была трудной. Наконец орудие переместили на заранее выбранное место и остановились, тяжко дыша и вытирая лбы рукавами тельняшек.

Капитан Ставридкин хмыкнул:

— Я чувствую себя комендором на корабле капудан-паши, который торжественно идет ко дну.

— Клянусь дедушкой, я ничего не чувствую. Кроме того, что у меня, кажется, грыжа.

— Ну, накренился наш славный корабль?

Жора глянул на мачту.

— Вроде бы да. Топ мачты проецируется на ватервейс…

— Ну, давай проецироваться в трюм… — Капитан прислушался. — Кажется, опять мобильник сигналит. Жора, ответь. И если это снова кретин Бамбинус из «Зеленого льва», скажи, что я заболел, утонул, ушел на пенсию и эмигрировал в Австралию. Пусть отвяжется…

— Есть, кэп… — Жора исчез в рубке. Капитан Ставридкин прошел на носовую палубу, увидел привязанного ушами к поручню зайца Андрюшку.

— Что, брат, твой друг гуляет, а ты на бессменной вахте? Правильно, кто-то должен охранять судно… И приносить ему удачу. Принесешь? — Он качнул зайца. Тот поболтался, глядя умными глазами, и можно было подумать, что он ответил: «Принесу…»

Появился Жора.

— Данилыч, это был он. Все о том же: «Вах, уложитесь ли вы в график? Почему от вас нет сообщений?» Я сказал, что у нас испортился телефон. Он говорит: «Как же испортился, если я вас отлично слышу?» А я: «Вы слышите, а мне, клянусь дедушкой, ничего не слышно». И дал отбой…

— Пошли работать, Жора. Мне эта неделя приключений будет сниться до конца дней…

На каменном уступе разведчики продолжали хором звать Нику. Но отзывалось только эхо…

Ника не могла отозваться, потому что похитивший девочку Паганель зажимал ей рот. Он укрывал Нику совсем недалеко от ее друзей, в расселине между скальных выступов, но никто не подозревал об этом. И неслось над морем и скалами:

— Ника-а-а!!

Ника дергалась и мычала. Наконец Паганель сказал:

— Поклянись папой, что не будешь кричать в ответ, если я открою тебе рот.

Продолжая мычать, Ника покивала. Паганель, продолжая крепко держать ее поперек туловища, убрал ладонь.

— При чем тут папа? — сразу сказала она. — Вы знаете, где он?

— Ха! Конечно, знаю!

— Где?!

— Какая хитрая! Сначала ты ответь мне на мои вопросы, потом я…

— Какие вопросы?

— Что в той шкатулке, которую вы нашли в пушке? Много ли сокровищ?

— Что-о? Да там ничего не было! Только дурацкая записка и зеркальце!..

— Ай-яй-яй!! Ты сразу врешь! А хорошие девочки врать не должны. Если скажешь правду, узнаешь про папу. Если будешь упрямиться, я сделаю из тебя шашлык, потому что очень хочу кушать… Или сброшу вон туда, под обрыв. И ты никогда не увидишь ни папу, ни маму… Тихо, не дрыгайся…

— Ну, хорошо… Там было двести тринадцать золотых монет, горсть мелких изумрудов и четыре бриллианта размером с грецкий орех…

У Паганеля округлились глаза, он облизнул губы и часто задышал:

— А не врешь?

— Ну, как я могу так подробно врать? Рассуди сам! Разве можно придумать такую точную цифру?! А теперь говори про папу!