Черная книга - Рэнкин Иэн - Страница 35

— Но прежде чем я произнесу эти слова, — продолжал он, — я хочу проявить великодушие. Я, так тому и быть, готов выслушать твои объяснения. Только в своих же интересах говори убедительней, черт побери!

— Да, сэр, — ответил Ребус. Он не представлял себе, как у него получится говорить убедительно. Но решил, что попытаться стоит.

И он попытался. На половине его рассказа Уотсон даже предложил Ребусу сесть, если он хочет. В конце пятнадцатиминутного монолога Ребус положил руки перед собой ладонями вверх, словно говоря: это все, ребята.

Уотсон налил еще чашку кофе и поставил ее на стол перед Ребусом.

— Спасибо, сэр. — Ребус проглотил кофе, не разбавляя молоком.

— Джон, тебе никогда не казалось, что ты параноик?

— Все время кажется, сэр. Покажите мне двух человек, которые пожимают друг другу руки, и я докажу, что это масонский заговор.

Уотсон почти что улыбнулся, но потом вспомнил, что дело нешуточное.

— Слушай, что я тебе скажу. То, что ты накопал на сегодня… это…

— Туманность, сэр?

— Чистое словоблудие, — поправил его Уотсон. — Кто-то умер пять лет назад. Это было какое-то важное лицо? Явно нет, иначе мы бы уже знали, кто это. Поэтому мы предполагаем, что это был человек, почти неизвестный миру, и мир с радостью его забыл. Ни плачущей вдовы, ни сирот, ни семьи, которая заинтересовалась бы пропажей.

— Вы хотите сказать: умер и бог с ним? И пусть кому-то это убийство сойдет с рук?

Уотсон посмотрел на него раздраженным взглядом:

— Я говорю, что у нас и без того не хватает сил.

— Брайан Холмс задал всего несколько вопросов. И кто-то ударил его по голове. Начинаю проявлять интерес я, в мою квартиру вламываются и чуть не до смерти доводят брата.

— Вот я и говорю, что у тебя тут есть личная заинтересованность. Это непозволительно. Не забывай о других делах, которые на тебе висят. Начать с той же операции «Толстосумы». И я уверен, что есть и другие дела.

— Вы хотите, чтобы я бросил это дело? Позвольте спросить, на вас лично не оказывают давления?

Давление было высокое — кровь ударила в лицо Уотсону, он побагровел:

— Нет, постой, такого рода замечания для меня неприемлемы.

— Я понял, сэр. Прошу прощения. — Но Ребус сказал то, что хотел. Умный солдат знает, когда пригнуть голову. Ребус произвел выстрел и теперь наклонился.

— Ну ладно уж, — сказал Уотсон, ерзая на стуле, словно ему в брюки забрался еж. — Слушай, что я думаю. Если ты принесешь мне что-нибудь конкретное… ну, скажем, установишь личность убитого в течение двадцати четырех часов, то мы откроем это дело заново. В ином случае я требую, чтобы ты оставил это дело, пока не откроются какие-то новые обстоятельства.

— Справедливо, — сказал Ребус. Спорить с этим было бесполезно. Может, он успеет за двадцать четыре часа. А может, у Чарли Чена[47] есть клановый тартан[48]. — Спасибо за кофе. Очень был кстати.

Когда Уотсон начал закручивать какую-то шутку о том, что такое «нести чушь», Ребус извинился и быстренько ретировался.

19

Ребус с мрачным видом сидел за своим рабочим столом и пытался свести воедино все концы в этом деле, когда его ухо уловило словечко «разборки». В каком-то доме в Бротоне. Он услышал и адрес, но ему понадобилось какое-то время, чтобы вспомнить, откуда он его знает. Через несколько минут Ребус уже сидел в машине и ехал в восточный район города. Машина еле ползла, на всех главных перекрестках, как обычно в это время, были жуткие пробки. Ребус проклинал светофоры. Почему не убрать их, чтобы пешеходы испытывали судьбу? Нет, заторы только увеличатся из-за «скорых», когда придется развозить мертвых и покалеченных.

Да, кстати, почему он торопился? Ему казалось, он знает, что найдет в конце пути. Он ошибся (такая уж выдалась неделя). Рядом с двухэтажным домом миссис Маккензи стояла полицейская машина и «скорая», собралась и кучка соседей, обуянная нескрываемым любопытством. Даже детишкам по другую сторону дороги было интересно. В школе, вероятно, была переменка, и некоторые из них просовывали голову сквозь вертикальные прутья решетки, разглядывая ярко окрашенные машины.

Ребус подумал об этой решетке. Ее назначение состояло в том, чтобы обеспечить безопасность детей, не позволить им выбраться за территорию школы, — вот только могли ли они не пустить внутрь злоумышленника?

Ребус махнул удостоверением перед носом констебля, дежурившего у двери, и вошел в дом миссис Маккензи. Она так громко завывала, что Ребусу пришло на ум убийство. Женщина-полицейский успокаивала ее, пытаясь одновременно что-то выкрикивать в орущую рацию на плече. Тут она увидела Ребуса.

— Приготовьте ей чай. Пожалуйста, — взмолилась она.

— Извини, детка, я всего лишь полицейский инспектор. Чтобы заварить чашку «Брук Бонда», нужен кто-нибудь постарше званием. — Ребус держал руки в карманах и стоял с видом случайного наблюдателя, который дистанцируется от суматохи вокруг.

Он подошел к птичьей клетке. На усыпанном песочком полу среди перьев, скорлупок и помета лежал дохлый волнистый попугайчик.

— Чур меня, — пробормотал Ребус себе под нос и вышел из гостиной.

Врачей он увидел в кухне и двинулся в их направлении. На полу лежало тело с наглухо забинтованными руками и лицом. Но крови нигде не видел. Он чуть было не поскользнулся на влажном линолеуме, но успел ухватиться за угол старой газовой плиты и не упал. Плита была теплая. Возле открытой задней двери стоял констебль, поглядывая то направо, то налево. Ребус прошел мимо врачей и их пациента и направился к констеблю:

— Неплохой денек, да?

— Что?

— Я смотрю, ты наслаждаешься погодкой. — Ребус снова показал удостоверение.

— Да нет. Просто смотрю, каким путем он шел.

Ребус кивнул:

— Ты это о чем?

— Соседи говорят, будто он перебрался через три ограждения, потом побежал по игровой площадке вон там и дальше дал деру. — Констебль показал в ту сторону. — Вон та площадка, за веревкой, на которой белье висит.

— За вешалкой для одежды?

— Да, наверное, там. Три ограждения — первое, второе, третье. Да, это, вероятно, та самая площадка.

— Молодец, сынок. Это ох как много нам дает.

Констебль уставился на него:

— Мой инспектор строго придерживается предписаний. Вы с Сент-Леонардс? Это дело ведь не в вашей юрисдикции, сэр?

— В моей юрисдикции всё, сынок, включая и констеблей. Расскажи-ка, что тут случилось?

— Джентльмен на этом этаже подвергся нападению. Нападавший сбежал.

— Я тебе сразу могу сказать кто и как.

Констебль с сомнением посмотрел на него.

— Нападавшего зовут Алекс Маклин, и почти наверняка именно он избил мистера Макфейла, который лежит там.

Констебль моргнул, потом отрицательно покачал головой.

— Там как раз Маклин и лежит. — (Ребус опустил взгляд и впервые оценил фигуру лежащего: весу в нем было на добрых сорок фунтов больше, чем в Макфейле.) — Только его не избили, на него выплеснули кастрюлю кипятка.

Несколько сконфуженный Ребус выслушал версию случившегося, которую ему рассказал констебль. Макфейл, который какое-то время не появлялся в доме, наконец позвонил и сказал, что зайдет за одеждой и вещами. Он наплел миссис Маккензи какую-то историю, будто работает в супермаркете и у него длинные смены. Он приехал и болтал в кухне с хозяйкой, а та поставила воду, чтобы сварить яйца (по средам на ланч она готовит вареные яйца, а по четвергам — яйца пашот; миссис Маккензи хотела, чтобы в этой части ее показаний не осталось никаких неясностей). Но Маклин наблюдал за домом и видел, как вошел Макфейл, тогда он открыл незапертую переднюю дверь и пробежал в кухню. «Вид был просто ужасающий, — говорила миссис Маккензи. — Даже если до ста лет доживу — никогда не забуду».

Именно в этот момент Макфейл схватил кастрюльку и швырнул ею в Маклина, обдав того кипятком. Потом открыл заднюю дверь и помчался. Через три ограды и детскую площадку. Конец фильма.