Черная книга - Рэнкин Иэн - Страница 34

— Ведь вы в конечном счете поведаете мне историю десятилетия.

— Этого я не могу гарантировать.

— Рано или поздно поведаете, уж вы мне поверьте.

Они уселись в тесной выгородке, и она потянулась за коричневым соусом и кетчупом:

— Никак не могу выбрать между этими двумя. Жаль, что нет жареных пончиков, — они мои любимые.

В ней было пять футов и пять дюймов, а мяса на ее костях — не больше, чем на кролике в витрине мясника. Ребус посмотрел на яичницу, и у него вдруг пропал аппетит. Он отхлебнул слабый кофе.

— Так что вы хотели? — спросила она, но не прежде, чем поглотила изрядную долю еды на столе.

— Это вы мне скажите.

Она отрицательно замахала ножом:

— Но сначала вы должны сказать мне, зачем вам это нужно знать.

— Нет, в эту игру так не играют.

— Тогда мы поменяем правила. — Она подцепила вилкой кусочек жареного белка.

Она сидела, плотно закутавшись в дождевик, хотя в кафе было жарковато. К тому же зачем прятать красивые ноги? Ребус был не прочь посмотреть на ее ноги. Он подул на кофе, отхлебнул еще. Да она хоть целый день будет ждать, чтобы вытянуть из него что-нибудь.

— Помните пожар в отеле «Сентрал»? — спросил он наконец.

— Я тогда еще в школе училась.

— На пожарище было найдено тело. — (Она кивнула, показывая, что готова слушать дальше.) — Так вот, возможно, обнаружились новые свидетельства… нет, не новые свидетельства. Просто стало происходить кое-что, и я думаю, это кое-что связано с тем пожаром и тем убийством.

— Так, значит, это неофициальное расследование?

— Пока да.

— И никакой истории?

Ребус отрицательно покачал головой:

— Ничего такого, за что вас могли бы привлечь к суду за клевету.

— Я бы это пережила, если история достаточно хороша.

— Она недостаточно хороша. Пока.

Она приступила к операции сбора подливки треугольничком хлеба с маслом.

— Позвольте, я спрошу напрямую: вы по собственному почину расследуете пожар пятилетней давности?

Пожар, в результате которого один человек превратился в горького пьяницу, а другой встал на путь исправления. Но он в ответ только кивнул.

— А какое отношение к этому имеет Гибсон?

— Строго между нами: он был там в ту ночь. Но его не включили в список людей, которые находились тем вечером в отеле.

— Папаша Гибсон дергал за веревочки?

— Возможно.

— Ну так это уже история.

— Мне нечем ее подтвердить. — Он солгал: всегда можно было обратиться к Вандерхайду, но он не хотел говорить ей об этом. Не хотел, чтобы у нее возникали всякие мысли. Но судя по тому, как она смотрела на него, всякие мысли ей как раз и приходили в голову. И в немалом количестве.

— Нечем?

— Нечем, — повторил он.

— Не знаю, поможет ли вам это. — Она расстегнула плащ и вытащила из-под него папку, которая была засунута спереди под пояс ее модных джинсов.

Он взял папку, оглядел кафе. Никто, казалось, не обращал на них внимания.

— Мы с вами как в шпионском фильме, — сказал он.

Она пожала плечами:

— Ух, сколько я их видела!

Ребус открыл папку. Названия не было, но внутри обнаружились вырезки из газет и неопубликованные истории про Ангуса Гибсона.

— Это только за последние пять лет. Тут немного. В основном благотворительная деятельность, пожертвования. Немного об улучшении имиджа пивоваренного бизнеса и повышении прибылей.

Он просмотрел материалы — ничего интересного.

— Я надеялся найти что-нибудь относящееся ко времени сразу после пожара.

Мейри кивнула:

— Да, вы сказали об этом по телефону. Поэтому я поговорила с несколькими людьми, включая заместителя главного редактора. Он мне сказал, что Гибсон лег в психиатрическую больницу. «Нервный срыв» — таково было его слово.

— Были его слова, — поправил ее Ребус.

— Ну, это как сказать, — загадочно возразила она. А потом добавила: — Он пролежал там чуть ли не три месяца. Ничего в газеты не просочилось — папаша постарался. Выйдя из больницы, Ангус начал работать в бизнесе и стал творителем блага.

— Разве не благотворителем?

Она улыбнулась:

— Ну, это как сказать. — Потом, имея в виду папку: — Тут всего ничего, да? — (Ребус подтверждающе покачал головой.) — Я тоже так думала. Но это все, что есть.

— А ваш замглавного — он точно знает, когда Гибсон лег в больницу?

— Не знаю. Вреда не будет, если спрошу. Вы этого хотите?

— Да.

— Хорошо. И еще один вопрос.

— Да?

— Вы это собираетесь есть?

Ребус отодвинул к ней тарелку, и она жадно набросилась на еду.

Когда Ребус вернулся на Сент-Леонардс, ему позвонила секретарша старшего суперинтенданта Уотсона. Тот хотел срочно видеть его еще десять минут назад. Ребус проверил, нет ли для него сообщений, потом позвонил Шивон Кларк на Горги-роуд, чтобы убедиться, что окно починили.

— Да, все в порядке, — сказала она. — На нем какая-то белая гадость, жидкость для мытья или что-то еще. Мы ее не стали стирать. Фотографировать можно и через нее, а снаружи выглядит как новое стекло, которое еще не отмыли.

— Отлично, — похвалил Ребус.

Он хотел явиться к начальству, уже владея информацией. Если Уотсон вызывает его на ковер по поводу вчерашнего, то это будет почище прикаминного коврика у Лодердейла.

Но Ребус ошибся.

— Ты это что надумал, черт побери? — Вид у Уотсона был такой, будто он пробежал половину марафонской дистанции и всю дорогу жевал перец чили. Дышал он хрипло, щеки его приобрели вид темной вишни. Войди он в таком виде в больницу, его бы уложили на носилки и двое санитаров потащили бы его в реанимацию.

Нет, лучше четверо.

— Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

Уотсон шарахнул кулаком по столу. Карандаш со столешницы упал на пол.

— Он не понимает, что я имею в виду!

Ребус хотел было поднять карандаш.

— Оставь его. Сиди и слушай. — (Ребус остался сидеть.) — Нет, ты лучше встань. — (Ребус встал.) — А теперь объясни мне, какого черта! — (Ребус вспомнил учителя по физике в начальной школе — это был злобный тип, — который именно так и говорил Ребусу.) — Объясни мне, какого черта!

— Да, сэр.

— Ну, так продолжай.

— При всем уважении, сэр, что продолжать?

Сквозь сжатые зубы Уотсон проговорил:

— Какого черта ты решил, что тебе дозволено доставать Бродерика Гибсона?

— При всем уважении, сэр…

— Оставь ты эту свою срань — «при всем уважении»! Отвечай по существу.

— Я не достаю Бродерика Гибсона, сэр.

— Что же ты тогда делаешь? Домогаешься его любви? Главный констебль звонил мне сегодня утром. Он просто охренел от твоей наглости! — Уотсон, будучи убежденным христианином, редко прибегал к крепким выражениям. Это ничего хорошего не сулило.

Ребус быстро все понял. Встреча членов ШОНЖОДа. Так. И Бродерик Гибсон прижал в уголок своего дружка — главного констебля. Мол, одна из твоих шестерок заявляется ко мне — что это еще такое? Главный констебль, не зная никакой подоплеки, начинает заикаться и мяться, говорит, что докопается до сути. Назови-ка мне имя этого полицейского…

— Меня интересует его сын, сэр…

— Но сегодня утром ты просматривал на компьютере файлы по ним обоим.

Так, значит, кто-то обратил внимание на его сегодняшний ранний приход.

— Да, просматривал. Но интересовал меня только Ангус.

— Ты так до сих пор и не объяснил почему.

— Да, сэр, пока это сплошная туманность.

Уотсон нахмурился:

— Туманность? Когда у нас выпускной вечер? — Ребус не понял, и Уотсон с удовольствием объяснил: — Тебе полагается степень по астрономии! — Он налил себе кофе из кофеварки на полу, не предложив Ребусу, который не отказался бы от чашечки.

— Просто мне в голову пришло это слово, сэр, — сказал он.

— Мне тоже приходят в голову кое-какие слова, Ребус. И твоей матери они бы не понравились.

«Да, — подумал Ребус, — а твоя помыла бы тебе рот с мылом».

Старший суперинтендант, чавкая, отхлебнул кофе. Недаром же они называли его фермером — у него было много привычек и предпочтений, которых иначе как «сельскохозяйственными» и не назовешь.