Жизнь термитов - Метерлинк Морис - Страница 13

II

У пчел мы наблюдаем столь же поразительные политико-экономические мероприятия. Я не буду здесь о них напоминать; но не стоит забывать, что у муравьев эти мероприятия порой еще более удивительные. Всем известно, что, например, Lasius Flavus, наши маленькие желтые земляные муравьи, загоняют в свои подземелья и держат в настоящих хлевах стада тлей, выделяющих сладкую росу, которых они доят, подобно тому, как мы доим своих коров и коз. Другие, Formica sanguined, или муравьи-рабовладельцы кровавые, отправляются на войну, чтобы захватить в плен рабов. Polyergus Rufescens, или муравьи-амазонки, поручают своим крепостным выращивание личинок, a Anergates не работают и кормятся за счет колонии пленных Tetramorium Cespitum, или дерновых муравьев-воров. Упомяну для справки фунгикольных муравьев тропической Америки, прорывающих прямые туннели, иногда более 100 метров длиной, и из измельченных на мелкие кусочки листьев производящих перегной, на котором они выращивают и разводят с помощью метода, остающегося их тайной, настолько необычный гриб, что его еще не удалось вырастить ни в одном другом месте. Назовем также некоторые африканские и австралийские виды, специальные рабочие которых никогда не выходят из гнезда, висят внутри на лапках и становятся, за неимением других сосудов, живыми резервуарами, цистернами или горшками для меда с упругим, округлым, огромным брюшком, куда насекомые сливают урожай и откуда откачивают его, когда проголодаются. Не оставим без внимания и муравьев-портных (Oecophylla Smaragdina F.), в жарких районах Ост-Индии, Азии и Африки устраивающих свои гнезда на деревьях, в густой листве, которую они вначале с трудом сдвигают, а затем сшивают и покрывают вышивками с помощью шелковой нити, выделяемой личинками, которых они держат между лапками и используют вместо челнока ткацкой машины.

Нужно ли добавлять, что все эти факты, список которых можно было бы продолжать до бесконечности, основаны не на более или менее легендарных слухах, а на скрупулезных научных наблюдениях?

III

В «Жизни пчел» я, за неимением лучшего, приписал управление и прозорливое тайное руководство сообществом «Духу Улья». Но это всего лишь слово, воплощающее в себе неведомую реальность и ничего не объясняющее.

Другая гипотеза рассматривает улей, муравейник и термитник в качестве единой, но еще или уже распавшейся особи, целостного живого существа, которое еще или уже никогда не кристаллизуется и не застынет и различные органы которого, образованные тысячами клеток, хотя и распространенных вовне, несмотря на их кажущуюся независимость, навсегда останутся подчинены одному и тому же основному закону. Наше тело — это тоже объединение, агломерат или колония шестидесяти триллионов клеток, но эти клетки не могут удаляться от своего гнезда или ядра и остаются вплоть до разрушения этого гнезда или ядра оседлыми и пленными. Какой бы ужасной и бесчеловечной ни казалась нам организация термитника, организация, которую мы носим в себе, скопирована с этого же образца. Та же коллективная личность, те же непрерывные жертвоприношения, бесчисленные труды ради общего блага, та же оборонительная система, тот же каннибализм фагоцитов в отношении отмерших или непригодных клеток, та же непонятная, упорная, слепая работа ради неведомой цели, та же жестокость, та же специализация по питанию, размножению, дыханию, кровообращению и т.д., та же запутанность, та же взаимозависимость, те же сигналы в случае опасности, то же равновесие и та же внутренняя политика. Так, после сильного кровоизлияния, по приказу, исходящему неведомо откуда, красные кровяные тельца начинают размножаться с фантастической скоростью, так почки «замещают» уставшую печень, пропускающую токсины, так повреждение сердечных клапанов компенсируется гипертрофией полостей позади препятствия, и при этом у нашего разума, считающего себя верховным правителем нашего существа, никогда даже не спрашивают совета, не говоря уже о том, чтобы позволить ему вмешаться.

Нам известно только то (и мы лишь недавно об этом узнали), что наиболее важные функции наших органов зависят от наших эндокринных желез внутренней секреции или гормонов, о существовании которых до последнего времени даже не подозревали, в частности от щитовидной железы, ослабляющей или замедляющей деятельность соединительных клеток, от гипофиза, регулирующего дыхание и температуру, от мозговой железки, надпочечников и половой железы, распределяющей энергию между триллионами наших клеток. Но кто регулирует функции самих этих желез? Почему в совершенно одинаковых обстоятельствах они наделяют одних людей здоровьем и счастьем, а других — болезнями, страданиями, несчастьями и смертью? Бывают ли в этой бессознательной области неравные умственные способности; и не становится ли больной человек жертвой собственного бессознательного? Не видим ли мы зачастую, как неопытное или явно слабоумное бессознательное или подсознание управляет телом умнейшего человека своей эпохи, например, Паскаля? На кого возложить ответственность, если эти железы ошибаются?

Нам ничего об этом неизвестно, мы абсолютно не знаем, кто в нашем собственном теле отдает основные приказы, от которых зависит поддержание нашей жизни; мы строим догадки, идет ли речь о простых механических или автоматических воздействиях или же об умышленных мерах, предпринимаемых своего рода центральной властью или главным управлением, пекущемся об общем благе. Так как бы мы могли постичь то, что происходит вне нас и вдалеке от нас — в улье, муравейнике или термитнике, и узнать, кто ими управляет и руководит, кто прогнозирует будущее и издает законы? Давайте вначале разберемся, что происходит внутри нас.

А пока мы можем только утверждать, что, когда нашей «конфедерации» клеток нужно есть, спать, двигаться, согреться, остыть, размножаться и т.д., она делает или приказывает сделать все необходимое; и точно так же происходит, когда «конфедерации» термитника нужны солдаты, рабочие, производители и т.д.

Повторюсь, что нет, возможно, другого решения, кроме как рассматривать термитник в качестве единой особи. «Особь, — как справедливо отмечает доктор Яворский, — образуется не совокупностью частей, не общим происхождением и не непрерывностью материи, а исключительно выполнением совместной функции, иными словами, единством цели».

Так что мы можем приписать, если это покажется нам предпочтительным, явления, происходящие здесь, равно как и те, что разворачиваются в нашем теле, некоему разуму, рассеянному в Космосе, безличному мышлению вселенной, духу природы, Anima Mundi[20] некоторых философов, предустановленной гармонии Лейбница с его путаными объяснениями конечных причин, которым повинуется душа, и действующих причин, которым повинуется тело, — гениальным, но, в сущности, ничем не обоснованным мечтаниям; можем обратиться к жизненной силе, силе вещей, «Воле» Шопенгауэра, «Морфологическому Плану» или «Направляющей Идее» Клода Бернара, Провидению, Богу, перводвигателю, Беспричинной Причине Всех Причин или даже к простой случайности: все эти ответы верны, поскольку они более или менее открыто признают, что мы ничего не знаем и ничего не понимаем и что происхождение, смысл и цель всех проявлений жизни еще долго и, возможно, вечно будут от нас ускользать.

Мораль термитника

I

Если общественная организация улья кажется нам очень суровой, то организация термитника несравнимо более жестока и безжалостна. В улье мы сталкиваемся с почти полным самопожертвованием богам города, но у пчелы все же остается некоторое подобие независимости. Большая часть ее жизни протекает снаружи, в сиянии солнца, свободно распускаясь в прекрасную пору весны, лета и осени. Вдали от всякого надзора, она может прогуливаться по цветам. В мрачной же «навозной» республике царит абсолютное самопожертвование, полное заточение и непрерывный контроль. Все уныло, угнетено и подавлено. В тесных потемках проходят года. Все здесь рабы и почти все — слепцы. Никто, кроме жертв великого полового безумия, никогда не поднимается на поверхность земли, не дышит свежим воздухом и не видит дневного света. Все, от начала до конца, совершается в вечной тьме. Если нужно, как мы уже видели, сходить за пищей в места, где ее много, туда добираются длинными подземными или трубчатыми дорогами, и никогда не трудятся под открытым небом. Если необходимо перегрызть брус, балку или дерево, к делу приступают изнутри, не трогая краску или кору. Человек ни о чем не догадывается и не замечает ни одного из тысяч призраков, заполонивших дом, тайно копошащихся в стенах и обнаруживающих себя только в момент разлома и обвала. Коммунистические боги становятся здесь ненасытными Молохами. Чем больше им дают, тем больше они просят и не перестают требовать до тех пор, пока особь не будет уничтожена, а ее горе не утратит смысла. Ужасающая тирания, примеров которой еще не встречалось у людей, где она всегда кому-то выгодна, здесь не приносит пользы никому. Она анонимна, имманентна, рассеяна, коллективна и неуловима. Самое любопытное и самое тревожное заключается в том, что она не явилась готовым следствием каприза природы; ее этапы, каждый из которых мы можем восстановить, доказывают, что она укоренялась постепенно и что виды, кажущиеся нам наиболее цивилизованными, являются также наиболее порабощенными и жалкими.