Новые земли Александра Кубова - Максименко Нинель - Страница 7

Факт тот, что мы с Булей всё-таки убедились, что солнце здесь южное: не успели мы оглянуться, как наша редисочка стала с ноготь большого пальца, и мы устроили пир. Это до того вкусно, что и не знаю! Красная, сочная!

Буля не разрешала мне дёргать редиску, хоть у меня руки чесались. Она, как профессор, заложив руки за спину и нацепив на нос очки, наклонялась над грядкой, высматривая наиболее толстенькие редисочки, — рраз, как зубной врач зуб, но только зубчики эти были что надо.

Как-то вечером — как раз мы с Булей кончили поливать — смотрим, идёт отец, но только не один. Я сразу узнал: это та женщина в комбинезоне, которая подходила и разговаривала с нами на заводе, только сейчас она была не в комбинезоне, а в синем костюме, и косынки тоже на ней сейчас не было, у неё были чёрные косы, которые были уложены на голове как корона.

— Вот это здорово! — закричал я. — Буля, а к нам гости, а почему дядя Николай не приехал?

Отец говорит:

— Александр, как ты себя ведёшь, ты уже взрослый. Александра Васильевна, познакомьтесь, это Ксения Ивановна.

— А я вас сразу узнал, только вы были в комбинезоне…

Ксения Ивановна рассмеялась и подала мне руку, как взрослому, никаких там потрепываний по разным частям головы, и это мне понравилось.

Буля позвала всех ужинать, а я сказал:

— Буля, ну скажи честно, ты знала, что у нас сегодня будут гости?

— Нет, не знала, чтоб мне лопнуть, — шепнула мне на ходу Буля.

На столе красовалась наша старая селёдочница с розочками, а на ней, лучше всяких роз, так красиво были разложены в середине стрелки зелёного лука, а по бокам горки редисок. Я смотрел на отца, прямо впился в него взглядом и видел, что он чуть не ахнул, когда увидел редиску. Подумал, наверно: «Откуда такая роскошь, ведь первая редиска стоит бешеные деньги?» — но ничего не сказал, как будто у нас каждый день к ужину первая редиска. И мы с Булей тоже ничего не сказали — вытерпели, а потом, когда поели, торжественно вышли из комнаты и повели отца и Ксению Ивановну в наш огород и показали им редиску, и лук, и несколько грядок картошки.

Картошка — это была наша особенная гордость. Буля говорила, что это наш научный эксперимент, мы сажали её не по целой картошке, как положено, а так, как мы решили ещё тогда, когда тётя Вера принесла эту картошку. Буля разрезала каждую картошку на столько, сколько в ней глазков, и мы всё гадали: взойдёт или не взойдёт? А она взошла, да такие толстые, мощные ростки, ну как будто мы кило картошки в каждую лунку посадили. Буля рассказала про наш опыт с картошкой, а я сказал Ксении Ивановне:

— Вы знаете, ведь у бабушки зелёная рука: у неё всё растёт.

И Ксения Ивановна проговорила своим певучим голосом:

— Не зелёные вовсе, а золотые руки у твоей бабушки, Саша.

Когда отец проводил Ксению Ивановну, я пристал к нему, очень ли он удивился, когда увидел на столе редиску и лук, и понравился ли ему наш огород. И отец сказал, обращаясь к Буле:

— Да вы действительно молодчина — свежие витамины… Я надеюсь, Александр принимал в этом участие? Трудовое воспитание…

Но Буля перебила — она не любила, когда отца заносило, как она говорила, — и сказала ему:

— Знаешь, Леонтий, сколько сюда вылито воды? Цицерон сбился бы со счёта. Ясно, что я не могла таскать.

И отец опустил свою руку мне на голову и шершавыми пальцами стал перебирать мои волосы, а потом взял и прижал мою голову так, что мне всерьёз стало больно, но я не пискнул.

Как я узнал, у Були был разработан план секретной военной операции, и она держала его в секрете даже от меня. На следующий день было воскресенье, но отец всё равно работал, и Буля попросила взять её на рабочий автобус (у неё были какие-то дела в городе), а мне велела пуще глаза стеречь наш огород и, конечно, полить его. С поливкой я управлюсь быстро: у меня уже было натаскано порядочно воды — заполнена вся тара, которая нашлась дома, а остальное время я мечтал провести в своё удовольствие. Мне давно уже надо было провернуть одно дельце. Правда, я это откладывал на после экзаменов, но почему бы не сделать предварительную разведку, если выдался свободный денёк?

Отец и Буля уехали, а я не спеша попил чаёк с кукурузной запеканкой — вот бы к ней ещё вареньица! Но и так неплохо, Буля у нас повариха что надо. Потом так же не спеша полил наш огород и заметил: ростки на картофельных грядках со вчерашнего дня уже стали больше, а огурцы выпустили усики, но всё это я делал в предвкушении того, что мне сегодня предстояло.

Наконец с поливкой было покончено, но я не побежал, не поскакал, а, наоборот, как бы между прочим, пошёл вразвалочку, захватив с собой лопату, сантиметр, бечёвку. А пошёл я вот куда.

Но надо рассказать всё по порядку.

Ещё в самый первый день, когда я только пошёл в школу, Пал Палыч что-то вроде целой лекции прочитал про Крым, а главное, он сказал, что вполне даже возможно найти что-нибудь стоящее. Я тогда хоть и виду не показал, но всё время думал, а откуда это он так сразу и догадался, что мне как раз это интересно. Ну потом Джоанна сказала, да я и сам узнал, что он всем это говорит, что он вообще почти что помешан на этом.

Ну а тогда мне показалось, что он только для меня говорил, и, честно сознаюсь, так это во мне засело, хоть никогда я не был учительским подпевалой, но тут-то совсем, совсем другое. Все-то ведь другие так себе, несерьёзно относились к таким делам. Ну что там, считали — это только для дошкольников, а Пал Палыч такое сказал, что я только об этом и думал. Но никому не говорил. Даже Джоанне. Потому что я привык, что все смеются над этим, а поэтому даже и сам как будто не верил, когда Джоанна мне рассказывала, как у них тут всё что-нибудь находят. Но на самом деле это было не по-честному. На самом деле я каждый день только об этом и думал.

Я думал, вполне даже вероятно, что именно наше Морское было когда-нибудь довольно значительным портовым центром, потому что и верно — ведь лучше нашей бухты трудно сыскать: она закрыта выдающимися в море горами от штормов; и, может быть, здесь когда-то стояли парусники с высоко задранными носами, на которых были золочёные скульптуры всяких там богинь или золочёных птиц.

И ещё я всё время думал о том, куда же это всё подевалось. Мне это дело прямо покою не давало.

Интересная вещь происходит с нами: знаете, когда нам рассказывают, что это история, что это было давным-давно, то из-за дальности времени нам кажется, что и земля была какая-то другая, которая ушла в прошлое, а на самом-то деле (ведь подумайте только!) вот точно на этом месте, на котором я сейчас стою, стоял какой-нибудь генуэзский воин, и ведь стоял-то он не в пустыне — кругом были дома, тут люди жили, и не могло это как ветром сдуть, растаять всё не могло, уж конечно, что-нибудь да осталось, надо только поискать как следует; и я так себе это представлял, что прямо чувствовал, что я хожу по сплошному кладу, и я тогда прямо обалдел, когда это придумал.

Джоанна сказала — а она узнала это от Пал Палыча, — что если раскопать какой-нибудь метр (по-научному это называется «культурный слой», а на самом деле просто обыкновенная земля и грязь, которые наросли сверху), то мы можем наткнуться на остатки жизни генуэзцев.

Я всё прикидывал: не могу же я один всё перекопать, весь посёлок, а приглашать к себе в компанию я мог бы только Джоанну (из всех ребят только ей было это интересно), и она бы не подумала смеяться, но она была занята побольше моего — у них был и огород, и сад, и ещё кролики; и эти кролики были очень прожорливые, и им надо было каждый день рвать чёрт те сколько травы, а одного беленького она обещала подарить мне, если мать разрешит.

Так вот, я долго раздумывал, где мне начать свои раскопки, и всё обозревал наше Морское и так и эдак — и с горы и с дороги, как полководец местность перед боем. И однажды меня осенило: за нашим посёлком, как раз недалеко от нашего дома, проходит глубокий овраг, он идёт полукругом, так что почти весь посёлок окружает, и вот я подумал, что если полазить по оврагу, да не по дну, а так с метр от верха, то как раз и откроется мне та земля, по которой генуэзец ходил, только разрезанная, и может, кончик какой-нибудь из неё и выглянет, а я тогда и подкопаю лопаточкой.