Богиня победы - Федоров Николай Тимонович - Страница 7

Но самая удивительная вещь случилась с нашими сочинениями про времена года. Когда Людмила Андреевна раздавала нам тетради, она сказала:

— Что-то сочинения Петрова и Титова подозрительно похожи. Есть, конечно, отличия. В деталях. Но в основном… и про жаркое июльское солнце, и про велосипеды, и про подводное плавание — всё одно и то же. Попахивает плагиатом. Знаете, что такое плагиат?

— Я знаю! — вскочил я с места. — Плагиат — это выдача чужого труда за собственное сочинение.

— Совершенно верно, — сказала Людмила Андреевна. — Вот только не ясно, кто у кого списывал. Потому что ошибки даже почти одинаковые.

— Но этого не может быть! — выкрикнул Мишка. — Ошибки у нас разные.

— К сожалению, может, — сказала Людмила Андреевна и положила на парту наши работы.

Я схватил свою тетрадку и с ужасом прочитал заголовок: «Моё лУбимое время года».

Разрядились

Что может быть хуже диктовки по русскому, да ещё весной, в самом конце учебного года! Лично я не знаю. Разве что контрольная по математике.

Диктовка была намечена на завтра.

Мы договорились встретиться у Мишки в половине пятого и зубрить все правила и исключения по русскому хоть до утра.

Отступать было некуда.

Дверь открыла Мишкина мама.

— Дома мыслитель? — спросил я, входя в квартиру.

— Дома, — ответила Антонина Петровна. — Уроки, вроде, учит. Или спит. Притих что-то.

Я вошёл в Мишкину комнату.

Мишка, в рубахе и в брюках, лежал на диване и читал книгу. Одна нога у него была обута, другая босая. К босой ноге была прикручена медная проволока, которая тянулась куда-то к окну.

— Ого, — сказал я. — Тебя уже приковали. Неплохо бы ещё на окна решётки поставить.

Мишка отложил книгу, на обложке которой было написано «Человек-невидимка», и хотел встать, но привязанная нога помешала, и он снова лёг на диван.

— Ну-ка, мой друг, — сказал он, — подойди, пожалуйста.

Я подошёл. Мишка привстал, пощупал пальцами мою рубашку, потом зачем-то приподнял брючину и посмотрел на мой носок.

— Всё ясно, — сказал он. — То же самое.

— Звонить по ноль три и вызывать скорую? — спросил я. — Или начнём заниматься?

— Ни то и ни другое, — сказал Мишка. — И вообще не нервничай и не суетись. Сейчас я тебе всё растолкую. Сегодня я узнал колоссальную штуку. Ты вот посмотри внимательно, в каком ужасном мире мы живём. Ты не поленись и посмотри.

Я посмотрел вокруг, но ничего ужасного не обнаружил.

— Видишь, — продолжал Мишка, — телевизор стоит, люстра висит, в углу пылесос, на тумбочке магнитофон. А посмотри за окно. Фонарь напротив, через дорогу ткацкая фабрика работает. Это же всё э-ле-ктричество! А что мы носим? Свитер вечером снимаешь, а у тебя на голове бенгальские огни горят и током по рукам лупит. А почему? Потому что свитер синтетический. Он об голову твою трётся и электричество вырабатывает. Как же, спрашивается, после этого твоя голова соображать будет. Это же всё-таки голова, а не электроплитка!

— Ну, и что дальше? — спросил я.

— А то, — сказал Мишка, — что мы пропитаны электричеством. Это называется, знаешь, как? Электростатическим напряжением. Во! Из-за этого напряжения мы и дуреем, плохо соображаем, двойки получаем. А то и колы. Улавливаешь?

— Улавливаю, — сказал я. — Только зачем ты проволоку к ноге прикрутил?

— О! — сказал Мишка, торжествующе подняв вверх палец. — Вот тут-то и зарыта собака. Я заземлился. Понимаешь, другой конец проволоки прикручен к батарее отопления. Я лежу себе спокойненько, а всё электричество, которое во мне сидит и туманит мозги, уходит по трубам в землю. И у меня начинается просветление. Чувствуешь, как всё просто и гениально?

— Выходит, — сказал я, — и к диктовке готовиться не надо?

— Конечно, не надо, — сказал Мишка. — Зачем? Мы же все эти правила когда-то учили или слышали. Но из-за этого проклятого электрического напряжения у нас в головах сумбур и каша. А когда мы разрядимся, выгоним напряжение, то всё сразу вспомним. Надо только хорошенько разрядиться.

— Думаешь? — я стал колебаться.

— Конечно. Ты вот вспомни: у некоторых легковых машин сзади такой чёрный хвостик висит и об асфальт трётся. Это ведь тоже заземление. Для разрядки. Представляешь, если уж машинам разряжаться нужно, то людям и подавно.

— Слушай, — сказал я, — так может лучше закопаться в землю? Вернее?

— Скажешь тоже. Где ты землю возьмёшь. Кругом асфальт и булыжник. Это за километр идти надо. И потом, трубы отопительные глубоко в земле лежат, надёжно. Не выкапывать же нам двухметровую яму? Так что, снимай башмак, раскладывай кресло, ложись и разряжайся потихоньку.

— А проволока ещё есть? — спросил я.

— Навалом, — сказал Мишка. — Возьми у меня в столе. Там, кстати, «Остров сокровищ» лежит. Ты, вроде, хотел почитать.

Когда на другой день начался диктант, то я, честно говоря, особого просветления в мозгах не ощущал. Скорей наоборот, в голове стоял туман. Мишка, похоже, тоже не очень-то просветлел. Он ёрзал, заглядывал мне в тетрадь и наконец зашипел мне в ухо:

— Как пишется «семафор»? Е или И?

— Точно не помню, — ответил я шёпотом. Пиши «и».

Чем ближе к концу подходил диктант, тем меньше во мне оставалось уверенности. Я просто писал наобум. «Проволока плохая попалась», — даже подумал я.

Мария Николаевна продиктовала последнее предложение и сказала, что даёт нам пять минут на проверку.

— Ничего не соображаю, — растерянно прошептал Мишка, тупо глядя в тетрадь. — Не знаешь, как «собака» пишется? Через О или через А?

Ровно через пять минут Мария Николаевна собрала наши тетради. И тут страшная догадка ударила меня по голове!

— Мишка, — зашипел я, — чего это у вас около дома копают?

— Не знаю, — ответил он. — Мало ли чего.

— А трубы навалены, видел?

— Ну.

— А батареи новые штабелями лежат, видел?

— Ну.

— Ну, ну. Вот тебе и «ну». У вас же отопление меняют, балда! Батареи новые ставить будут. Выходит, мы с тобой вовсе и не заземлились! Трубы-то из земли вынули!

— Выходит, зря… — начал Мишка и запнулся.

Через три дня моя ужасная догадка подтвердилась полностью. Я получил двойку, Мишка единицу.

— Одного только не понимаю, — говорил Мишка, разглядывая свою диктовку, сплошь исчёрканную красными чернилами. — Батареи меняют — это ясно. Трубы из земли вынули — тоже ясно. Но почему тебе двойка, а мне — кол?

Ищу человека

Я размахнулся и уже хотел бросить, но Мишка вовремя успел схватить меня за руку — прямо под нами, из-под моста, почти не слышно вылетел корпус крылатого «Метеора». Мы подождали, пока корабль проплывёт, и я снова приготовился бросать. Вдруг совсем близко раздался резкий милицейский свисток. Мы обернулись. С другой стороны моста быстрыми шагами к нам приближался милиционер.

— Бежим! — крикнул Мишка.

Отдышались мы только тогда, когда уже были далеко от моста.

— Вот уж никак не думал, что бросить бутылку в реку — целая проблема, — сказал Мишка.

— Знаешь, — сказал я, — тут недалеко на набережной есть спуск к воде. Там и кинем.

Через минуту мы были у самой воды. Нева отсюда казалась ещё шире и полноводнее.

— Теперь ты бросай, — сказал я, передавая Мишке бутылку. — Давай только сургуч проверим.

Мы в который раз осмотрели горлышко бутылки, основательно залитое толстым слоем матового сургуча. Всё было в порядке. Сургуч плотно облегал толстое зелёное стекло и имел такие аппетитные, как на пирожных «буше», коричневые подтёки, что его хотелось лизнуть.