Смертельный ход - Мэрфи Уоррен - Страница 25

– Давай же, думай. Ты знал Конна. Как он их называл, какими словами?

Римо попытался вспомнить, и, если бы не так старался, то вспомнил бы обязательно.

– Я точно не помню.

– Не освежит ли твою память выражение «дегенеративные скотские подонки»?

– Да. Правильно. Так он их называл.

– Так какое же самое большое скотство на Земле по Конну Макклири?

– Убийство ребенка?

– Это трагедия, Римо. Мы говорим о Конне Макклири. Скотство. Коварство.

– Скотство? Дегенеративные скотские подонки?

Он чуть помедлил, а потом как бы спросил, хотя это и не было вопросом:

– Они разбили его аппарат?

Дебора коснулась рукой плеча Римо.

– Египетские самолеты разбомбили его вдребезги. Они заметили укрытие из мешков с песком, уж очень оно было заметно с воздуха. Огонь самогонного аппарата подсвечивал мешки, и они буквально светились в ночи. Египтяне ударили всем, чем только могли. «Спитфайерами». Но как ты понимаешь, если бомбили самогонный аппарат, то некогда было бомбить укрепления или поселки. Аппарат, наверное, спас какую-то деревню, но от него ничего не осталось.

Римо и Дебора сказали в унисон:

– Дегенеративные скотские подонки!

– Римо, это надо было видеть. Еще долго потом он ни о чем больше не говорил. Дегенеративные скотские подонки. Он попросился добровольцем на фронт в Негев, но его не взяли. Потом он уехал, и тут начал разгораться ваш конфликт с русскими. Шпионская война. Он снова стал работать на вас. Тогда, я уверена, вы и встретились.

– Ш-ш, – сказал Римо.

– Теперь я понимаю, почему ты здесь, и не боюсь тебя. Друг.

Она протянула руку, и Римо взял ее.

– Друг, – повторила она.

Он наклонился, и поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй.

– Не сегодня, – произнесла она мягко. Что не может быть сказано без того, чтобы не обидеть того, кто жаждет тебя.

– Ладно, – сказал Римо, – не сегодня.

– Мы увидимся завтра?

– Думаю, что мне удастся вырваться.

– Чушь. Конечно, вырвешься.

– Возможно, – сказал Римо.

Он обнял ее и, поднявшись, притянул к себе. Они стояли, сомкнув губы в поцелуе. Рука Римо скользнула на блузку, потом – на грудь, нежно ее лаская.

– Ах ты, негодник, – прошептала она. – Я на самом деле не хочу, чтобы это случилось сегодня.

– Почему?

– Потому, что я не хочу, чтобы это было так. Ты пришел, а потом… нет, не так. Завтра вечером.

– Ты меня не хочешь?

– Я хочу тебя с того самого момента, как ты упомянул имя Конна. У тебя тогда было прекрасное лицо. И на секунду мы оказалась здесь не одни.

– Меня чуть не убили там, у коттеджей, когда я смотрел на тебя.

– Глупый, смотрел на меня! Конечно, внешность. Таковы все мужчины. Я для тебя только внешность.

– Да, началось с этого.

– Римо, я хочу тебя. Сегодня. Очень. Но, пожалуйста, пусть это будет не так: ты пришел и овладел мной. Не хочу, чтобы ты подумал, что это так просто.

– Ты боишься?

– Конечно нет. Говорю тебе: завтра вечером.

– Я могу взять тебя сейчас…

– Да.

– И тебе будет неприятно?

– Мне этого очень хочется, но, пожалуйста…

Неожиданно резко и настойчиво зазвонил телефон. Римо хотел было вырвать шнур из розетки, но Дебора, вырвавшись из его объятий, оказалась у аппарата раньше. Заслонив собой телефон, она заговорила:

– Да. Да. Черт возьми! Вы уверены? Другого выхода нет? Очень жаль. Конечно.

Она положила трубку и склонила голову к плечу:

– Ничто так не сохраняет целомудрие, как телефон. Завтра, Римо.

Римо отреагировал по-джентльменски: аккуратно положив аппарат на левую ладонь, ребром правой ладони он разрубил его пополам вместе с трубкой. А потом превратил останки этого надоедливого устройства в порошок под аккомпанемент стонущего визга разноцветных проводов.

– Завтра, – сказал он и швырнул на пол то, что осталось от шедевра американской технологии.

Дебора рассмеялась:

– О, какой ты сильный и страшный! Ты просто ужасный!

Она подошла к нему, поцеловала и, словно мальчишку, стала подталкивать к выходу.

– Ты просто ужас! Ломаешь телефоны, избиваешь хулиганов. О, какой ты грозный!

Она шутливо стукнула его в живот, поцеловала в губы со значением «Все, хватит!» и вытолкнула за дверь, легко и просто совладав с самым совершенным оружием в лице человека, будто с детской игрушкой.

Римо не противился. Он решил не вспоминать о первой встрече с Макклири, посетившим его под видом священника в камере смертников. Псевдосвященник предложил Римо таблетку жизни. Это Макклири организовал фиктивную казнь, чтобы переправить Римо в место, считавшееся мирным санаторием, где начались бесконечные тренировки. Макклири допустил глупый промах и стал уязвимым, а поэтому должен был быть убит.

Макклири… Первое задание Римо Уильямса и единственное, которое он не выполнил. Макклири, который, лежа при смерти на больничной койке, сделал то, что должен был сделать Римо, вырвав крюком-протезом из собственного горла трубки сохранявших ему жизнь капельниц. Макклири, этот дурачок, веривший, что стоит умереть сегодня во имя будущего, где, кстати, такие, как он, и не понадобятся. Макклири, который своей смертью навсегда привязал Римо Уильямса к новой жизни так же надежно, как наложенные опытной рукой повязки прикрывают глубокие раны.

Римо Уильямс с тех пор не провалил ни одного задания. Римо Уильямс, который, если поступит приказ, должен пойти с Деборой на прогулку. И убить ее.

Но по телефону в Чикаго добрый преподобный отец все еще читал Псалмы, а Смит дал ему свободный день, а на дворе стоял бархатный виргинский август. Завтрашние день они проведут вместе с Деборой.

Но тут Нильс Брюстер обнаружил тело доктора Джеймса Рэтчетта.

Глава девятнадцатая

Доктору Джеймсу Рэтчетту его кончина всегда представлялась драматическим событием.

В юности ему виделась белоснежная больничная кровать. Умирая, он прощал родителей и сестру. Иногда в фантазиях допускались вариации: он умирал с проклятием на устах и, отказываясь жить, вырывал из распухшей руки трубку капельницы.

Его мать незамедлительно вскрывала вены, в душе сестры на всю жизнь оставалась незаживающая рана. А отец? Пропади он пропадом! Даже в мечтах Рэтчетт не мог представить, что отца может заинтересовать что-то касающееся его, Джеймса. Даже в фантазиях отцу сообщали о смерти сына по телефону, звонили в контору на Уолл-Стрит. Телефонограмму принимала холеная привлекательная секретарша. Отцу она расскажет об этом за коктейлем в половине седьмого вечера, прежде чем отправиться в их апартаменты.

– Вырвал трубку капельницы? – спросит отец. – Проклял меня на смертном ложе? Хм… Никогда не думал, что маленький Джеймс способен на такое.

Такие фантазии посещали Джеймса в возрасте девяти лет. В четырнадцать они несколько трансформировались: теперь отец лежал на больничной койке, а он, Джеймс, вырывал трубку из его руки, поскольку осознал, какой грязной, мерзкой и волосатой свиньей был его папаша.

В четырнадцать лет Джеймс начал изготовлять самодельные смеси и угощать ими приятелей. Раз он угостил соседского мальчишку, который был на пять лет моложе. Парнишка три дня лежал без сознания, а Джеймса отправили туда, где он уже не мог потчевать ядом малолеток.

Его отвезли в Англию, в Дорчестер, в «Билси-Скул» – заведение, где молодые английские джентльмены проходили через гомосексуальную фазу. Для Джеймса это стало не фазой, а чем-то большим. Не имея под рукой химикатов и оборудования, он посвятил себя занятиям теоретической химией, которые продолжил позднее в Политехническом институте Ренсселэра, что в штате Нью-Йорк. Оборудования там было предостаточно, но он остался верен теории, поскольку считал ее более чистой и аккуратной.

Он получил ученую степень в Гарварде, стал доктором наук по теоретической химии. Основное занятие принесло ему всемирную славу и известность, а вечернее хобби – три условных приговора за вклад в развитие преступности малолетних. Чтобы сделать два последних приговора условными, потребовались значительные расходы, истощившие полученное им наследство. Пришлось отказаться от работы над докторатом по математике и заняться преподаванием, то есть постоянно иметь дело с людьми, аж до пяти часов в неделю.