Дети Эдгара По - Страуб Питер - Страница 44

Обернувшись, я вижу брата Йохансена и Скармуса, которые, как два заговорщика, стоят у двери. Я поднимаю плечи, пытаюсь что-то сказать. Тут дверь открывается, и все братья наваливаются на меня разом, валят на пол, сковывают.

Каждый день меня раздевают догола и оставляют наедине с ней. Брат Йохансен говорит, что я могу быть с ней до тех пор, пока не разорву её снова.

Я, как могу, сопротивляюсь. Разговариваю с ней. Какое-то время старательно избегаю прикосновений. А если трогаю её, то лишь слегка, чтобы повернуть по-другому, увидеть иначе. Я позволяю желанию медленно нарастать, но всё равно под конец оказываюсь на полу, обессиленный, а её куски окружают меня со всех сторон.

И всё же она день за днём возвращается, всё та же, бархатистая снаружи, шёлковая внутри. Я уничтожаю её, а она возвращается. В этом и заключается Воскресение.

«Так и надо, — говорит Скармус. — Ломай эту штуку и дальше».

Штуку? Я в недоумении.

Плёнку заедает. Я вижу, как образ темнеет, прорастает чернотой и рассеивается в свете. Не один я разрушаю.

Я уже не знаю, кто я и чего хочу.

Я продолжаю ломать её. Я не изменился, моё тело так же своевольно, как прежде. И всё же они мной довольны. Я ничего не понимаю.

И вот меня снова раздевают и швыряют в комнату, как будто на съедение львам. Однако на этот раз вместо женщины внутри оказывается любопытное существо, странное, одного размера со мной, похожее на меня, только не мужчина. Существо гримасничает, поправляет волосы. Всё это странно знакомо.

— Это проверка твоего тела, — говорит брат Йохансен. — Смотри, не подведи нас.

Я не знаю, чего от меня ждут. Медленно приближаюсь. Существо не двигается, оно спокойно, не напряжено. Оно бормочет какие-то слова, которых я не понимаю.

Грудь, горло, задняя часть. Внезапно я вижу, что внутри существа прячется женщина, сияющая кожа и атлас угадываются за волосами, зубами, лицом.

Через кожу существа я ощупываю её вырез, трогаю пальцами шов. За этим обличьем её от меня не спрячут. Я знаю, что через миг я стряхну с неё эту скорлупу, и она превратится в полоски кожи, я разорву её пополам, вырву ей горло, и она перестанет существовать.

Келли Линк

Призрак Луизы

Две женщины и ребёнок встречаются в ресторане. Ресторан приятный — всюду окна. Женщины уже бывали в нём. Это из-за света еда здесь выглядит вкусной. Ребёнок — девочка, одетая во всё зелёное, зелёный мохнатый свитер, зелёная футболка, зелёные вельветовые брючки и грязные кроссовки с чёрно-зелёными шнурками, — сопит носом. Она ещё маленькая, а нос у неё большой. Может, она принюхивается к еде, которую едят за другими столиками. Или нюхает тёплый свет, заливающий всё.

Все её одёжки не подходят друг к другу, общего в них только то, что они зелёные.

— Луиза, — говорит женщина.

— Луиза, — отвечает другая.

Они целуются.

Подходит метрдотель. Он говорит первой женщине:

— Луиза, очень рад вас видеть! И Анна здесь! Какая большая стала. А в прошлый раз была вот такая. Вот такусенькая. — Он складывает большой и указательный пальцы в щепотку, будто берёт соль. Смотрит на другую женщину.

Луиза говорит:

— Это моя подруга, Луиза. Моя лучшая подруга. Ещё со времён лагеря гёрлскаутов. Луиза.

Метрдотель улыбается.

— Да, Луиза. Конечно. Как я мог забыть?

Луиза сидит напротив Луизы. Анна сидит между ними. У неё блокнот с зелёными страницами и зелёный карандаш. Она что-то рисует, правда, трудно разглядеть, что. Может, дом.

Луиза говорит:

— Извиняюсь, сама знаешь, за кого. День учителя. Бебиситтер отказался в последнюю минуту. А мне столько всего надо тебе рассказать! Ну, ты знаешь, про номер восемь. Ой, мамочки, я, кажется, влюбилась. Ну, не то чтобы влюбилась.

Она сидит напротив окна, и густой мягкий свет льётся прямо на неё. От счастья она кажется кремовой, словно вырезана из куска сливочного масла. Свет любит Луизу, думает другая Луиза. Конечно, любит. А кто нет?

Кое-что о Луизе. Она не любит спать одна. Говорит, что её кровать чересчур широкая. В ней слишком много места. Приходится подваливаться кому-нибудь под бок, а то так и будешь всю ночь кататься по постели. Иногда утром она просыпается на полу. Но чаще — с кем-то рядом.

Когда Анна была поменьше, она спала в кровати Луизы. Но теперь у неё своя комната и своя кровать. Стены в её комнате зелёные. Простыни зелёные. Листы зелёной бумаги с зелёными рисунками развешаны по стенам. На зелёной кровати сидят зелёный плюшевый медведь и зелёная утка. Зелёная лампа светит в зелёном абажуре. Луиза была в этой комнате. Она помогала Луизе делать там ремонт. В солнечных очках красила стены. Эта страсть к зелёному, думает Луиза, это стремление из всего сделать вариации на заданную тему, должно быть, наследственные.

И ещё кое-что о Луизе. Луиза любит виолончелистов. Уже почти четыре года она спит с виолончелистами. Не с одним и тем же. С разными. Не одновременно, конечно. По очереди. Номер восемь — её нынешний виолончелист. Номера с первого по седьмой все были виолончелистами, хотя отец Анны — нет. Он был ещё до виолончелистов. До в.э. — виолончельной эры. А вообще-то, по словам Луизы, у виолончелистов меньше сперматозоидов.

Луиза и Луиза раз в неделю обедают вместе. Ходят в хорошие рестораны. Луиза знакома со всеми метрдотелями. Луиза рассказывает Луизе о виолончелистах. Они таинственные. Луиза их ещё не раскусила. Что-то такое есть в том, как они сидят, расставив ноги и обхватив руками виолончель. Они выглядят солидно, прочно — и располагающе. Как дверь. Она открывается, и ты входишь.

Двери эротичны. Эротично дерево, и смычки с натянутыми на них настоящими волосами. А ещё у виолончелей нет клапанов. Луиза говорит, что клапаны не эротичны.

Луиза занимается пиаром. Собирает деньги на исполнение симфоний — у неё это хорошо получается. Луизе тяжело отказать. Она приглашает богатых людей обедать. Знает, какое они любят вино. Планирует благотворительные аукционы и маскарады. Приводит спонсоров на репетиции симфоний и усаживает их на сцене. А потом возвращается домой с виолончелистом.

Луиза и сама слегка похожа на виолончель. Она смуглая, фигуристая, высокая. У неё длинная шея, а блестящие волосы днём всегда убраны наверх. Луиза думает о том, как виолончелисты распускают их по ночам — медленно, радостно, нежно.

В лагере волосы Луизы расчёсывала Луиза.