Дети Эдгара По - Страуб Питер - Страница 4

— Приготовься, малыш, — шепнул Джин. — Это будет круто.

С тихим вздохом герметической двери люк велоциратора стал на место. И тут же стены закружились, сначала совсем медленно. Чем быстрее они вращались, набирая обороты, тем крепче сжимал Джин руку мальчика. Миг, и мягкая обивка, к которой их пристегнули, сплющилась, и центробежная сила притянула их к вращающейся стене, словно куски магнита к железу. Джину казалось, что его щёки и губы поехали назад, и от чувства беспомощности ему стало весело.

И тут Ди Джей начал визжать.

— Нет! Нет! Останови его! Пусть он остановится! — Вопли были жуткие, и Джин крепко сжал ладонь мальчика.

— Всё в порядке! — весело проорал он, стараясь перекричать музыку. — Всё нормально! Я с тобой! — Но завывания ребёнка стали только громче. Его крики кругами носились мимо Джина, словно пойманный дух, они метались в кольце аттракциона, волоча за собой шлейф отголосков. Когда машина, наконец, остановилась, Ди Джей сотрясался от рыданий, и человек за контрольной панелью глядел злобно. Остальные пассажиры тоже мерили Джина мрачными, осуждающими взглядами.

Джину хотелось провалиться сквозь землю. Всё было так хорошо, они переживали незабываемый миг единения, а теперь он чувствовал, как его сердце обрывается в темноту. Ди Джей продолжал плакать, хотя они уже покинули карусель и шли по проходу, и Джин пытался отвлечь его обещаниями сахарной ваты и мягких игрушек.

— Я хочу домой, — рыдал Ди Джей и добавил: — Я хочу к маме! К маме хочу!

Джина это серьезно задело. Он скрипнул зубами.

— Отлично! — прошипел он. — Пошли домой, к мамочке, маленький плакса. Богом клянусь, ты никуда больше со мной не пойдёшь. — И он слегка встряхнул Ди Джея. — Господи Иисусе, да что с тобой такое? Глянь-ка, над тобой люди смеются. Видишь? Большой мальчик, а ревёт, как девчонка.

Воспоминание настигает его внезапно. Он давно и думать о том случае забыл, а теперь переживает его снова и снова. Те вопли были похожи на звуки, которые Фрэнки издаёт по ночам, и они раз за разом, без предупреждения, проникают сквозь мембрану его мыслей. На следующий день он обнаруживает, что снова проигрывает в памяти тот эпизод; воспоминание о крике производит на него такое впечатление, что он вынужден остановить свой грузовик у обочины и закрыть лицо руками. Ужас! Ужас! Каким чудовищем, наверное, казался он ребёнку.

Сидя в кабине своего фургона, он жалеет, что никак не может найти их — Мэнди и Ди Джея. Что не может сказать, как он виноват перед ними, и послать им денег. Он прижимает пальцы ко лбу, а мимо него едут машины, и в доме, у которого он остановился, какой-то старик выглядывает из окна — а вдруг Джин привёз ему посылку.

«Где же они?» — думает Джин. Он пытается представить себе город, дом, в котором они живут, но видит лишь пустоту. Уж конечно, Мэнди давно нашла бы его, из-под земли достала бы и потребовала алименты. Уж ей понравилось бы выставить его беглым папашей-неплательщиком, она бы адвокатов наняла, чтобы они распорядились его заработками.

И вдруг прямо там, на обочине дороги, его настигает мысль о том, что их нет в живых. Он вспоминает свою автокатастрофу под Де Мойном и думает, что, погибни он тогда, они бы никогда и не узнали. Он вспоминает, как очнулся в госпитале, и пожилая сиделка сказала: «Вам очень повезло, молодой человек. Вас вытащили с того света».

Может быть, они умерли, думает он. Мэнди и Ди Джей. Мысль эта бьет его наотмашь, потому что наверняка так оно и есть. Иначе почему они его до сих пор не нашли. Конечно.

Он не знает, что делать с этим чувством. Да, смешно, да, жалко, да, безумно, но именно сейчас, когда они с Карен так тревожатся за Фрэнки, страх полностью берёт над ним верх. Он приходит с работы домой, и Карен смотрит на него тяжёлым взглядом.

— Что случилось? — спрашивает она, и он пожимает плечами. — Ужасно выглядишь, — добавляет она.

— Ничего, — говорит он, но она не сводит с него недоверчивого взгляда. Качает головой.

— Сегодня я снова водила Фрэнки к врачу, — говорит она немного погодя, и Джин садится вместе с ней за стол, где разложены её учебники и бумаги.

— Наверное, ты думаешь, что я невротичка, — говорит она. — Может, я просто всё время имею дело с болезнями.

Джин трясёт головой.

— Нет, нет… — говорит он. У него пересыхает в горле. — Ты права. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

— Угу, — отвечает она задумчиво. — Наверное, доктор Банерджи скоро меня возненавидит…

— Ну что ты, — отвечает Джин. — Как можно тебя ненавидеть. — Сделав над собой усилие, он нежно улыбается. Как полагается хорошему мужу, целует ей руку, запястье. — Попробуй не волноваться, — говорит он, хотя его нервы и дрожат. Фрэнки командует кем-то во дворе.

— С кем это он? — спрашивает Джин, но Карен не поворачивает головы.

— А, — отвечает она, — с Буббой, наверное.

Бубба — воображаемый друг Фрэнки.

Джин кивает. Он подходит к окну и смотрит наружу. Фрэнки в кого-то понарошку стреляет, сжав кулак и оттопырив большой и указательный пальцы наподобие дула пистолета.

— Вали его! Вали! — орёт Фрэнки и прыгает за дерево. Фрэнки нисколько не похож на Ди Джея, но, когда он высовывается из-за висячей листвы большой ивы, Джин чувствует лёгкую дрожь — словно что-то промелькнуло. Он стискивает зубы.

— Этот курс просто сводит меня с ума, — говорит Карен. — Стоит мне только прочитать о каком-нибудь тяжёлом случае, как я начинаю дёргаться. Странно. Чем больше знаешь, тем неувереннее себя чувствуешь.

— Что сказала доктор? — спрашивает Джин. Он тревожно переминается с ноги на ногу, по-прежнему глядя на Фрэнки, но ему мерещатся какие-то чёрные точки, которые кружат и ныряют в углу двора. — На вид с ним всё в порядке.

Карен пожимает плечами.

— Говорят — вроде бы в порядке. — Она заглядывает в свой учебник, встряхивает головой. — На вид здоровый. — Он нежно кладёт ладонь ей сзади на шею, и она, запрокинув голову, трётся затылком о его пальцы. «Мне всегда казалось, что со мной не может произойти ничего по-настоящему страшного», — сказала она как-то, вскоре после свадьбы, и он испугался. «Не говори так», — шепнул он, и она рассмеялась.

«Так ты суеверен, — сказала она. — Как мило».

Он не может уснуть. Странная уверенность в том, что Мэнди и Ди Джей мертвы, не оставляет его, и он сучит ногами под одеялом, пытаясь устроиться поудобнее. В отдалении тихо трещит старенькая электрическая машинка, на которой Карен печатает бумаги для школы. Торопливые очереди слов напоминают ему язык насекомых. Когда Карен, наконец, ложится, он закрывает глаза и притворяется спящим, но мозг щекочут несвязные, мелькающие образы: его бывшая жена и сын, обрывки фотографии, которой у него не было, которую он не сохранил. Они умерли, чётко произносит в голове чей-то ясный голос. Был пожар. И они сгорели. Голос — не совсем его, и вдруг ему представляется горящий дом, точнее, трейлер где-то на окраине маленького городка, из открытой двери валит чёрный дым, пластиковые оконные рамы покоробились и плавятся, в небо поднимаются клубы дыма, точно от старинного паровоза. Он не видит, что происходит внутри, слышит только треск ярко-оранжевых вспышек пламени, но знает, что они там. На миг перед ним встаёт лицо Ди Джея — он пристально смотрит из окна горящего вагона наружу, открыв неестественно круглый рот, как будто поёт.

Он открывает глаза. Карен дышит ровно, она крепко спит, и он, выбравшись тихонько из постели, беспокойно шлёпает по дому в пижаме. Они не умерли, твердит он себе, и, остановившись у холодильника, льёт молоко из картонки прямо себе в рот. Эта старая привычка осталась у него с тех дней, когда он, находясь в завязке, так перебарывал тягу к спиртному. Но теперь и это не помогает. Сон, или видение, напугал его, и он садится на диван перед телевизором, накидывает на плечи лохматый плед и включает какую-то научную программу. На экране учёная дама осматривает мумию. Ребёнка. Он лысый — считай, одна черепушка. Древняя кожа туго натянута над глазницами. Губы раздвинулись, обнажив мелкие и острые, как у грызуна, зубки. Джин вновь невольно думает о Ди Джее и торопливо оглядывается через плечо, как раньше.