Мастера - Дворкин Илья Львович - Страница 28

Ну, так слушай, как дело было.

Люди в давнишние-то времена сплошь пешими были. Только-только научились лапти плести, когда было им ещё до корабля умом дойти!

Жили это они так, жили, про море слышали, а никогда моря не видывали. И одолело людей любопытство. Сколотили они артель из тех, кто посмелее да побывалее, и послали на край света море повидать, руками его пощупать.

Бабы им напекли пирогов да шанежек, сложили они припасы в свои котомки заплечные, топоры за пояс сунули, отцу-матери поклонились в пояс по обычаю — и тронулись в путь.

Долго ли, коротко ли, про то история умалчивает, только дошла артель до края света. А край света-то — вот он, теперь на любой карте видать: с левой стороны море ледовитое, сердитое и с правой стороны то же море, а посерёдке земля кончается, как у сапога — острым мыском, еле-еле ногу поставить.

Подошёл первый из артельщиков к воде, сложил ладони ковшиком, зачерпнул водицы и попробовал.

— Тьфу! — говорит. — Видно, на всём белом свете жёны опару для блинов одинаково замешивают: явный пересол…

Второй в затылке почесал:

— А дорога-то, братцы, по воде гладкая…

Третий артельщик портянки снял, ноги в воду сунул, сидит, жмурится.

— А обратно, — говорит, — давайте корабль ладить! Пешком не пойду, потому как у меня ноги сопрели…

Ну, артельщики наши — народ мозговитый. Сказано — сделано. Инструмент, понятно, с собой: у кого пила, у кого топор, а у кого и бурав с долотишком.

Да наши-то и с одним бы топором управились. Они топором-то любую деревянную работу сладить могли!

Набрали артельщики матерьялу на небольшой кораблик: где плавник — брёвна плавучие, что на берег выкинуло, а где и живую сосёнку. Ладный кораблик получился, по-нашему — лодья.

До родных краёв уже не пешим путём добирались, а по воде.

С того времени так у нас и пошло: кто смел, тот и умел. А кто умел — тот и рыбку съел.

А корабел-корабельщик — всегда смелый человек, раньше других соль на вкус пробует, раньше других у него топор в руку вскакивает.

А юнга, вроде тебя, несмышлёныша, у нас зуйком называется. Так себе, значит, птенец ещё, не чайка большая, а чаинка малая, желторотик.

Слушай-ка, что бывалые люди говорят, да ума-разума и набирайся!

Далёкий Васильевский остров

— Так вот, живу я в Ленинграде, на далёком Васильевском острове. Ты, конечно, сразу скажешь: стоп! Да я и сам ленинградец, знаю, где Васильевский. Вот он — можно сказать, совсем рядом. На трамвай или на автобус сел — и через полчаса на Васильевском, в Гавани. Какой же это далёкий остров?

А это, братец ты мой, с которого конца смотреть… Ежели для ленинградского парнишки, — так тут ты кругом прав. Действительно, путь не дальний. Ну, а ежели твой ровесник во Владивостоке живёт? Померь-ка по карте, близко ли…

А индийские ребятишки? Они, может, диковинный фрукт манго или орехи кокосовые каждый день жуют, а наш белый снег для них — удивление. И уж Васильевский остров — самый дальний остров будет!

Ясное дело, кокосовых пальм да бананов на моём острове нет — климат не тот. Мой остров другим делом на целый белый свет славится. Чем? А ты сам прикинь-ка: живу я, значит, в приморском городе — Ленинграде, на проспекте имени морского адмирала Нахимова. Мне в окна морской ветерок задувает, гудки корабельные доносит, словно привет с кораблей передаёт… Почему? Да потому, что многие морские корабли-работяги на Васильевском острове построены, и здесь их родина… А по родине, по земле родной везде грустят, всюду её вспоминают — что корабли, что люди.

И есть на моём родном Васильевском острове место, которое я ни на какое другое место в мире не променяю. Стоит там, на Косой линии, здание. А над ним укреплены два ордена, и гордая надпись каждому видна издалека: «Балтийский завод». Самая моя родная надпись!

И каждое утро раскрываю я свой рабочий пропуск и прохожу сквозь проходную. Да меня, если честно сказать, и без пропуска каждый на заводе в лицо узнает, скажут только:

— С добрым утром, Фёдор Васильевич!

А сразу за проходной моя дорога лежит — ни длинная, ни короткая, а вся моя жизнь.

Главная дорога

Моя Главная дорога — это главная аллея Балтийского завода.

Аллея как аллея — ни узкая, ни широкая, не везде деревьями усажена, не везде цветами украшена. Ходят по ней мои товарищи по работе, ездят машины и автопогрузчики. По её сторонам стоят цеховые корпуса, и там тоже мои товарищи-корабелы работают.

А я иду каждое утро от проходной до своего стапеля. И шаги уже давно считать перестал. Когда торопишься — шаг пошире, не спешишь — короче. А в среднем около тысячи шагов выходит. Туда — тысяча, обратно — тысяча. Да…

И хожу я по этой своей главной аллее, как в сказке говорится, ровно тридцать лет и три года. И не было у меня в жизни другой дороги, и не было у меня в жизни другой работы! Каждый день, кроме выходных: туда и обратно. Туда и обратно.

Вот, вроде бы, я и не путешественник знаменитый. А ну-ка, если все мои шаги за тридцать-то три года в одну нитку вытянуть? Получится, я думаю, что земной шар я уже пешком обошёл. И не альпинист я, а ну-ка, если все мои метры сложить, что я на стапель, на борт за свои тридцать три наподымался, да высоту эту измерить? Прикинуть — уж не на одну самую высокую вершину я за свою жизнь вскарабкался…

Вроде бы — и приключений на мою жизнь никаких не выпадало: дорога прямая, знакомая, до камешка изученная, не тайга и не джунгли. А стоит опять спокойно рассудить — так ведь каждый мой корабль, что я начал да со стапеля спустил, — разве не приключение? Приключение, да ещё какое: каждый раз — новое, каждый раз — на особинку!

Вот и выходит: и путешествия, и восхождения, и приключения самые разные — всё укладывается в путь одной моей жизни, рабочей жизни — от проходной до стапеля, по главной аллее, по Главной моей дороге.

Тысяча шагов туда, тысяча обратно…

Краны над стапелем

Своё рабочее место я от проходной вижу сразу — над ним склонились подъёмные краны, как жирафы свои длинные шеи вытянули, и ждут. Весёлые краны, разноцветные. Я их наизусть знаю: вот синий — «десятка», вот жёлтый, спиной повернулся — это «девятка», а красный, на котором тётя Клава, крановщица, в кабинке сидит, — «двенадцатый».

Стоят пока краны, не двигаются, меня ждут. Ждут, потому что краны вместе со мной работают. Это — мои руки. И не только мои, а всех нас — судостроителей.

Корабли ведь на земле собирают, по частям, или, как мы говорим, по секциям. Есть такая игра детская, конструктор называется. Так там тоже из частей разных, из деталек можно что хочешь собрать. Ну, а наш корабельный «конструктор» — гигантский, словно игра для великанов. Кусочек корабля — это голое железо, махина весом тонн в двадцать, а то и в сорок. Попробуй-ка, подыми руками! То-то!

Вот краны и подымают. А мы уж на место ставим, какую секцию куда положено: днищевую — на дно, бортовые — на борты, палубные — на палубу. Каждую секцию надо с крана принять, да повернуть туда-сюда, да осадить, да поставить, да поднажать. Лишнее обрезаем, выравниваем. И ломом, и кувалдой, и домкратом работаем. Поставим, железный лист к другому электросваркой прихватим — так и растёт наш корабль.

Если со стороны на нашу работу взглянуть — так на стройку дома очень похоже. Видел, как дома строят?

Ну вот. У строителей краны, и у нас — краны, только посильнее, конечно. У строителей на доме — леса, и у нас корабль весь в лесах. И снаружи, и внутри. И домостроители дома из отдельных крупных блоков собирают, как мы — из секций.