Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Тайна музейного экспоната - Биргер Алексей Борисович - Страница 14


14
Изменить размер шрифта:

— У нас всегда еще остается возможность разыграть, будто мы с Полей — одна девочка, — сказала Груня. — Ведь в прошлый раз нам это здорово помогло! — Она имела в виду то расследование, во время которого ребята познакомились с Крокодилом Геной и многими другими интересными людьми. — Помните, когда бандит опознал меня, но его сумели убедить, что в то время, о котором он говорит, меня видели совсем в другом месте — хотя видели-то не меня, а Полю! Здесь тоже можно попробовать провернуть что-то подобное!

— Но… — Поля вдруг выпрямилась и обвела всех друзей встревоженным взглядом. — Но ведь на концерте-то мы должны быть все вместе! И все поймут, что нас двое!

Ребятам пришлось призадуматься — эта проблема как-то не приходила им в голову.

— А почему, собственно, мы должны быть на концерте все вместе? — спросил Мишка. — Ну, для кого-то это интересно, а я бы, например, с удовольствием сачканул. Не потому что поздно — я уже был как-то на стадионе на концерте рок-группы, который кончился около двух ночи, и это был полный кайф! Но одно дело — рок-группа, а другое — всякие допотопные романсы, которые сочинялись в то время, когда и ударников толковых не было! Хотя, конечно, романс — он всегда со слезой, и я понимаю, что девчонкам, может, и в жилу их послушать. Ну, если и Поле, и Груне хочется пойти, то им можно бросить жребий. Про другую скажем, что она привыкла рано ложиться спать, или что у нее голова болит — да что угодно! И потом еще некоторое время все будут считать и Полю и Груню одной и той же девочкой — той, которая была на концерте! Будут думать, что вторая из-за больной головы из купе не высовывается! И раскусят, может, только тогда, когда мы все вместе будем выходить в Питере — но это уже будет не страшно!

— Что до меня, — сказала Груня, — то я совсем не собираюсь «пускать слезу» и с удовольствием останусь.

— Тебе этого точно хочется? — с робкой надеждой спросила Поля.

В отличие от сестры, которая при любом подозрении ее в сентиментальности становилась на дыбы, Поля была совсем не против повздыхать и помечтать, слушая красивый романс. И, кроме того, Поля — это если быть до конца откровенными — просто боялась остаться одна в практически пустом вагоне. А если еще представить, что совсем рядом находится курьер наркомафии!.. Ведь ради благополучной доставки наркотиков мафиози идут на любые преступления. А ее бесстрашной сестре все это будет нипочем!

— Точно хочется, — заверила Груня. — Я спокойно порисую, хочу зарисовать по памяти, как снег падал на вокзале, пока я не забыла всех красивых деталей. Так что иди и не думай, будто я чем-то жертвую… Надо будет только предупредить Игоря с Алексеем, чтобы они поддакивали, если Самсонов начнет обращаться к тебе как к автору своего портрета.

— Как бы они не вздумали устроить нам втык за то, что мы что-то затеваем, — пробормотал Витька.

— Не устроят! — беспечно ответил Мишка. — Они мужики нормальные, поймут!

— В общем, решено, — сказала Груня. — А теперь, пожалуй, мне стоит отправиться в последнее купе, не откладывая дела в долгий ящик.

— Ни пуха тебе ни пера! — пожелал Витька.

— К черту! — ответила Груня. И вышла.

Ее друзья и сестра остались ждать.

Глава VII

МАТЬ И ДОЧЬ ИЗ ПОСЛЕДНЕГО КУПЕ

Груня секунду поколебалась, не стоит ли на всякий случай спросить у Алексея и Игоря разрешения, чтобы появление на концерте матери и дочери из последнего купе — если те захотят пойти — не выглядело очень уж странным.

Но потом решила, что тут ничье разрешение не требуется: на концерт и так уже приглашена уйма народа, и, кроме того, Сашок упоминал, что вход вообще будет открыт для всех желающих. И Груня, миновав купе «телевизионщиков», решительно постучала в дверь последнего купе.

— Войдите! — раздался женский голос, глубокий и мелодичный.

Груня открыла дверь и вошла.

На диване лежала старая женщина. Она читала и при появлении девочки опустила книгу — большой том в обложке с золотым тиснением, который назывался «Любовницы Наполеона», что девочка сразу отметила, хихикнув про себя. Ее дочь сидела напротив, с книжкой карманного формата в мягкой обложке — детективом, кажется, — но, судя по ее рассеянному виду, она уже некоторое время не читала, а смотрела в окно, на заснеженные поля и поселки, различимые лишь по редким золотым огонькам в темной январской ночи, на проносящийся за окнами снег. Большой свет был погашен, горели только два ночника, но даже в этом приглушенном свете молодая женщина произвела на девочку довольно сильное впечатление, и не столько своей красотой и привлекательностью, хотя и этого в ней было достаточно, сколько яркой, почти броской косметикой, которой пользовалась. Ее губы были подведены таким густым и сочным кармином, что казались чуть ли не приклеенными — и вместе с тем смотрелись вполне естественно. Лак на ее длинных ухоженных ногтях был почти фиолетового цвета — точнее, цвета махровой сирени, когда ее озаряют вечерние зарницы, или грозового неба, когда в гуще синих облаков просвечивают дальние красноватые сполохи.

Все это Груня отметила своим глазом художника, все это пришло ей на ум — и появилась даже какая-то легкая зависть к молодой женщине. Груне вообще нравились яркие люди и яркие цвета, и портрет этой женщины, если бы его удалось хорошо нарисовать, получился бы очень броским, впечатляющим. Груня иногда думала — никому не открывая своих тайных мыслей, — что, когда вырастет, будет пользоваться очень яркой косметикой, саму себя превращая в живую картину (наподобие ярких картин Матисса, которого очень любила), чтобы в любом обществе сразу становиться центром внимания. И немножко завидовала тем девочкам и девушкам, которым уже разрешено пользоваться косметикой. Придумывая свой «взрослый» образ, она изобретала самые немыслимые сочетания цветов. Лишь одно она твердо знала: она никогда не будет пользоваться лаком для ногтей с золотыми блестками. Всякая позолота ее раздражала.

Словом, эта молодая женщина была раскрашена в Грунином вкусе, если можно так сказать. При всей яркости, ее косметика гармонично сочеталась — а глубина и благородство оттенков позволяли догадаться, что косметика эта не из дешевых и что молодая женщина использует ее не от безвкусицы и не из желания сэкономить. Разница между этой косметикой и ширпотребом была такая же, как разница между дорогущей акварелью «Санкт-Петербург», изготовляемой исключительно на меду, и дешевенькой из школьных наборов, продающихся в каждом магазине канцтоваров: вроде цвета одни и те же, а на бумаге получается совсем не то.

Тут уж трудно сказать, поняла ли Груня и это благодаря острому глазу художницы, или просто благодаря тому острому женскому глазу, которым каждая девочка наделена от рождения. Как бы то ни было, эта женщина своей яркостью — «пристрастием к боевой индейской раскраске», как называла мама Грунины вкусы, — сразу завоевала расположение девочки.

— Здравствуйте, — сказала Груня. — Я вот что хотела сказать… В нашем вагоне едет одна очень известная певица, исполнительница романсов, и поклонники этой певицы договорились в вагоне-ресторане, что она даст там концерт. Весь вагон уже знает, вы в последнем купе, и вас тоже надо предупредить, вдруг вам захочется пойти…

Старая женщина присела и поглядела на Груню. Глаза у нее оказались черными-черными, на удивление живыми — и словно обжигали, как раскаленные угольки.

— Как зовут певицу? — спросила она грудным и глубоким поставленным голосом.

— Ольга Анджелова, — ответила девочка.

— Анджелова? — переспросила старуха. — Ах да, помню. Что ж, для певицы не первого класса она не плоха. Школы у нее никогда не было, все больше на энтузиазме. Эти ее «фррр», — старуха изобразила руками нечто вроде ветряной мельницы, — должны были, конечно, производить впечатление на болванов.

— Ну, ты, мама, сказанешь, — заметила молодая женщина. Но при этом не смогла сдержать улыбки.