Три дня без чародея - Мерцалов Игорь - Страница 10

Сейчас можно сколь угодно корить себя за непостоянство, но прошлого не воротишь. Не выучился раньше, учись теперь. Просто откатить котел в одну из кладовых норов не позволял. Да и не место котлу в кладовой, место ему — на самом верху башни, в чаровальной светлице.

Присев на ступеньку крыльца, Упрям воспроизвел в памяти все тонкости предстоящего дела. Вроде бы ничего не пропустил: птичье перо, слова заклинания, четыре касания, три взмаха, направить углы по сторонам света… вот тебе раз, а как с углами-то быть? Наверное, круглых предметов это не касается?

Наверное… Упряму вдруг стало тоскливо-тоскливо. Он тут опыты ставит, а его учитель в беде, запропал невесть куда — может, погиб, может, на краю смерти стоит. Может, бой ведет неравный… Умный, добрый, заботливый учитель. Ближе отца родного!

Но слезами горю не поможешь, и первое, чему наставлял Наум ученика, — всегда сохранять ясную голову. Тоска, поддайся ей, губит.

Итак, за дело! Упрям подобрал случившееся под ногами голубиное перо (лучше бы воронье, и лучше бы из правого бока в полночь вороном утраченное, но это все важно, когда хочешь сделать предмет летающим постоянно), призвал четыре стороны света, остров Буян и камень Алатырь призвал, птичью крылатую волю заклял. Четырежды — по сторонам света — коснулся котла пером и бросил его на дно. Закрепил заговор. И зачем-то сам прыгнул в котел.

Зачем? Ну, по правде сказать, мелькнула у него мысль, что не стоит слишком уж доверять памяти. И, преисполнившись вдруг бесшабашной отваги, он принял мгновенное решение: если не удастся доучиться заклинанию, так с перепугу придется волей-неволей доучиться запретному искусству. А что, так и плавать учат порой: бросят в воду на глубине, и плыви, как знаешь. И ничего, большинство выплывает. А неумех вытаскивают, выхаживают и снова учиться волокут. Упряму, положим, второй возможности уже никто не предоставит. А тем вернее будет ученье! И вообще, нельзя настраиваться на неудачи. Котел плавно поднялся вверх. И у парня дух перехватило. Красотища-то какая! Чудо! Все беды и тревоги разом выскочили из головы, до того восхитительное чувство наполнило душу.

Ветер трепал волосы и выбивал слезы, а Упрям, замерев, смотрел и смотрел на дивную картину открывшихся необъятных просторов. Город казался игрушечным, всадники на дороге — муравьями. А во все стороны до неимоверно далекого окоема волновалось зеленое море лесов, сверкало наброшенной на него сетью рек и ручьев, притоков Дона, манило чистыми сапфирами озер. И Господин Великий Дон, даже отсюда величавый, искрился рябью волн. Как раньше он не видел этой красоты?

Хм, может, потому и не видел, что даже с самой верхушки башни она не открывается?

Упрям глянул вниз, и взор его на миг потемнел: так и есть, он поднялся на высоту восьми башен, не меньше. А еще его ветром в сторону сносит.

Обкарканный (как показалось, насмешливо) стаей ворон, Упрям взял себя в руки и направил котел к башне. Он чувствовал подступающую усталость — собственных сил было маловато, а о дополнительном источнике он не счел нужным позаботиться. Но тревожиться не хотелось — котел слушался отлично, шел ровно, одно удовольствие летать на таком. Правда, сидеть не очень удобно, легко вообразить, как настрадался под ним Невдогад.

Снизившись к верхней светлице, сиречь чаровальне, Упрям замер и обругал себя последними словами. Все-таки растяпа, он растяпа и есть! Лопух! Окно-то кто открывать будет? А снаружи этого не сделаешь. Кстати, хоть пройдет котел в окно? Упрям прикинул на глазок — вроде пролезет. Тогда он стал нарезать круги вдоль стен, заглядывая в окна и отыскивая Невдогада.

Окна в башне были стеклянными — давнишний дар одного иноземного купца, благодарного за честный торг. Удобная вещь, только днем снаружи все равно ничего не разглядишь, приходится приникать к стеклу и приставлять ладони, а лишние движения котлу не понравились, и он опасно накренился, так что лететь пришлось, перебирая руками по стене.

Невдогад обнаружился в спальном покое чародея. Вопреки минутному подозрению, он ничего не злоумышлял, а, кажется, стоял перед стеклянным зеркалом, придирчиво себя осматривая. Толком разглядеть не удалось, в покой солнце светило только в первой половине дня, а сейчас там царил сумрак. Упрям постучал в стекло и поморщился, слушая испуганный визг. Показал знаками: мол, отворяй.

Невдогад распахнул окно, одной рукой поправляя на голове свой малахай — видно, снимал перед зеркалом. Вот человек, за столом не снял, а перед зеркалом — пожалуйста. Надо все же подправить ему повадку.

— Ух ты! Катаешься?

— Нет, крышу чиню, — буркнул Упрям. — Вот что, сбегай-ка наверх и открой окно в чаровальне. Да пошустрее.

— А меня прокатишь?

— Ага, с горы пинком! Делай, что говорят, некогда мне лясы точить.

— Грубый ты, — насупился Невдогад, — Поднимайся, сейчас открою.

Упрям взлетел к чаровальне и огляделся, поджидая Невдогада. К воротам подъезжали четверо всадников, судя по одежде, бояре. Даже отсюда были видны их округлившиеся рты.

Упрям — а что еще делать? — помахал им рукой.

Бояре, что им тут нужно? Может, найден уже ворог, что злоумышлял против Наума и убийц подослал? Да нет, навряд ли. Чтобы найти, надо знать, кого искать, а им ведь еще ничего не известно про нападение. И, пожалуй, стоит положиться на совет Невдогада — не след трубить по всему свету, что чародей исчез.

Окно открылось, и Невдогад, перегнувшись ухватился за край котла:

— Залетай!

Котел, само собой, резко качнулся.

— Отпусти, дубина!

Невдогад, и сам, испугавшись, отпустил. Котел, подобно маятнику, качнулся в другую сторону, и Упрям из него выпал. Тонкий писк Невдогада потерялся в дружном вскрике замерших у ворот бояр и ржании их лошадей. Лошадям-то летающие люди, пожалуй, безразличны, но раз хозяева чего-то испугались, значит, дело нешуточное.

Успел Упрям расслышать и ржание Ветерка, и лай Буяна — эти поумнее боярских лошадей, сразу поняли, что к чему. Он еще много чего успел заметить — время как-то странно сжалось в этом падении, — да только потом все перезабыл. Но главное, успел подумать: если можно взглядом двигать предметы, то почему нельзя самого себя? И, как сделал это в прошлом году, отдался чутью, позволил мгновенному приступу страха высвободить сокровенную мощь чародейского духа.

На миг ему почудилось, что он оказался между молотом и наковальней. Воздух ударил его, словно собирался вытряхнуть из одежды. Но, справившись, Упрям обнаружил, что парит в полутора саженях над землей.

Толком порадоваться этому Упрям не успел — силы иссякли, и он не столько спустился, сколько плюхнулся на землю-матушку, отбив себе пятки. Впрочем, что значит — «толком не порадовался», почему «не успел»? Живой — и хорошо.

Да как хорошо!

Упрям тряхнул головой и глянул наверх. Котел покачивался у окна, рядом меловым пятном белело лицо Невдогада. Зла ученик чародея не держал, ведь паренек это не нарочно. И вообще, все обошлось как нельзя лучше: вместо одного чародейства Упрям выучил сразу два. Ясное дело, поговорив с боярами, он разыщет Невдогада и всыплет ему по первое число, но — совсем без зла.

Упрям шепнул заветные слова, заставляя котел заплыть внутрь, следом за убравшимся Невдогадом. и пошел отворять ворота, хотя в них так никто и не постучал.

Боярами были только двое, их спутники оказались слугами. Любимыми или особо приближенными, по крайней мере, нарядами они почти не отличались от господ. Упрям не всех бояр помнил в лицо (сказывалась жизнь вне города), но одного, постарше и пошире как в плечах, так и ниже — признал: это был Болеслав, ошуйник, сиречь Левая Рука князя, ближайший советник по внутренним делам и воевода Охранной дружины. Второго он прежде вроде бы не видел, а если видел, так не приметил, да и неудивительно: этот второй весь был какой-то мягкий, расплывчатый, с рыхлым лицом, выдававшим склонность к избыточным утехам. Кафтан небесно-голубого цвета и золотая бляха на толстой Цепи выдавали в нем предводителя Иноземного приказа. Странные попутчики…