На горах. Книга Вторая - Мельников-Печерский Павел Иванович - Страница 103

— Так и быть, сведу вас, — сказала Аграфена Петровна, — только много с ней не говорить и долго не оставаться. Ведь это не Фленушка. Робка моя Дуня и стыдлива. Испортите дело — пеняйте на себя. Сама при вас буду — меня во всем извольте слушаться; скажу: «довольно» — уходите, скажу: «не говорите» — молчите.

Вечером, когда Дуня с Аграфеной Петровной сидели вдвоем, вошел к ним Петр Степаныч. Не видавши целый день Дуни, он низко ей поклонился, а она ответила едва заметным поклоном. Все трое молчали.

— Я, Петр Степаныч, по вашей просьбе, говорила с Дуней насчет ваших намерений, — начала Аграфена Петровна. — Вот она сама налицо, извольте спрашивать, как она думает.

Неровной, медленной поступью подошел Самоквасов к Дуне. Хочет что-то сказать, да слова с языка не сходят. Сам на себя дивится Петр Степаныч — никогда этого с ним не бывало. Нет, видно, здесь не Каменный Вражек, не Комаровский перелесок.

— Да говорите же! — вскликнула с нетерпеньем Аграфена Петровна.

Оправившись от смущенья, тихим, взволнованным голосом, склонив перед Дуней голову, сказал он:

— Ежели не противен… не откажите… явите божескую милость… Богом клянусь — мужем добрым буду, верным, хорошим.

У Дуни в глазах помутилось, лицо вспыхнуло пламенем, губы судорожно задрожали, а девственная грудь высоко и трепетно стала подниматься, потом слезы хлынули из очей. Ни слова в ответ она не сказала.

— Согласны ль будете выйти, Авдотья Марковна, за меня? — спустя немного промолвил Петр Степаныч. Дуня через силу прошептала:

— Да.

— Ну и слава богу, — радостно вскликнула Аграфена Петровна.Домолчались до доброго слова!.. Теперь, Петр Степаныч, извольте в свое место идти, а я с вашей невестой останусь. Видите, какая она — надо ей успокоиться.

— На одну минутку, — не помня себя от восторга, вскликнул Самоквасов и вынул из кармана дорогое кольцо. — Так как вас, Авдотья Марковна, Аграфена Петровна сейчас назвала моей невестой и как я сам теперь вас за невесту свою почитаю, то нижайше прошу принять этот подарочек. Дуня не брала кольца.

— Возьми, Дунюшка, — молвила Аграфена Петровна. — Так водится.

Нерешительно и робко протянула Дуня руку. Петр Степаныч положил в нее подарок.

— Теперь ступайте с богом, Петр Степаныч, оставьте нас, — промолвила Аграфена Петровна. Самоквасов молча повиновался.

На другой день рано поутру Аграфена Петровна послала нарочного с письмом к Патапу Максимычу. Она просила его как можно скорей приехать в Вихорево.Чапурин не заставил себя долго ждать — в тот же день поздним вечером сидел он с Груней в ее горнице.

— Что случилось? Зачем наспех меня требовала? — спрашивал он.

— Худого, слава богу, не случилось, а хорошенького довольно, — ответила Груня. — Так как ты, тятенька, теперь и защитник и покровитель сиротки нашей, почитаешь ее за свою дочку, так я и позвала тебя на важный совет. Самой одной с таким делом мне не справиться, потому и послала за тобой.

— В чем дело-то? — спросил Чапурин. — Что тянешь? Скорей да прямей говори.

— Видишь ли, тятенька, дней пять тому назад приехал к нам в гости Самоквасов Петр Степаныч, — молвила Аграфена Петровна. — Дуня крепко ему приглянулась.

— Это я еще у Колышкиных приметил, — сказал Патап Максимыч. — Еще что?

— А еще то, что вечор Дуня согласилась замуж идти за него, — сказала Аграфена Петровна. — Покамест об этом мы только трое знаем: жених с невестой да я. Что ты на это скажешь?

— Что сказать-то? Дело доброе, — молвил Патап Максимыч. — Девица она умная, по всему хорошая, и его из хороших людей не выкинешь. Заживут, бог даст, припеваючи. Помнишь, я еще тогда, как только помер Марко Данилыч, говорил, что при ее положении надо ей скорее замуж идти. Ведь одна как перст… Доброе дело затеяно у вас, доброе… Был он прежде забубенным ветрогоном, проказил на все руки, теперь переменился, человека узнать нельзя. А как женится, еще лучше будет.

— Присватался бы какой-нибудь негодный парень к Дунину миллиону, ну и мучься она с ним до гробовой доски. Что тут хорошего-то? А пожалуй, и такой бы хахаль навернулся, что обобрал бы ее до ниточки, да и бросил, как вон Алешка Лохматый Марью Гавриловну обобрал да бросил. Этот женится не на деньгах — у него двести тысяч в кармане. Нет, вашего дела охаять нельзя, хорошее, очень даже хорошее дело. Одобряю.

— Ты с ней, тятенька, покуда об этом не говори, — сказала Аграфена Петровна. — Не вдруг, значит, начинай. Она такая ведь пугливая да робкая. Нельзя покамест с ней много говорить насчет этого. Скажу тебе, когда можно будет.

— А с ним? — спросил Чапурин.

— С ним отчего ж не поговорить, — отвечала Аграфена Петровна, — только бы она не знала об этом. С недельку, пожалуй, надо будет обождать, покамест они привыкнут друг к другу.

— А ведь я было на усаде хотел особый дом для нее ставить; теперь, значит, не нужно? — сказал Патап Максимыч. — Когда свадьба-то?

— Об этом не заводили еще речей, да, признаться, и некогда было,отвечала Аграфена Петровна. — А по-моему бы так: до филипповок с приданым да с тем и другим не управиться нам; хоть бы тотчас после Крещенья свадьбу сыграть. Тем временем Петр Степаныч дом купит и уберет его, как надобно. Это время Дуня у меня бы аль у тебя погостила. А венчаться им в городе и лучше бы всего в единоверческой, тамошний-то венец покрепче сидит на голове. Опять же Петр Степаныч сам говорил мне, что при их достатках, ежели повенчаются они у проезжающего священника, того и гляди доносы пойдут да суды. С Дуней об этом я еще не говорила, а думаю, что и она будет не прочь обвенчаться в единоверческой.

— И распрекрасное дело, — сказал Чапурин. — Что там ни говори, попы наши да скитские келейницы, как ни расписывай они свою правоту, а правда-то на той стороне, не на нашей.

Было уж поздно, наступала полночь, яркими, мерцающими звездами было усеяно темно-синее небо. Простившись с Груней, Патап Максимыч из душных горниц пошел на улицу подышать свежим воздухом. Видит — возле дома Ивана Григорьевича сидит человек на завалинке. Высоко он держит голову и глядит на небесные светочи. Поближе подошел к нему Патап Максимыч и узнал Самоквасова.

— Наше вам почтение, — слегка приподнимая картуз, сказал Чапурин.

— Ах, здравствуйте!.. здравствуйте, Патап Максимыч, — вскочив с завалины, с живостью вскликнул Самоквасов. — Слышал, слышал я о вашем приезде, только свидеться не удалось пока.

— У Груни я посидел, — ответил Чапурин, — а теперь вышел на сон грядущий вольным воздухом подышать. А вы здесь какими судьбами?

— Да вот вздумалось у Аграфены Петровны погостить, — отвечал Петр Степаныч. Ивана-то Григорьевича дома нет, а я не знал о том. Да наша хозяюшка такая ласковая, приветливая, хлебосольная, как и сам Иван Григорьич.

— Дела, что ли, какие до него? — спросил Чапурин.

— Особенных пока не заводилось. А кой о чем надо посоветоваться. Вот я и приехал, — отвечал Петр Степаныч.

— Валеным товаром, что ли, заняться? — с усмешкой спросил Патап Максимыч.

— Валеным товаром торговать я не стану, а надо же чем-нибудь заняться, — ответил Петр Степаныч.

— Так ко мне бы приехал. Побольше Ивана Григорьича видов мы видали: по какой хочешь торговле смыслим больше его, — сказал Чапурин.

— К вам-то я не посмел, — отозвался Самоквасов.

— А ты пустяков не плети, — сказал Патап Максимыч. — Сейчас с Груней говорил и знаю, зачем ты приехал. Не к ней пожаловал и не к Ивану Григорьичу, а к кому-то другому.

— Как к другому? — спросил смущенный Самоквасов.

— Невесту высватать приехал. Что ж? Невеста хорошая, — с ясной улыбкой промолвил Чапурин. — Мало таких на свете.

Примолк Петр Степаныч, молчал и Патап Максимыч. Спустя немного времени Чапурин сказал:

— Чего таиться-то? Дело задумано нехудое. Груне я так и говорил: она ведь мне все рассказала.

— Ежели Аграфена Петровна вам рассказала, так мне таиться не приходится. Да, Патап Максимыч, сдается мне, что попал я на добрую стезю.