Сибирская амазонка - Мельникова Ирина Александровна - Страница 39

Атаман сидел на лавке у окна, расставив ноги, и смолил одну цигарку за другой. На Ивана он почти не смотрел, на вопросы отвечал неохотно, устремив хмурый взгляд в пол. Гаврила дожидался своей очереди в канцелярии.

– Учти, – продолжал Иван, – мы ведь не уедем отсюда, пока не узнаем, кто убил Голдовского, кому и по какой причине он помешал? Ты ведь понимаешь, что мы обязаны будем доложить начальству о творимых здесь безобразиях. А оно непременно спустит отчет генерал-губернатору. А тот вызовет на ковер войскового атамана. «А что там у тебя творится в станице Пожарской? – спросит у него генерал-губернатор. – Почему станичники службу не справляют должным образом? Или станичный атаман слаб? Захворал? Перестарался на государевой службе? Значит, пора ему на покой! – Иван вдруг вскочил на ноги и, перегнувшись через стол, ухватил Шаньшина за грудки. – Говори, кому служишь, Никита, государю или темным людишкам, что в тайге хоронятся? Не замечал я раньше, чтобы ты труса праздновал! Говори как на духу!

Атаман оторвал его руку от чекменя, поднял на Вавилова тяжелый взгляд.

– Никто в роду Шаньшиных труса не праздновал, заруби это на носу, Иван Лександрыч! И государю я, почитай, тридцать годков верой и правдой... И здесь пекусь не о собственной заднице, а о тех, кто за моей спиной... Бабах, ребятишках... Мы все здесь тайгой живем, поэтому ее законов не нарушаем. – Он перекрестился на образа и как-то обреченно произнес: – Ладно, отвечу я вам, но только то, что знаю. Многое мне неведомо, это уж как перед господом... – Он опять перекрестился. – Мне теперь все едино...

Иван помолчал некоторое время, рассматривая атамана. Лицо у того потемнело и осунулось, а глаза утратили былую озорную живинку. Даже усы поникли. Алексею стало его даже жалко, но он вспомнил, что непомерное упрямство Шаньшина уже сослужило всем плохую службу, и перевел взгляд на бумаги: Иван поручил ему записывать показания атамана.

– Во-первых, объясни нам, наконец, что это за ратники такие? Откуда они здесь взялись? И почему все их так боятся?

– Почему боятся? – усмехнулся атаман. – А потому и боятся... – Он кивнул на темное пятно на полу. Там полчаса назад еще лежал труп Голдовского. – Они разрешения не спрашивают. Раз – и готово!

– Я одного не понимаю, неужто с ними невозможно справиться? – удивился Иван. – У тебя ж такая сила, контрабанде хвосты крутите, хунхузов бьете, а доморощенных разбойников к ногтю прижать не можете. Или мне летучий отряд из губернии вызывать? Они ребята резвые, живо этих жуликов в бахотне переловят!

– Они не жулики, – посмотрел исподлобья атаман, – и себя называют ратниками веры. За Шиханом, говорят, у них скит, вернее, чуть ли не крепость выстроена. Еще при бате моем туда военную команду посылали, но они человек десять солдат потеряли и вернулись ни с чем. К крепости не подойти. Ловушки, западни... Да и сами ратники – люди отчаянные. Один против пяти дерется и побеждает.

Алексей и Иван переглянулись. Уж они-то видели, как эти ратники сражаются. Вернее, ратница, а что тогда говорить о мужиках?

– Выходит, они здесь давно появились?

– Дед рассказывал, еще в прошлом веке. Оне тоже из старообрядцев. Якобы пришли то ли с Урала, то ли с Тобола. Старцем у них был Никодим Галанин. А до него Паисий-Сибиряк. Его Екатерина и Священный Синод вне закона объявили. Велено было травить, как волка. Поначалу оне на Тоболе да в Тюменском уезде скрывались. Там лесов и болот тоже немерено. Народу в скитах да на заимках много собралось из тех, кто за веру Христову гореть готовы были. Тогда много гарей полыхало. Целыми деревнями в огонь шли. Военные команды так и шныряли вокруг, все пытались главного «лаятеля» Паисия изловить. Дед сказывал, что старец Паисий человеком был отчаянным, а Никодим и того больше, самого тобольского митрополита халдеем обозвал. Тот и взъярился.

– Из-за слова взъярился? – поразился Иван. – Оно, что ж, срамное для них?

Атаман пожал плечами, и тогда Алексей счел своим долгом объяснить гнев митрополита.

– Усвятов, секретарь Чурбанова, рассказывал мне про этого Галанина и как раз упомянул этот случай, за который старца чуть было не повесили за язык в тобольском каземате. Оказывается, «халдей» – самое позорное слово для тех, кто чтит Ветхий Завет.

– Выходит, они здесь скрывались от гонений? – уточнил Иван. – И насколько я понимаю, гореть за веру теперь не желают, а предпочитают сражаться с теми, кто пытается влезть в их дела? С чего вдруг они так осмелели? – Он покачал головой: – Распустил ты, смотрю, Никита, староверов. Везде они тише воды ниже травы...

– Никого я не распускал, – возразил угрюмо Никита. – Только ратники – дело особое! Оне никого к себе не подпускают, даже из других скитов. Никто не знает, сколько их. Может, тыща, может, сотня, а может, десяток всего... Да и с остальными староверами они только по редким случаям общаются...

– По каким случаям? – быстро спросил Иван.

– Это нам неведомо, – произнес уже в который раз атаман, и Алексей заметил, как по-недоброму сверкнули глаза Вавилова, а его рука, лежащая на столешнице, сжалась в кулак. Алексей усмехнулся про себя. Ванюша едва сдержался, чтобы не запузырить атаману в ухо. Честно сказать, кулаки у него самого тоже чесались, а последняя фраза Шаньшина, повторенная уже не единожды за этот день, очень к подобным действиям располагала.

На правой щеке у Ивана явственно проступил желвак, но все ж он сдержался и добродушно улыбнулся:

– Никита, не темни! Все ты знаешь! Но не хочешь говорить, не говори! Надо будет, мы без твоей помощи все, что нужно, разузнаем! Скажи только, кто у них предводитель?

Шаньшин словно подавился дымом и закашлялся.

Иван торопливо ждал.

Никита вытер рот рукавом чекменя, кашлянул еще раз, прочищая горло, и с неохотой, но пояснил:

– Поначалу был старец. Ефремий. Строгий, его вся тайга боялась. Еще с моим батей они сговорились, что казакам за Шихан ходу нет, зато они помогли нам банду разбойников извести, что с Урянхая в наши земли хаживала. Целые деревни, бывало, вырезали, скот угоняли. А ратники их под Абазом в ущелье зажали, никому не дали уйти...

– Вот оно что! – протянул задумчиво Иван. – Ловко у вас выстроено: ты – мне, я – тебе!

– А тут без этого не прожить, – усмехнулся Никита, но глаза его смотрели тревожно, и он опять закурил уже которую по счету цигарку.

– Хорошо, я тебя, Никита Матвеевич, понял! Хочешь ты мира и спокойствия в своем околотке и потому этих ушкуйников не трогаешь и даже где-то покрываешь! Предупреждаешь, когда солдаты появятся или полиция, даже если они просто тайменя приехали словить... Скажи, насчет нас с Алексеем Дмитричем вовремя предупредил или как?

Шаньшин поднял на него угрюмый взгляд и тотчас увел его в сторону. Иван огорченно посмотрел на Алексея и развел руками. Дескать, видишь, с кем имеем дело?

Вавилов привалился спиной к стене. Ладони его лежали на столе, а пальцы выбивали медленную дробь на столешнице. Весь его вид показывал, что он в величайшем раздумье и, кажется, не знает, что предпринять дальше. Но Алексей понимал, что и это раздумье, и несколько скучающий вид всего лишь игра. На самом деле Иван уже крепко вцепился в атамана и не отстанет, пока не выпытает у него все, что ему требуется.

– Выходит, из баб среди них только Евпраксия мелькает? – Иван зевнул и посмотрел в окно. – А другие бабы, детишки? Их, что ли, совсем никто не видел? А старики? Что ж, они все в крепости обитают?

– За Шихан нам ходу нет, – повторил еще одну свою коронную фразу атаман, но совсем уж устало и как-то обреченно.

– Ладно, – прихлопнул ладонью по столу Иван. – Это не суть важно. Только чем они живут? Где хлеб берут? Соль?

– Оне, кажись, скот разводят, а после его на хлеб меняют... – пожал плечами атаман. – Мы в эти дела не встреваем.

– Чудесно, – расплылся в улыбке Иван, – час с тобой, Никита Матвеевич, маемся, а сыску с тараканью сиську! Ох, и мастер ты арапа заправлять! – Он вздохнул. – Что ж, начнем опять от печки танцевать. – Его взгляд вмиг налился строгостью. – Давай, мил-друг, быстро и четко отвечай на мой вопрос. Почему все староверы живут тихо и даже идут в огонь, если их начинают прижимать, а ратники, наоборот, ведут себя нагло, похоже, никого не боятся и сражаются, как настоящие солдаты? Скажи, что или кого они защищают?